– Может, Оля деньги прислала?
– Извещение бы оставили, – возразила моя хозяйка.
Справедливое замечание. Но тогда что же там? Но час для визита в почтовое отделение был слишком поздний, и я решила наведаться туда утром «перед работой» – мне не хотелось рассказывать трудяге-Ханифе об отпуске, как-то неловко было.
Телеграфная барышня, вручившая мне коричневатый бланк, почему-то отвела глаза; я поблагодарила ее и разорвала бумажную скрепу. Текст был такой неожиданный, что вначале я ничего не поняла: «Во вторник седьмого умерла бабушка тетя Рита похороны десятого Дима». Я с трудом продиралась сквозь пропущенные знаки препинания к смыслу, осев у стола и не отрываясь от плохо пропечатанной строчки из одних заглавных букв. Господи, что я рассиживаю, в аэропорт надо!
Я разыскала Ханифу, прочитав телеграмму, та только руками всплеснула:
– Да что же это на тебя все валится!
По телефону мне объяснили, что все рейсы на Новосибирск ночные, и я заметалась между двумя квартирами, собираясь в дорогу. Пересчитала наличные – очень негусто, самолетом в оба конца не осилить, открыла компьютер – цены на железнодорожные билеты были сумасшедшими, хватало только на плацкарту, а ведь еще и на похороны следовало дать: Оля говорила, что едва перебивается. Опять выручила Ханифа: все те же две пятитысячные бумажки вновь оказались в моем кошельке.
– Надолго задержишься?
– Не знаю, скорее всего, вернусь после девяти дней.
Голова была пустой. Я припомнила, как Оля говорила, что мама простудилась. Как же она недоглядела? Закрутилась, наверно.
***
Мой рейс был самым дешевым, но и самым неудобным, почти два часа пришлось провести в Толмачево, дожидаясь рассвета. На улице мело: десятое ноября в Сибири – это уже зима. На автобусе доехала до вокзала, потом минут двадцать ежилась на площади под порывами ледяного ветра пока не подошла маршрутка. Когда вышла на родной Богданке – улице Богдана Хмельницкого – от слабости закружилась голова.
Дверь открыла сестра, она в недоумении глядела на меня несколько секунд, явно не узнавая, потом охнула, отступая назад и впуская меня в квартиру. Мы обнялись.
– Как же ты без звонка?
– Телефон испортился, – я не решилась сказать, что последние дни жила не дома.
– А-а, то-то я полчаса потела впустую, пришлось телеграмму давать. Да ты раздевайся, проходи. А я и в глазок не глянула, думала, это Славка.
В комнате я удивленно огляделась:
– Как у тебя здорово!
– В прошлом году капитальный ремонт делала, так заодно и мебель поменяла. Пойдем завтракать.
На плите уже кипел чайник.
Она повела меня на кухню по квартире, в которой я прожила полжизни и которую сейчас не могла узнать. Я с готовностью ахала во всех положенных местах, ни минуты не покривив душой.
– А где все?
– Славка у себя, Михаил у Димки – с машиной что-то. Ты же не знаешь: мы им по квартире купили, каждому по двухкомнатной, и по машине, тоже каждому. Да ты ешь.
Честно говоря, после октябрьского разговора я представляла себе их жизнь несколько иначе, и, сидя за столом, заставленным всякой всячиной, даже растерялась.
– Тебе кофе или чай?
– Лучше кофе, я в самолете совсем не спала, боюсь, к похоронам развезет.
– Тогда лучше чай, ты приляг в материной комнате, похороны только в два. А наговориться мы успеем, ты ведь на девять дней останешься, да?
Я кивнула. Сестра была старше меня на восемь лет и всегда верховодила.
– Похороны из больницы?
– Не сюда же было везти. А ты откуда хоронила?
– Я урну с собой привезла, думала, устроить всех в одной ограде будет правильно.
– Пожалуй, да. Только не сейчас, позднее, когда памятник ставить будем. Там еще куча бумаг потребуется.
