Мама с сестрой успокаивали, папа улыбался, а Валька хохотала и показывала язык.
В первый класс я пошла в коричневых сандалиях.
Не мой!
Мне четырнадцать. Одноклассник Мишка предложил мне дружбу. Интересно… Но брат Коля смеётся:
– Смотри, твой ходит и ходит мимо нашего дома, уже всю шею вывернул!
– И ничего он не мой!
– Твой! Твой! Твой!
Мама позвала есть пельмени. Я жалуюсь родителям, что Колька дразнится Мишкой и говорит, что он мой.
Брат опять:
– Вот если съешь всю тарелку пельменей, то Мишка будет мой, а если нет, то твой!
Давлюсь пельменями. Нет, эту тарелищу мне не одолеть! Отец улыбается, а у меня слёзы уже готовы потечь ручьём.
Тут брата на минутку позвали пацаны. Я быстренько переложила свои пельмени в папину тарелку.
Прибежал Коля:
– Нет, меня не обдуришь! Мишка твой!
Зачатки зарождающегося интереса к Мишке смыло фонтаном слёз.
Сейчас взглянуть на Мишку бы лишь разик,
Уж съела бы пельменей целый тазик!
Про мои школьные развраты
Влюбляться я стала ещё до школы. Первый раз – в Серёжу. Он мой ровесник, приехал из города в гости к нашим соседям. Я как увидела этого разодетого красавчика, так сразу заволновалась! Решила очаровать его красивым мхом, который рос на сгнившей крыше нашего погреба. Лазать туда категорически не разрешалось. Но я рискнула. Только полезли, как мне влетело от мамы и за крышу, и за то, что Серёжа штаны извозил. Сергей потом ещё дома отхватил. Не повезло детишкам…
С Мишкой Ю. завертелось в пятом классе. Мы сидели с ним за одной партой. Он был добрым и весёлым. На уроках я отбирала у него рогатки и пистолетики, из которых он пытался в кого-нибудь пульнуть. После школы мы встречались на горке. Катались на лыжах, а потом начинали бороться и, обнявшись, кубарем летели по крутому склону. Это волнительное веселье продолжалось примерно с месяц, пока подружка не сказала, что ей нравится Володя Т.
Надо же, и мне он тоже понравился! Стала канючить, чтобы отец, наш классный руководитель, посадил меня с Володей за одну парту. Отец только усмехнулся и пошёл мне навстречу. В первый же день я, по привычке, хотела отобрать у соседа пистолет, но он злобно крикнул:
– Щас как двину!
Любовь как ветром сдуло…
После седьмого класса сестра Ольга попросила понянчить её двухлетнего сына. Пришлось мне уехать к ней в Переясловку. Я присматривала за племянником, а сосед Слава – за младшенькой сестрёнкой. По вечерам мы играли в прятки и просто сидели на лавке. В обед, уложив малышей спать, бегали на часок покупаться в речке. Мы понимали, что нравимся друг другу. Я с упоением писала прутом на земле имя Слава, а когда кто-нибудь подходил, быстро дописывала «КПСС». Такая шифровка меня очень веселила. Со Славой мы встретились через десять лет, тогда и признались друг другу в своей первой любви, посмеялись.
Дома родители часто рассуждали про наследственность. Отец говорил:
– Вот приходят в школу дети К. – все умницы-разумницы, дети В. – красивые, но тупые, дети Г. – все певуны, артисты. Гены – это вам не хухры-мухры! Все знают, что собак, лошадей нельзя спаривать с кем попало, порода портится. И у людей также, только об этом молчат. А ведь нельзя спать с проститутками и дураками, породу загубишь! Себя надо беречь. Вот выйдешь замуж за дурака и дети будут двоечниками!
Я начала беречь породу и берегла аж до конца девятого класса. В конце учебного года школе выделили бесплатную путёвку в Артек. Все учителя предложили мою кандидатуру – учится хорошо и три раза заняла первое место в районе по шахматам. Но отец категорически возражал, мол скажут, что по блату поехала. В результате в Артек поехала моя подружка. Когда отец с гордостью рассказал об этом дома, я заплакала, а мама с горечью сказала:
– Какой «герой»!
Чтобы я сильно не печалилась, меня на лето отправили на Украину, в Краматорск к родственникам. Мама дала наказ, чтобы не позволяла парням за меня расплачиваться и вела себя прилично.
Украина меня очаровала – город утопал в розах, фрукты стоили копейки. Стала ходить на речку загорать и купаться. Доходилась! Увязался провожать меня взрослый парень Иван. Он только отучился в институте, ещё не работал, играл на гитаре, пел. Кроме того, таких красивых глаз я ещё в жизни не видела. Я испугалась, до дома провожать себя не разрешила, но он, смеясь, стал шантажировать – если я завтра не пойду с ним в кино, то он под окнами будет орать серенады.
