Глава 1. Пенелопа
17 марта 1996 года, утро
Восточная Европа
– Прекрати издеваться над инструментом, Пенелопа! Сколько раз можно повторять одно и то же?! Вместе с идеальным музыкальным слухом тебе досталась полная эмоциональная глухота! Почему ты не можешь играть этюды и серенады так, как нормальные скрипачи?!
Ее высочество Пенелопа, дочь его величества короля Виктора, тяжело вздохнула и опустила смычок. Она стояла у окна своей спальни, любовалась поднимающимся над горами солнцем и исполняла привычный утренний ритуал. Сначала – полчаса на гаммы, потом – любимые матерью этюды и серенады. Пенелопа была уверена, что в такой ранний час ее величество Одиссея видит девятый сон, но мечтам об одном-единственном дне свободы сбыться не суждено.
– Пенелопа! – Для того, чтобы подчеркнуть важность момента, мать в очередной раз постучала в запертую дверь. Кулаком. Видимо, пытается привлечь внимание уже не десять и даже не пятнадцать минут. – Ты принцесса, а не смертный подросток! Что за глупые капризы?! Пятеро преподавателей, один гениальнее другого – и никто не привил тебе уважение к музыке! Ты хоть понимаешь, сколько твой отец заплатил за эту скрипку?
Принцесса бережно положила любимицу в футляр, погладив ее лакированный бок, и подошла к двери. Отец заплатил за инструмент целое состояние, сомневаться не приходилось. Приобрел на аукционе в Англии и даже поругался с каким-то коллекционером, но тому скрипка не досталась. Уникальный инструмент с мягким тембром и богатой историей, творение одного из известнейших итальянских мастеров, заветная мечта любого скрипача.
– Ты решила объявить мне бойкот? – возобновила монолог ее величество. – И что теперь? Будешь сидеть здесь безвылазно? Голодать и отказываться от воды?
– Они тупые, – заявила Пенелопа. – Эти твои учителя. Они ничего не понимают в музыке. Даже обезьяна может водить смычком по струнам. Предел их мечтаний – концерт перед всем двором. Глупые песенки для глупых танцев ради глупых аплодисментов.
– Если бы ты разговаривала со своей матерью более вежливо, то, может статься, мы побеседовали бы о твоих мечтах, – смилостивилась королева.
Пенелопа сложила руки за спиной, уставившись на ключ в замочной скважине.
– Я пыталась говорить с тобой об этом, мама.
– Пожалуйста, открой дверь, дорогая, – заговорила мать совсем другим тоном. – Ты же знаешь, что мне небезразлична твоя судьба. Но я хочу, чтобы ты вела себя достойно, так, как подобает особам королевской крови. При дворе есть много ценителей скрипичной музыки… они любят классику…
– А я не люблю! – завопила принцесса. – Почему ты, черт возьми, не можешь смириться с одним простым фактом: не все в мире происходит так, как ты хочешь?! Я имею право играть то, что заблагорассудится – и продолжу, несмотря на твои упреки! Ни один из твоих учителей и якобы ценителей ни разу за свою жизнь не выходил за пределы деревни! Откуда им знать, как звучит настоящая музыка? Откуда им знать, какой она должна быть?!
За дверью воцарилась тишина, и Пенелопа уже решила, что мать сдалась, но упорства ее величеству было не занимать.
– Будь моя воля, я бы забрала у тебя все эти пластинки, – сказала королева. Горечь в ее голосе показалась бы искренней всем, кроме дочери. Уж кто-кто, а принцесса еще в детстве оценила актерские способности матери по достоинству. – Вместо того, чтобы совершенствовать мастерство, ты предаешься пустым мечтам. Делай все, что твоей душе угодно. И играй все, что захочешь. Я прилягу. От твоих глупостей у меня началась мигрень.
Выждав для верности еще несколько минут, Пенелопа подошла к проигрывателю и аккуратно поставила на пластинку иглу. «Master of Puppets»[2 - Третий альбом «Metallica», был выпущен в 1986 году.] она заслушала до дыр, но каждый раз открывала в знакомых песнях новые смыслы, а в знакомых мелодиях – новую глубину. Когда дядя Амадей купил ей этот альбом, никто и подумать не мог, что шутливый подарок перевернет ее жизнь. «Пластинку выпустили третьего марта, в день твоего рождения, – сказал принц племяннице. – Люди верят в знаки Зодиака и прочую чепуху. Послушай и скажи: а вдруг вы и вправду похожи характером?».