– Я все подготовила.
– Молодец, какая предусмотрительная, на тебя и не подумаешь. Ой, да ты уже хороша. Пойдем.
Я покорно поплелась за нею и отключилась, едва коснувшись подушки. Потом были похороны – никого из знакомых, только мы впятером да похоронная команда. Вернувшись с кладбища, сели за стол; после первой рюмки меня повело, я пыталась есть, но в конце концов вышла на кухню и заплакала. Вскоре туда же зашел покурить Славик, мой старший племянник.
– Что это ты, теть Рит? Жалко, конечно, но что поделаешь.
– Как же так, Славик, как же так? – повторяла я в отчаянии. – Ни Фроловых, ни Елисеевых, ни Дорогиных? Они что, одичали? Ведь столько лет вместе, на одном заводе – и никого… Тебе пока не понять…
Он щелкнул зажигалкой, затянулся:
– А-а, так это мать никому не сказала. А то набежит всяких на дармовщину: теперь народ не промах.
От неожиданности у меня даже слезы кончились; Славка стоял передо мной спокойный и уверенный, и я растерянно пробормотала:
– Ну, если так, тогда что же… Тогда ладно…
Он снисходительно похлопал меня по плечу:
– Все там будем. Живи, пока живется, – загасил сигарету, приобнял меня и повел обратно к столу.
В тот вечер я сделала много открытий: оказывается, Ольга уже почти семь лет занималась торговлей брюками и регулярно летала в Китай – контролировала их производство.
– Вот так, считай, челноком. Думаешь, легко?
– Что ты, я понимаю, но как же ты одна?
– Мои лбы крутятся с запчастями, у них вроде хорошо пошло. А кто бы подумал, что из Мишани такой помощник получится? Везет пока. Перед самым кризисом думали даже магазин расширить, да слава богу не успели. Сейчас дела выправляются помаленьку, держимся. Видишь, как страна пуп надрывает, не то что вы там, в Москве.
– Я тоже работаю.
– Конечно, бумажки справа налево перекладывать – к вечеру так руки ломит!
Славка с Димкой засмеялись. Это было несправедливо, но я смолчала: поминки не самое подходящее место для выяснения отношений.
– Эх, – сказал Михаил, – не видать мне больше тещиных котлет. Как она их готовила, какой подлив!
– А пироги! – вздохнул Димка. – С грибами, со щавелем, с капустой!
– Пока я могу готовить. Вы на работе, а мне что делать?
Ольга обрадовалась:
– Так я их на тебя оставлю, а то мне в воскресенье лететь.
На том и порешили.
С утра мы с сестрой отправились на рынок, она набила полные сумки, Славик на «фольксвагене» отвез нас домой, и я встала к плите. Оля хотела помочь мне чистить картошку, но я запротестовала:
– Нет, хочу прикинуть, сколько времени на это уходит, я раньше для такой гвардии не готовила. Сядь лучше, поговорим. Слушай, как ты решилась этим делом заняться? Я бы побоялась.
– Жалею теперь, что раньше не начала. Хотела, да отец на стену полез: и думать не смей, зачем мы тебя учили – все в таком духе. Ты же его помнишь: слова поперек не скажи, тридцать лет на своем заводе командовал, так и разговаривать по-людски разучился – одни распоряжения да разносы.
Что-что, а это я помнила.
Ольга горько усмехнулась:
– Я и человеком-то себя почувствовала только после его смерти, стыдно сказать, но это так. Он ведь дохнуть самостоятельно не давал. А уж как его раздражал Мишка! Да и дети иногда. Мы здесь все на цыпочках ходили.
– А отделиться?
– Шутишь! Он ни за что не хотел эти сто квадратов делить: «Так государство оценило мою работу, попробуйте сами того же добиться!». А кто нам сегодня что-нибудь даст! Те времена давно прошли. Можно было купить, так ведь он копейки не хотел дать, требовал, чтобы мы на свои покупали, а с каких щей? Зарплаты у нас с Мишкой были копеечные, и то считай все на еду отдавали, как он требовал.