Шантаж продолжался два месяца. Как же парень мне нравился! Мы ходили в кино, на концерты, ездили купаться в солёном озере. Я всё время спрашивала Ванечку, сколько стоят билеты, и вела строгий учёт своих долгов. Его это веселило. Родственники думали, что я гуляю с соседкой. Я не позволяла себя обнимать и даже брать за руку, но всё же он умудрился меня поцеловать. Всю ночь я металась и была в состоянии болезни. Какой позор, школу ещё не закончила, а уже влюбилась!
Слава Богу, на следующий день приехала средняя сестра и увезла меня на дачу, а потом и в Хабаровск.
С Ванечкой я так и не расплатилась, обманула хохла, эх!
Про Геннадия Ивановича
Кареглазый мальчик с белой кудрявой головой, как только научился говорить, стал называть себя Геннадием Ивановичем. Если кто-нибудь, а такие были, начинал сомневаться, кто перед ним, то он говорил матом «так-перетак», конечно Геннадий Иванович Гвоздков! Верили!
На днях ему исполнилось четыре года, не лялечка. А мама всё же сшила детские брюки, без гульфика, эх! Выйдя на крыльцо, он увидел кучку новеньких гвоздей и молоток. Понятно, папа собирается что-то мастерить. Иванович взял молоток и ловко забил в крыльцо гвоздь. Получилось! Забил ещё один. Понравилось. Заколотил все!
Вышла мама. По её глазам мужичок понял, что надо быстренько слететь с крыльца. Мать всплеснула руками:
– Ну тебе отец задаст, «помощничек», не оставил ни гвоздика!
Тут Иванович увидел папу. Сердце ушло в пятки. Отец подошёл к крыльцу, посмотрел на работу сына, улыбнулся:
– Не шуми, Галя, смотри, какой сынок молодец! Ни одного гвоздика не согнул! Настоящий мужик!
Сын благодарно смотрел на отца. В этот миг он стал человеком, который никогда не ударит своих детей и даже не повысит на них голоса. Внуки зовут его Балу, потому что он их балует, как медведь из «Маугли», учит уму-разуму и много им читает. Над его кроватью висит маленький клочок бумаги, где детской рукой написано: «Дед, ты лучший!»
Геннадий Иванович в больнице
Геннадию Ивановичу шёл седьмой год, не малявка уже! Пацаны пошли кататься с горки, которая была в километре от деревни. Иванович увязался за ними с самодельными, тяжёлыми санками. Пришли, стали кататься.
Санки разогнались, свернули в сторону, врезались в корягу, а потом и в дерево. Мальчишки стали смеяться и Гена, превозмогая жгучую боль в паху, тоже пытался смеяться.
Он пошёл домой. Теперь его никто не видел и слёзы не надо было сдерживать. Замёрзли руки, в валенках растаял снег, и ноги закоченели, но санки Гена не бросал.
С трудом доплёлся до первого дома, где жила его дальняя родственница тётя Рая. Та, увидев несчастного Геннадия Ивановича, затащила его погреться. Стала помогать раздеваться и обнаружила, что штаны обильно пропитаны кровью. Сняла их и ахнула – весь пах был разорван!
Рая налила мальцу горячего чая, дала горсть конфет-подушечек и побежала за родителями, которые вскоре приехали на лошади и повезли горемыку в больницу.
Хирург зашил рану.
– Повезло тебе, чуть женилки не лишился! За то, что не плакал и терпел, хвалю и даю две витаминки!
Родителям забрать Ивановича не разрешили. Ночью он горько плакал.
Гена быстро перезнакомился со всеми детьми. Очень понравилась Анечка – было как-то приятно и радостно смотреть в её синие глаза. Иванович решил: «Когда вырасту, женюсь на ней!»
Приехали родители. Он сказал им:
– Я сейчас!
Убежал, заигрался с Анечкой, а когда вспомнил о родителях, их уже не было. Стало стыдно – небось едут, плачут, и от жалости к ним сам заплакал.
Настал день выписки. Иванович побежал проститься с Анечкой. Она поцеловала его в лобик, а он её в щёчку. Надо было радоваться, ведь сейчас наконец он поедет домой, но почему-то хотелось плакать. Мама спросила:
– Сынок, ты чего плачешь? Ещё болит?
– Да нет, мам, это я от радости!
И с горечью подумал: «Вот я уже и врать научился, как все мужики».
Кусочек счастья
Родители были сельскими учителями. Отец любил маму и никогда ей не изменял, хоть после войны было много вдов, которые, не мудрствуя лукаво, зазывали его открытым текстом. Папа всё понимал, сочувствовал женщинам и всегда делал им комплименты. Завидев отца, женщины расправляли плечи, хорошели на глазах и меняли походку.
Весело было смотреть, как папа встречается с учительницей русского языка. Она была нашей соседкой, поэтому эту картину мы наблюдали часто. Папа кланялся, при этом снимал кепку и касался ею земли, а она делала ему реверанс.