Альбом группы, о которой Пенелопа и слыхом не слыхивала – и даже не догадывалась, где находится далекая страна Америка – произвел эффект разорвавшейся бомбы. Она часами сидела в кресле у окна, вновь и вновь переворачивая пластинку, вслушиваясь в гитарные соло, отбивая партии ударных босой ногой по прохладному полу, впитывая мелодию и слова на незнакомом языке. Позже дядя Амадей сказал, что это английский, и Пенелопа выпросила у него несколько учебников. Она записывала слова песен в тонких ученических тетрадях, пытаясь перевести стихи и вникнуть в их смысл. С древними эльфийскими наречиями принцесса не дружила, и наставники упрекали ее в отсутствии усидчивости, но с английским дело быстро пошло на лад. Уже через полгода она могла вести простые диалоги и читать адаптированную литературу, а еще через год свободно беседовала с американскими гостями отца. К тому времени благодаря стараниям дяди Амадея ее коллекция пластинок значительно пополнилась: «Iron Maiden», «Black Sabbath», «Judas Priest», «Deep Purple», «Pink Floyd», «Rainbow» и много других названий и имен, каждое из которых таило в себе свою тайну. Мать кривилась, называя все это «чертовой музыкой». Пенелопа открывала для себя новые группы, а вместе с ними – и новый мир. Что бы ни говорили учителя, а она точно знала, что хочет играть. И то были не серенады и не этюды.
Она хотела играть свою собственную музыку. Ту, которую начала слышать в вечер знакомства с «Master of Puppets». Кто-то открыл в ее душе особую дверь, и она никому не позволит ее закрыть.
***
Если вы сядете в машину и проедете пару десятков километров, то увидите современные города, заполненные автомобилями дороги, неоновые вывески и супермаркеты (Пенелопа никогда не бывала за воротами деревни и знакомилась с окрестностями на основе рассказов очевидцев). За последние несколько веков мир изменился. Изменились оба мира, и светлый, и темный. Большая часть обращенных свободно ходила под солнцем, принимая особые таблетки или пользуясь вакцинами. Вампирские кланы превращались в города. Темные эльфы трудились в лабораториях, служили в армии, работали в полиции. Оборотни обыскивали вас в магазинах, на автобусных станциях, у входов в метро и в аэропортах. Жрецы сладострастия предпочитали служить своему богу в ночных клубах, а не в храмах.
И только в деревнях светлых эльфов – коих осталось немного, но каждая стоила десяти, если не двадцати – жизнь шла так, будто на дворе дремучее Средневековье.
Здесь не признавали банков, компьютеров, исправно работающих антенн сотовой связи и кабельного телевидения. Если бы старания отца, ни компьютеров, ни сотовой связи, ни кабельного телевидения не было бы вообще, не говоря уж об Интернете. Да и зачем эльфам, большая часть которых до сих пор пасет скот и работает в поле, подобные вещи? Пенелопа удивилась бы, узнав, что среднестатистическая семья из низших сословий может сменить батарейки в пульте дистанционного управления (и вряд ли они знают, что такое батарейки).
Тем, кто работал вне деревни, повезло: они погрузились в современную жизнь с головой. Тем, кто не имел желания (чаще всего – возможности) это делать, тоже повезло, пусть и на свой лад: их заботы ограничивались проблемами сбора урожая и болезнями скота. Никаких налогов (помимо внутренних), биржевых котировок, разговоров о повышении цен на бензин или о усилении или ослаблении той или иной валюты. Браки между разными сословиями и равные права мужчин и женщин не спасли население деревни от разделения на бедных и богатых. Дядя Амадей часто повторял, что эти законы, напротив, обострили ситуацию. И говорил, что разделение присутствует всюду, потому что так устроен современный мир. Чем больше денег у той или иной страны, чем свободнее там нравы, тем шире пропасть между богатыми и бедными. Принцесса ничего в этом не понимала, но дяде верила. А с чего бы ему обманывать? В конце-то концов, он объездил десятки стран и даже учился в университете.
Простые жители деревни имели привычку вставать до восхода, но во дворце в такой час было тихо. Пенелопа взбежала по лестнице, чудом не запутавшись в пышных юбках, и влетела в отцовский кабинет так, будто за ней гналось полчище голодных вампиров. Она остановилась у письменного стола – и только сейчас поняла, что забыла постучать.
– Папа, я больше так не могу. Если она еще раз упрекнет меня в том, что я играю неправильную музыку, я сойду с ума.
Отец поднял голову от письма, над которым работал, и снял очки.
– Дорогая, ты должна ее понять, – попытался он успокоить дочь. – Она беременна. Еще пару месяцев…
– … и она будет нервной от того, что ребенок постоянно орет. А потом – от того, что он слишком быстро растет. А потом – от того, что хочет еще детей! И – снова по кругу! – Пенелопа перевела дыхание. – Ты же понимаешь, что дело не в детях. Раньше она была нормальной… то есть, я думаю, что она и теперь нормальная. Но это еще не дает ей права указывать мне, что делать!
Его величество подпер голову рукой.
– Мы до сих пор говорим о твоей матери? Или ты сетуешь на разнузданное поведение кого-то из слуг?
Пенелопа вспыхнула.
– Почему я не могу играть ту музыку, которую хочу играть?!
– Можешь. Но тебе следует подучиться искусству обходить острые углы. Одиссея говорит, что ты ведешь себя как подросток, и она права.
– Сегодня я обойду один острый угол, завтра – второй. А потом она решит, что может мной управлять. Папа, – взмолилась она. – Так нельзя! Когда дядя Амадей предложил мне съездить с ним в Штаты на неделю, мама устроила истерику и нагородила кучу глупостей про ночные клубы, криминальных авторитетов и автомобильные аварии! Ее послушать – так меня обобрали бы там до нитки, избили и изнасиловали, а потом раскатали по асфальту машиной для верности! И это при том, что она ни разу не выходила за пределы деревни!
– Как и ты.
Не дождавшись ответа, отец кивнул на одно из кресел у стола.
– Присядь, Пенелопа. Если тебе станет легче, ты права. Но перед матерью ты должна извиниться.
– Еще чего! Ты сам сказал, что я права! Почему я должна извиняться?!
Его величество снова подвинул к себе незаконченное письмо.
– Потому что это поведение взрослого. Иногда мы извиняемся даже тогда, когда правы. Это называется «дипломатия». Ты уступаешь для того, чтобы в дальнейшем иметь преимущество.
– Дурь эта дипломатия, – категорично заявила Пенелопа. – Я права – и извиняться не собираюсь! Я убегу из дома!
Отец бросил на нее короткий взгляд, но промолчал.
– Убегу и больше не вернусь! – продолжила принцесса.
– Так, на твой взгляд, поступают взрослые? Убегают от проблем?
– Никогда не вернусь! – уточнила ее высочество, с трудом удерживаясь от того, чтобы не швырнуть на пол стоявшую на столе хрустальную вазу с букетом полевых цветов. Мать говорила, что у нее плохо со слухом. Если так, то это, похоже, наследственное. – Тебе все равно? Совсем все равно?!
– После того, как извинишься перед матерью, вернись сюда. И на этот раз не забудь постучать. – Отец поднял указательный палец, привлекая ее внимание. – Я многое тебе прощаю, но мое терпение не безгранично. И сейчас ты его испытываешь, Пенелопа. Пришло время повзрослеть.
Примерно пять часов спустя
Солнце, даром что мартовское, палило нещадно – по крайней мере, так казалось Пенелопе после трех часов пути. Она брела по обочине скоростной трассы, провожая взглядом проносившиеся машины. Туфли натерли ноги, грубая ткань джинсов после платьев из тонкого кружева и нежного шелка казалась уродливым мешком. На плечах ее высочество несла рюкзачок с минимумом необходимых вещей, а в правой руке – самую драгоценную ношу. Скрипку. Чехол из белой кожи был новехоньким. Она распорядилась купить его для той самой поездки в Штаты с дядей Амадеем, которая так и не состоялась. Что же. Он пригодился. Но для другой поездки. Куда? Принцесса и понятия не имела. Вокруг – ни души, только машины, гоняющие на сумасшедшей скорости. Где автобусные остановки? Метро? Пенелопе мучительно хотелось пить, но воду она не захватила, а магазинов не было. Здесь вообще ничего не было. Только бесконечное шоссе да почти стершаяся линия, за которой ее высочество чувствовала себя в относительной безопасности. Возьми она в свое время больше одного урока вождения, можно было бы стащить один из папиных автомобилей, и…
– Привет! Э-э-й, привет! Чего это ты тут гуляешь, да еще в туфлях на каблуках, а?
Пенелопа резко обернулась и оглядела остановившуюся за ее спиной машину. Новую. Дорогую. Спортивную. Кроваво-красную. И очень знакомую. Сидевшая за рулем темноволосая девица помахала ей рукой.
– Привет, – рассеянно отозвалась принцесса. – Я иду… на автобус.
Девица расхохоталась.
– На автобус! – передразнила она. – Это же скоростное шоссе, дурочка. Здесь не бывает автобусных остановок.
– Ну тогда… на поезд. В метро.
– А почему сразу не в аэропорт? Или не на вертолетную площадку, откуда тебя заберет красавчик-миллионер? – Девица сделала широкий жест рукой. – До ближайшего населенного пункта пилить и пилить. Садись, подвезу. Да залезай, залезай. Я не кусаюсь.
Оказавшись в машине, ее высочество первым делом сняла туфли и со вздохом оглядела кровавые мозоли.
– Я Моника, – представилась девица. – А тебя как зовут?
– Пенелопа.
– А фамилия твоя – Круз?
– Что? – удивленно переспросила принцесса.
Девица резко сдала влево – ехавший позади водитель грузовика, затормозивший в последнюю минуту, оглушительно засигналил – и понеслась вперед.
– Шучу. Чудная ты, Пенелопа. Хорошо знаешь здешние места?
– Не очень, – призналась ее высочество, пристраивая на коленях скрипку.
– Жаль. Я недавно познакомилась с одним красавчиком, и он подарил мне эту машину. Хочу найти его и поблагодарить. У него еще был брат, тоже симпатичный… хм. Они даже своих имен мне не назвали, представляешь? Отвезли в отель, заплатили за номер, накормили сыром, напоили вином. И еще денег дали в дорогу. – Моника насмешливо хмыкнула. – Прекрасные принцы – да и только.
Пенелопа оглядела приборную панель машины, подняла глаза, изучая лобовое стекло – и заметила наклейку с надписью «Езжу быстро и не пристегиваюсь». Отец долго отговаривал дядю Амадея не провоцировать полицейских, а тот отвечал, что на скорости выше двухсот километров в час его не догонит ни один патруль. И глупых наклеек уж точно не заметит. Как машина дяди попала к этой девице? И что там она говорила про отель, сыр и вино?..
– Ну да бог с ним, – смилостивилась Моника, обгоняя очередную машину и возвращаясь на правую полосу прямо перед ее носом. – Путешествуешь, да?
– Да, – кивнула Пенелопа. – Но пока еще не решила, куда.
– Я выберу! – Новая знакомая отпустила руль и захлопала в ладоши. Автомобиль повело, и она, восторженно взвизгнув, вновь вцепилась в черную кожу. – Едем в Треверберг!
Ее высочество достала из кармана рюкзачка миниатюрное зеркало и критически осмотрела встрепанную ветром челку.
– А где это? – спросила она.
– Ты меня разыгрываешь, да? – прищурилась Моника. – Это самое крутое место на свете! Там полно ночных клубов. Потанцуем, послушаем музыку, выпьем. Оторвемся вовсю!
– Там есть музыка? – оживилась Пенелопа.
– Полно музыки, детка! Самой разной, на любой вкус! Вот ты какую любишь? – Она скосила глаза на скрипку. – Классику, наверное. Или там «Scorpions». Или «Aerosmith».
– Это же нудятина! – возмутилась принцесса. – Ну, первые – еще куда ни шло. А вторые – это же банальный арт-рок. Ни намека на оригинальный стиль, ни следа живых гитарных партий или нормальных басов. Про тексты и вовсе молчу.
Небольшой фургон, ехавший впереди, вынудил Монику притормозить. Она восхищенно уставилась на Пенелопу.
– Так ты предпочитаешь потяжелее? Вроде «Children of Bodom» и все такое?
– Ну нет, – поморщилась ее высочество. – Музыка у них ничего, но вот вокал дэт-метала, как по мне, все портит.
– Ого, а ты в этом здорово шаришь, – искренне похвалила Моника. – Мы друг друга поймем. Можно называть тебя «Пенни»?
Глава 2. Линда
20 марта 1996 года, вечер
Треверберг
– Восхитительная работа, мэм! Майкл возвращается из командировки завтра, умираю от нетерпения – уже хочу похвастаться!
Рыжеволосая девица, которую в Ночном квартале приняли бы за шлюху, оглядела татуировку в форме двух сливающихся сердец на внутренней стороне правого бедра и опустила юбку. От этого ее вид стал чуть приличнее. Линда кивнула, снимая медицинские перчатки.
– Рада стараться, мэм.
– И рисуете вы великолепно. Извините, что не согласилась на татуировку посложнее… пока что это для меня слишком экстремально. Сколько я должна?
Расплатившись, девица спрятала квитанцию в сумочку и вышла из салона, грациозно покачиваясь на каблуках. Линда присела на высокий табурет возле кассы.
– Дамиан, – позвала она. – Ты там не уснул?
Взъерошенная голова брата показалась из-за восточной шторы под аккомпанемент нежного звона хрустальных бус. Самое неуместное в двух мирах украшение в татуировочном салоне. Хотя чему тут удивляться? Ее притащил Дамиан. Он всегда отличался странными вкусами и привозил из путешествий на редкость уродливые сувениры. Наверное, это возраст. Молодые вампиры часто бывают эксцентричными, говорят ерунду и пытаются привлечь внимание всеми способами. К примеру, дурацкими занавесками из Таиланда: «Ли, глянь, что я привез! Вампирши обожают блестящие вещи, а еще они обожают меня потому, что я их приношу!».
И кто тянул ее за язык в тот день, когда она уезжала в Треверберг? Зачем предложила матери взять его с собой? Разумеется, она согласилась. В последние несколько месяцев мать соглашалась на все – только бы ее не оставили без наркоты. Удивительно, что Дамиан не подсел на эту дрянь. Именно этого Линда боялась больше всего – и именно поэтому увезла брата от греха подальше. Мать не пропадет. Вампиры мучаются от ломки намного сильнее, чем люди, но восстанавливаются быстрее. Если, конечно, у них есть такая цель. Создательница таковой не располагала.
– Телевизор смотрел.
– Что показывают? – поинтересовалась Линда, пересчитывая дневную выручку.
– Убийства, вечеринки богатеев, снова убийства, ограбления, аварии. Как всегда, весело. Добро пожаловать в Треверберг.
Дамиан остановился посреди комнаты, зевнул, потянулся всем телом, как сытый кот, и облокотился на кожаное кресло с потертой обивкой, предназначенное для клиентов. Такие способны влиться в толпу в любом городе и в любой стране. Выглядит как типичный раздолбай-студент: драные джинсы, майка с логотипом рок-группы, светлые волосы неприлично отрасли – еще с месяц назад до плеч, а теперь ниже лопаток. Для того, чтобы образ типичного раздолбая стал идеальным, братцу нужно надеть темные очки. Темно-карие глаза Дамиана были чересчур умными, цепкими и холодными для такой роли. Зато отлично подходили обращенному существу, коим он и являлся. А еще – созданию, которое возводит искусство в культ. Иногда Линде казалось, что брат питается не кровью, а своим искусством. Музыкой или живописью. Предложи ему выбрать что-то одно, он тут же покончит с собой, потому что не представляет жизни ни без первого, ни без второго.
– В таком виде ты мог бы сесть на ступенях у входа на одну из станций метро в новой половине и поиграть на гитаре, – не упустила возможности подколоть брата вампирша.
– Намекаешь на то, что туда нужно притаранить синтезатор? – поднял бровь Дамиан, оглядывая укрытые пластиковым пакетом инструменты сестры. – Я бы им запили что-нибудь эдакое… вот, к примеру, станция возле Большого бизнес-центра – идеальное место для джазовой импровизации.