– Вы платили за еду? У него же была такая зарплата…
– А то!
– Но мама как же?
– Когда она ему хоть слово поперек сказала?
На самом деле я такого не помнила.
– Единственный был шанс отделиться – уехать. Нет, всегда нет! Уж как я его просила, чтоб позволил в Москву к тете Любе вместо тебя – ни в какую. Тебе повезло, ты даже не представляешь, как тебе повезло: в столице, на всем готовом, ни забот, ничего.
Насчет ничего она угадала верно.
– С тетей Любой тоже было трудно.
– Потому что ты такая тюха, у меня бы она не распустилась.
– А зачем тебе было нужно его разрешение? Со мной бы поговорила.
– С тобой и так все было ясно. Мне Славку с Димкой надо было оставить хоть на полгода, пока мы на новом месте устроимся.
– А с Мишаниными родителями?
Сестра вздохнула:
– Там отец пил. Он и сейчас пьет. Уже семьдесят, а все никак не угомонится. Мы мало общаемся, Мишка только. У него это больное место.
– Слушай, а где ты деньги взяла, чтобы начать? Я же видела, когда на похороны приезжала, – лишних у вас не было.
Ольга засмеялась:
– Не было, конечно. Кредит взяла под квартиру.
Я оторвалась от картошки:
– Ты что? Это же так опасно!
– А почему, как ты думаешь, я полгода не спала? Пока не расплатилась. Но больше взять было негде. Посоветовалась с Мишаней и решила рискнуть.
– А мама?
– Это сразу после похорон было, она тогда еще из ступора не вышла, подписала, не вникая. Я и сама иногда думаю: как проскочила? Не иначе, бог помог. Ты не представляешь, какие проценты содрали. Я крутилась, как угорь, вот и вывернулась, хотя это почти чудо: я ведь тогда еще ничего не знала и не умела. Прикинь: из КБ в бизнес. Хорошо, Мишаня меня во всем поддерживал, пусть сам не мог, но под ногами не путался.
– Повезло тебе с ним. Вообще, как ты его разглядела, у тебя же столько поклонников было?
Сестра на минуту задумалась.
– Знаешь, он совсем мой и был таким с первого дня. Он надежный, терпеливый, верный, добрый. А ты помнишь, мама повторяла: главное, чтоб был добрый – вот и приговорила.
Я помнила это, хотя в душе была убеждена, что главное в мужчинах – ум.
– И с чего ты начала свою, извини, авантюру?
– С проекта, конечно. Я сразу решила: распыляться не будем, никаких сельпо. Проработала рынок и выбрала направление: будем торговать брюками собственного производства. Определила, что шить надо в Китае, в Гуанджоу.
– Почему?
– Там главное производство тканей и швейные фабрики рядом. Собственную торговую марку зарегистрировали – там это проще делается, чем у нас, так что брюки выпускаем под маркой «Чаровница».
– А проблемы были?
– Главной проблемой были лекала – фигуры-то у нас с китаянками разные, – но я и это решила. Размерный ряд у нас сразу был широкий; хотя фасонов я выбрала всего шесть, но расцветки подобрала разные. Думаю, поэтому и спрос пошел стабильный.
– Как же ты дело налаживала, ты ведь китайского не знаешь?
– Обратилась на восточный факультет нашего универа, нашла пару умных ребятишек, которые с радостью согласились поработать в Китае. А когда поняла, что удержалась, дала себе слово: главное – отделить детей, дать им возможность самостоятельно строить жизнь. Скажи, разве это дело, как я, в сорок три года стать хозяйкой в квартире? Да что там, о какой личной жизни можно говорить, когда только о том и думаешь, чтоб кровать не скрипнула? Не хочу, чтобы и Славка с Димкой так жили.
– Но большие деньги кружат голову, они же еще мальчишки совсем.