Когда отцу было за семьдесят, он ходил на край села за молоком. Каждый раз он проходил мимо старушки, которая ради его шутки и улыбки в любую погоду рано утром поджидала ненаглядного на своей скамеечке. Папа стал ходить за молоком с цветами. Мама ворчала:
– Ты со своими дамами скоро все цветы вырвешь, рви хоть не букетами, а по три цветочка!
Как-то старушка со слезами на глазах призналась отцу, что ей в жизни никто кроме него не дарил цветов, не целовал руку и не говорил комплиментов. Вскоре её не стало. Папа успел подарить ей кусочек счастья.
Про колдовство
Родители мои были сельскими учителями, не верили ни в бога, ни в колдовство.
Первой ушла мама, через два года отец. На похороны папы приехал Масловский Фёдор Харитонович со стареньким учителем из какой-то глухой деревеньки.
Помянули. Сидели, разговаривали. Фёдор Харитонович рассказал, как он с женой и двумя детьми приехал в наше село, где стал работать директором школы. Решили держать свою корову. Сменили не одну, но молока от них не видели. Дойные коровы переставали давать молоко, а телята рождались мёртвыми. Пытались держать козу – та же история. Почему это происходило, семья узнала, когда собралась уезжать. Пришла соседка и попросила у них прощения, рассказала, что из зависти делала наговоры на воду и выливала её под двери их сарая.
Я своему бывшему учителю верю.
Сглаз
Летом после обеда в самую жару соседи любили часок посидеть в тенёчке на скамейке бабушки Авсеихи. Звали её так потому, что она была замужем за Авсеем. Старушка была набожной, скромной, милой, с большими синими глазами и белоснежными зубами, которые в целости сохранились до самой смерти.
Мы попросили рассказать что-нибудь о себе. Вот её рассказ:
– Муж воевал, у меня на руках был грудной Феденька. Я пришла в церковь на исповедь. Батюшка сказал, чтобы меня пропустили без очереди, что не понравилось моей соседке. Когда я проходила мимо, она зло посмотрела и махнула перед моим лицом своей юбкой. И я сразу ослепла. Добрые люди увезли меня в хабаровскую больницу. Врачи не знали, как мне помочь. Соседка по палате посоветовала поехать к целительнице в село Екатеринославка. К вечеру мы с Феденькой добралась до неё. Целительница нас накормила, обласкала и сказала: «Спи спокойно, милая, рано утром ты увидишь Божий свет». Рано утром она разбудила меня и повела умыться ключевой водой. Как только я умылась, так сразу и прозрела. Вернулся с войны муж. Счастье было недолгим. Зашли в наш огород соседские куры, Авсей стал бросать в них камни и убил курицу. Соседка всё видела и крикнула мужу: «Вот так и ты, Авсей, через год подёргаешься и сдохнешь!» Муж вскоре заболел и через год умер.
Хорошо, что у Авсеихи был Феденька, с которым она прожила до восьмидесяти лет.
В жизни ни черта не понимаете!
Мне семнадцать, учусь в институте. Приехала к сестрёнке. Спрашиваю любимого племянника, ученика первого класса:
– Как учёба и жизнь молодая?
– Нормально. Вчера Ольга с Машкой заманили меня к себе домой и целовали! Не на того напали. Больше не заманят. Приходи завтра ко мне в школу?
– Зачем, с девочками разбираться?
– Нее, хочу познакомить тебя с новым учителем физкультуры. Вы будете классной парой!
– С чего ты взял, что он мне понравится?
– Сто пудов, все девочки в нашем классе в него влюблены.
– Да он может женатый или я ему не понравлюсь…
– Я его уже спрашивал, не женат. А если ты мне нравишься, то и он втюрится!
Мы с сестрой смеёмся, а «сваха» обиженно добавляет:
– Расхихикались, а в жизни ни черта не понимаете!
Кто на самом деле «тундра», «леспромхоз» и «колхоз 8 марта»
Нас три сестры: Ольга старше Санюры на год, а я младше Сани на двенадцать лет. Я и Санюра – февральские водолейки, у нас полное взаимопонимание. Саня часто говорит:
– Ты – это я, повторённая через двенадцать лет!
А вот Ольга – скорпион, как говорят, это совсем другой коленкор. Она не играет в шахматы, уголки, поддавки и даже в дурака. А мы-то игрули ещё те!
Когда Ольга училась в институте, то жила у сестры отца в Казани. Тётушка служила в театре, к ней в гости часто приходили артисты, в компании все дружно пели. Ольга, в отличие от водолеек, тоже прекрасно пела, часто ходила в театр (у неё был бесплатный доступ), знала наизусть отрывки из опер и оперетт. Это она и распевала, когда приехала на каникулы, а на нашего обожаемого Высоцкого говорила:
