– Ты мне, сука, руку прокусил! – прохрипел Крупный Мэн.
– Ну, или ты его утопи! – не унималась старушка.
И вдруг вышедший из оцепенения Став запричитал испуганным, почти девчачьим голосом:
– Поцы, поцы, вы чего? Она загипнотизировала вас! Она убить нас хочет!
– Не хочу я никого убивать! Я подискутировать с вами желаю! Обсудить проблему добра и зла, выслушать ваши доводы и аргументы. Вы же имели какие-то веские предпосылки, которые обусловили ваши жестокие действия в отношении этого беззащитного животного? Или так, походя решили – утопим и ладно!
Голос Анжелы Львовны теперь звучал звонко, почти по-детски. Она на месте энергично перешагивала с ноги на ногу и ласково поглаживала задремавшую у нее на руках собачку. Казалось, еще немного, и пожилая дама кинется в пляс, как озорная Снегурочка на Новогоднем празднике – соберет хоровод и весело запоет: «Встаньте, дети, встаньте в круг…»
– Ах ты п… старая! – грязно выругавшись, Крупный Мэн повернулся к Анжеле Львовне и, забыв о прокушенной руке, двинулся в ее сторону.
– Вопросики задаешь, бл…? Любопытство замучило? – орал он.
– О-о-о! – весело подпрыгнула на месте неугомонная старушка. – Оппонент! Дискуссия завязалась!
Крупный Мен яростно замахнулся на нее, и она, ласково глядя ему в глаза, с интересом спросила:
– Бить будите?
Но тут же, перехватив правой рукой сонную собачку, выставила вперед левую и низким грудным голосом, как заклинание, произнесла:
– Отодвинься, твой черед еще не настал.
Крупный Мен сразу поник, размяк и, уронив руки вдоль тела, сделал несколько шагов в сторону и застыл.
Анжела Львовна осторожно обошла его и, повернувшись к Ставу, начала пристально всматриваться в лицо мальчика. Тот зябко ежился, отводил глаза и явно хотел убежать, но не мог.
– Ну и что ты стоишь, смотришь? Вот она – тварь, – Анжела Львовна, не глядя, ткнула пальцем в сторону Миха. – Укусил, чуть не отгрыз руку твоему приятелю. Действуй! Утопи его! Швырни его в воду!
– Он тяжелый, – плаксивым голосом возразил Став.
– Нет! Он маленький и легкий. Он беззащитный и бесполезный. Он никому не нужен. За него сейчас некому заступиться.
И пока она говорила, Мих в самом деле стал уменьшаться в размерах, сжиматься, съеживаться, пока не превратился в крошечного Миха, размером с чайную ложечку.
– Ну это уж через чур! – опомнилась Анжела Львовна. – Совсем изничтожился. Давай уж немножко побольше.
Мих тут же слегка подрос.
– Ну вот, видишь, он легкий, трепыхается, его утопить – раз плюнуть. Сколько там за собачку причиталось?
– Сто, – боязливо ответил Став.
– Всего-то. Я тебе тысячу дам. Топи его, действуй!
Став, тяжело дыша и всхлипывая, наклонился к крошечному Миху и поднял его за шиворот. Мих повис в воздухе, беспомощно болтая ногами, а ручками пытался ухватить приятеля за пальцы, вдруг ставшие такими большими, взрослыми и сильными. Он дрыгался из стороны в сторону, дергался, стараясь высвободиться и ускользнуть. Став, как завороженный смотрел на него: маленький, жалкий червячок, болтается, сучит ножками, что-то пищит, о чем-то просит. Став хихикнул.
– Сто тысяч, – густотой дыхнул ему в ухо голос Аппалинарии.
Глаза Става округлились. Он ошарашено глянул на Анжелу Львовну.
– Хорошо! Миллион! – с энтузиазмом произнесла старушка.
– Топи, придурок! Чего ты ждешь? Кидай! Дай я!
Став обернулся.
Крупный Мэн, на плохо гнущихся ногах, двигался к нему. Он всем корпусом подавался вперед, тянул руки с растопыренными пальцами, спотыкался и, выругавшись, все-таки упал, не дойдя несколько шагов.
– Не кидай, подожди, дай я! Я сильнее кину, дальше, он не выплывет.
Крупный Мэн почти рыдал от ярости, не в силах подняться.
Став смотрел на него, непроизвольно отведя руку, в которой дергался Мих, подальше в сторону.
– Ты чего, Мэн? Это же Мих…
– К черту! Чего он тебе? Их таких по жизни еще немерено будет. А здесь – миллион! Кидай! Дай, я кину, деньги поделим.
Крупный Мэн, совладав с непослушными ногами, встал на четвереньки и пополз к отступающему Ставу. Он рычал, матерился и не спускал глаз с дрожащего Миха.
– Есть же люди до чужого добра жадные… – весело суетясь вокруг, подначивала Анжела Львовна. – Не прозевай, Став. Тебе за Миха миллион обещан, – и тут же, заглянув ему в глаза, Аппиным голосом добавила: – И неважно, что он все-таки человек…
Крупный Мэн рывком кинул свое тело вперед и ухватил Става за ногу.
– Дай, дай я! Дай мне… – хрипел он, трясясь от азарта и злости.
Он с силой ударил Става кулаком по колену, и мальчик, присев от боли и взмахнув руками, нечаянно отшвырнул пищащего Миха в сторону. Описав в воздухе дугу, тот упал в воду недалеко от берега. Там было рыхлое, илистое дно, и Мих, попытавшись встать на свои крошечные ножки, вдруг провалился в гнилую жижу по пояс. Густая грязь начала засасывать его, как трясина. Мих жалобно пищал.
Став рванулся в его сторону:
– Мих, держись!
– Он же тонет, тонет! – перепугано закричал он Крупному Мэну, крепко вцепившемуся в его щиколотку. – Пусти, он захлебывается!
– Пусть тонет, так и надо! Не лезь! – орал Крупный. – Она миллион обещала…
Став попытался ползти к воде, где бултыхаясь, задыхался Мих, но Крупный Мэн не отпускал его. И тогда Став, развернувшись, со всей силы ударил его в лицо ногой, обутой в фирменный кожаный ботинок со стальной подковкой и металлическими заклепками. Крупный взвыл и отпустил его ногу.
Миха уже не было видно на поверхности, и Став, перекатившись по мокрой жиже, широкой пригоршней зачерпнул холодную грязь в том месте, где только что изо всех сил барахтался Мих. Затхлая вода ушла сквозь пальцы, и мокрое дергающееся тельце осталось лежать в ладонях Става.
– Спасите его, он умирает! – зарыдал Став, обернувшись в сторону Анжелы Львовны.
Перепуганная старушка уже бежала к нему. Как-то незаметно для обоих, Мих, выскользнув из пальцев приятеля и упав в траву, вернулся к своему прежнему виду, и Анжела Львовна вместе со Ставом, подхватив мальчика подмышки, тяжело вытащили его из зарослей осоки на берег. Вода холодными струйками стекала с обессиленного Миха, и, хрипло кашляя, он судорожно отплевывался, хватая посиневшими губами потоки свежего ледяного ветра.
– Давай положим его, миленький, на травку, вот сюда – здесь пригорочек, посуше. Сейчас ему легче станет. Вот, он уже не задыхается, дышит уже!– взволнованно приговаривала старушка.
Трясущийся от холода Мих потихоньку приходил в себя. Он испуганно переводил взгляд с Анжелы Львовны на приятеля и обратно, словно пытался понять, что с ним случилось.
– Я шел… Там скользко… – бормотал он, то ли оправдываясь, то ли стараясь вспомнить недавние события.
Анжела Львовна усердно хлопотала около него. Роясь в своей полотняной сумочке и вынимая из нее то салфетки, то бутылочку с водой, она быстро выговаривала перепуганным мальчишкам:
– Я же кричала, чтоб вы в эту грязь не лезли. Тут такая трясина! Нашли, где играть! Куда ваши родители смотрят?
Достав из сумки тонюсенький плед, аккуратно скатанный в небольшой разноцветный рулончик, она начала стаскивать с Миха набухшую от воды куртку и при этом негромко говорила, то ли требуя послушания, то ли уговаривая его.
– Вот закутайся в плед, прямо с головой накройся, так скорее согреешься. Он тоненький, но теплый. С собой взяла. В электричках такие сквозняки иногда бывают. Куртка твоя насквозь мокрая, аж течет с нее. Стасик, помогай, держи пакет, мы ее туда положим.
– Я не Стасик, я Никита. Это у меня фамилия Ставинский, – словно извиняясь, проговорил мальчик.
– Надо же какая красивая фамилия. Почти Стравинский! – искренне восхитилась Анжела Львовна. Все трое со стороны производили вполне мирное впечатление: бабушка с двумя внуками хлопотливо собиралась домой после неудачного пикника.
По требованию энергичной старушки, Мих, укутанный в цветастый плед, поднялся с земли. Неуверенно переминаясь на месте, он старался согреться и размять задеревеневшие ноги.
– Ладно, Миша, пойдем потихоньку, надо домой тебя отвести. Ты-то хоть Миша? – заботливо поправляя загнутый край пледа, спросила Анжела Львовна.
– Миша, – чуть слышно ответил промокший мальчик.
– Вот и хорошо, – улыбнулась она и наклонилась, чтобы поднять с земли свою сумку и мешок с промокшей курткой, но Никита опередил ее.
– Я возьму, я понесу, – и, немного замявшись, спросил: – А Стравинский – это кто?
– Это композитор. Я потом расскажу. Ой, придерживай Мишу, он шатается!– и оба кинулись к неуверенно стоявшему, ослабевшему мальчику. Очень осторожно сделав первые робкие шаги, Мих, опираясь на заботливые руки, постепенно начал двигаться чуть смелее и увереннее. Так потихоньку старушка и ребята удалялись от страшного места, словно не помня ничего из того, что случилось с ними некоторое время тому назад.
Они прошли совсем близко от распростертого на траве Крупного Мэна, увидев всего лишь охапку грязных осенних листьев, сметенных сюда сильными порывами северного ветра. Ни боль, ни тревога не коснулись их.
– Постойте, мальчики. Мы ничего не забыли? – спросила Анжела Львовна.
Они одновременно обернулись, некоторое время растерянно оглядывая пустой берег с пожелтелой травой и вытоптанными камышами.
– У нас с собой, вроде, ничего и не было, – неуверенно сказал Никита. – А вашу сумку и мешок с курткой я захватил. Как будто – все.
– Да, да, все. Пойдем, а то Миша едва на ногах стоит, – спохватилась Анжела Львовна, и они пошли дальше.
Никита поддерживал приятеля под руку, с другой стороны щупленькая Анжела Львовна подставляла свое хрупкое плечико, чтобы подстраховать от падения пострадавшего ребенка. Они шли не спеша, аккуратно глядя себе под ноги, изредка о чем-то переговариваясь. И, уходя все дальше в густоту деревьев от холода темной воды, больше ни разу не оглянулись.
Полина, сделав пару шагов, вышла из-за шероховатого ствола большой старой березы. Она неотрывно смотрела вслед уходящей нескладной компании.
– Ну, предположим, – задумчиво произнесла она. – И что теперь? Что с ними будет дальше?
– Не знаю. Родители, наверное, отругают. Анжеле Львовне, скорей всего, будут признательны. Может быть, завяжется знакомство. Она дама позитивная, интеллигентная, интересная в общении, – ответил Полине тихий рассудительный голос.
– Я не об этом. Они сегодня едва не убили живое существо. Убивали… резвясь, лихо, с азартом… боролись за премиальный фонд. Что будет завтра? Жестокость в их сердцах… Она осталась?
Полина с трудом подбирала слова, и губы ее подрагивали, кривясь в мучительной ухмылке.
– Они не будут помнить весь сегодняшний день, но и бесследно он для них не пройдет. Они уже никогда не станут прежними. В любом случае, этот жесткий эпизод закончен, и его участники больше не обозначатся в твоей жизни, – витиевато отозвалась Аппа.
Полина провела по лицу озябшими ладонями, словно умываясь, и торопливо согласилась, успокаивая себя.
– Ну да, подростки, они такие жестокие бывают. Этот сложный возраст, когда сам себе не хозяин. Гормоны, половое созревание… Пубертатный период, одним словом, – рассуждала она вслух.
И вдруг резко повернулась в сторону Крупного Мэна.
– А что с ним делать? – спросила она.
Парень лежал на мокрой траве, вытянувшись во весь рост, и не шевелился.
Полина подошла ближе и наклонилась к нему. Глаза его были открыты, по лицу катились слезы.
– Вставай, вставай! Что с тобой? – она потянула парня за руку, стараясь помочь ему подняться.
– А ведь не было никакого миллиона. Развод, полная лажа. Как я, дурак, повелся? Что это со мной было?!
Крупный Мэн сильным движением рванулся и быстро встал на ноги.
–Ты еще кто такая? – зло спросил он. – Чего лапаешь?
Полина, не удержавшись, съязвила:
– Посулили мешок денег? А потом мимо прошли и не вспомнили, даже не заметили. Обидно. Но ты переживешь.
Она отодвинулась подальше от сердитого парня и посмотрела в ту сторону, куда ушли Анжела Львовна и ребята. Мэн проследил ее взгляд.
– Что? Твоя бабка была? Клоуном тут прыгала, верещала, кошельком размахивала. Видать бабло водится! Миллиончик не давит? Поделиться не хочешь, сука?
Полина передернула плечами, словно стряхивая прилипшую грязь. Она не успела ничего ответить, как Крупный Мэн оказался рядом. Он стоял, тяжело дыша ей в лицо и, сделав еще один шаг, наступил на ногу.
– Нарисовались, бл.., веселуху испортили … Компенсировать не желаешь?
Полина с силой оттолкнула его.
– Убийство ты называешь веселухой?! – губы ее дрогнули в брезгливой усмешке. – А за мифический миллион так и приятеля утопить не жалко? Где же находится этот замечательный террариум, в котором столь умело выращивают такие великолепные экземпляры гаденышей и мерзавцев? Это ж какой опыт иметь надо, какие навыки и старание. Личный пример, я полагаю, не последнюю роль играет. Кто ж у нас папа-мама? – произнесла она ехидно и тут же пожалела о сказанном.
Лицо парня побелело, исказилось от ярости, пальцы сжались в кулаки. Остервенело матерясь, он ринулся к ней, замахнулся, но, вдруг передумав, схватился за сумочку, висевшую на длинном, перекинутым через плечо ремешке, и со всей силы дернул ее.
«И все-таки деньги», – подумала Полина. – «Боже, как примитивно».
Крупный Мэн смотрел на нее ненавидящим взглядом, и она, попытавшись отодвинуться от него, потянула сумку к себе. Он со всей силы ударил ее по руке. Вскрикнув от боли, Полина разжала пальцы; сумка оказалась в руках Мэна. И вдруг, с артистической ловкостью, он отстегнул ремешок и набросил его на шею растерявшейся Полине. Не отрывая пристального взгляда от ее лица, Мэн начал медленно затягивать его. Это было так неожиданно и так нелепо, что в первое мгновение она больше удивилась, чем испугалась. Но когда ремешок впился в шею сильнее, Полина запаниковала и начала отбиваться, суматошно размахивая руками, словно на нее напал рой диких пчел. В памяти замелькали обрывки фраз: «сильно надавите пальцами на глаза нападающему», «коленом в пах», «локтем в челюсть». Но тело не слушалось ее, и руки беспорядочно мелькали в воздухе, как крылья ветряной мельницы. Ремешок немного ослаб, потом и вовсе соскользнул на землю ненужной вещицей, и Полина, слегка переведя дыхание, вдруг почувствовала прикосновение чужого холода и гнева: цепкие недетские пальцы яростно и сильно сдавили ее горло. И тут ужас накрыл ее с головой.
«Аппалинария, ты чего ждешь?! Пока он меня задушит?!» – заорал внутренний голос Полины.
– Я думала, ты сама с подростком справишься, – невозмутимо ответила Аппа.
