Нэн Джойс "Заклятый друг"

Смочил пальцы водой, и осторожными движениями убирает кровь с моих искусанных губ. Так заботливо…

А говорят, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Дураки.

Он скрестил передо мной руки и притянул к себе. Уткнулся подбородком в макушку. И через зеркало мы держим зрительный контакт.

У Макса красивые глаза. Глубоко посаженные. Превосходно очерченные тёмными ресницами. Протяжённые, как идеальный тектонический разлом. Прозрачного голубого цвета, какими бывают воды в карстовых озёрах.

Я когда впервые обратила внимание на его глаза, подумала, что они его определяют. Что такой вот он на самом деле и по образу мышления – всё у него ясно, логически выстроено, предусмотрено, предопределено.

Но даже самые прозрачные и хорошо изученные озёра скрывают тайны.

Было и в его личности что-то… неуловимое, плохо поддающееся контролю. Такая маленькая грядочка дикорастущих импульсов на задворках парка, высаженного лучшими экспертами в области ландшафтного дизайна.

Правда, Арский умело оборачивал эти нерациональные всплески в ребячество и юмор.

Серьёзные мысли сменяются воспоминаниями о его шутках. И я невольно улыбаюсь.

– Вот. Так мне очень нравится, – улыбнулся в ответ. – А ещё я верю, что никуда мы друг от друга с тобой не денемся.

– И я, – вру, разворачиваюсь к нему. – Но ты должен знать – за нашу дружбу я кому угодно горло перегрызу. Даже если мне придётся встать на стульчик, чтобы до этого горла дотянуться.

– Сумасшедшая, – он смеётся.

– Ты уже это говорил сто раз.

Выглядываю в коридор.

– Ну вот. Гроза закончилась. Свою миссию ты выполнил. И я теперь могу спокойно отправляться спать.

– Ну нет! Ты мне весь сон перебила. Никуда я тебя теперь не отпущу. Будешь за меня розовых овец считать, пока я не вырублюсь.

Да-да, однажды мне была открыта сокровенная тайна: Макс Арский может уснуть только так – считая розовых овечек.

– Не-не-не. Я своё получила, и больше меня на ближайшие шесть часов ничего не интересует.

– Я тебя сейчас покусаю.

– Ага.

Он резко наклоняется ко мне, быстрым движением убирает мои волосы и прикусывает ухо.

Я визжу. Мне и приятно до тяжести в животе, и щекотно, и немного больно. А Макс рычит в моё ухо, добавляя остроты ощущениям.

Око за око!

Вообще Макс не боится щекотки. Но я знаю его слабое место. Завожу руки за его шею, и у самой кромки волос веду двумя пальцами наинежнейшим образом.

Свобода тут же обретена.

– Я тебе это припомню! – слышу вслед, когда уже пробегаю мимо лестницы, и до моей комнаты остался всего метр.

И вот я внутри. Закрываю за собой дверь. И замираю.

Я стою так несколько минут.

Наверное, жду, что он придёт за мной. Хотя было очевидно, что мою проделку он припомнит уже точно не в ближайшее время.

Даже скорее это было сказано так, для затравки. Чтобы приятным штрихом закончить наш последний диалог.

Крайний.

Иду к окну. Вдалеке мерцает гроза. Отступающая. А может быть очередная надвигающаяся. В любом случае, искать героя, который спасёт меня, я больше сегодня не пойду. Мой герой уже найден. Только вот…

К чёрту!

Забираюсь под одеяло прямо в платье, укрываюсь с головой, оставив только нос снаружи. И заставляю себя пересчитывать розовых овечек, пока не усну.

Это было в последний раз.

Затем меня разбудил стук в дверь. Навязчивый, и одновременно осторожный.

Я встала. И интуитивно почувствовала, что не хочу открывать.

Просто стояла и слушала, как отстукивают последние секунды моей прежней жизни.

И всё-таки открыла.

На пороге стоял Лёшка. А лицо у него было такое испуганное, что ему вовсе и не надо было говорить:

– Дашка. Это пиздец.

4. Даша. Сегодня

У Татьяны Георгиевны нездоровый вид, и меня это раздражает.

Нет, я не боюсь, что она заразит ребёнка. Просто у меня сегодня много планов, и я не хочу всё отменять из-за того, что няня заболела.

– Дарья Васильевна, я неважно себя чувствую, – женщина, которая заменяет моему ребёнку мать, виновато опускает глаза. – Не дай бог Ванечку заразить.

– Глупости. У него хороший иммунитет. Он на грудном вскармливании. А вот нарушение привычного графика скажется на нём куда хуже, чем Ваш пустяковый ОРВИ.

Татьяна Георгиевна не может скрыть… нет, это не осуждение. Такое чувство, что она не верит своим ушам.

Странно, неужели со мной до сих пор не всё ясно?

Я. Его. Не. Люблю.

Ване два с половиной месяца. И за всё это время я ни разу не укладывала сына спать. Не кормила сама. И понятия не имею, что с ним делать, когда он плачет.

Обо всём этом ей прекрасно известно.

Я вынашивала. Родила. И сцеживаю молоко для того, чтобы он пил его из бутылочки.

Поворачиваюсь к зеркалу. Несколько секунд разглядываю разноцветные ореховые бусины и бутоны из апельсиновой кожуры на трюмо.

Жанна сама сделала этот изумительный набор украшений, и прислала мне его из США. Там эко-бижутерия востребована. Здесь над этим ещё работать и работать.

– Я обычно недолго болею. Мне всего один день отлежаться, и завтра уже наверняка смогу вернуться к вам, – Татьяна Георгиевна не теряет надежды пофилонить.

Интересно, почему Жанна по-прежнему дружит со мной? Я продалась. Предала идею. Отреклась от своего мировоззрения. И это очевидно из моего аккаунта.

Вчера, например, я выложила фотку из кафешки, где пластиковые стены прикрыты шкурами убитых животных, а на столе передо мной стоит тарелка с каре ягнёнка. Я потягиваю через спиральную трубочку химическую дрянь из стакана, а в серёжках у меня красуются самоцветы, добыча которых наносит такой чудовищный вред природе, что… Но…

Демонстрация жизни, которая вызывает зависть, приносит деньги.

А мне очень нужны деньги.

И я буду исправно изображать оголтелого потребителя. Пока не соберу необходимую сумму.

Надеваю украшения. Соответствует тонкому белому платью. Подходящий образ для хозяйки эко-магазинчика.

Я как человек с раздвоением личности. Но моя аудитория в сети этого, почему-то, не замечает. Им интересно и про капсульный гардероб почитать, и посмотреть на коллекцию норковых шубок.

– Дарья Васильевна…

– Можете воспользоваться нашей аптечкой. И спокойно отлежаться, когда ребёнок будет спать.

Перекладываю вещи из кожаной сумочки в текстильный шоппер. И спиной ощущаю, как взглядом во мне прожигают дыру.

– Значит, мне остаться?

– Послушайте, – поворачиваюсь к ней. – Я знаю, что у Вашей внучки сегодня день рождения. И прекрасно понимаю, что на самом деле Вы просто хотите слинять к ней. Но в Ваши пятьдесят четыре года уже пора понимать, что такое ответственность. Мы при заключении трудового договора всё прописывали, и данный вопрос обсуждали. Что в течение полугода Вы постоянно проживаете с нами, никаких отгулов не берёте. Потому что вызывать человека, к которому Ваня не привык – вредно для его психологического состояния. А у меня активная, насыщенная жизнь. И я не могу себе позволить тратить всё время на ребёнка. Поэтому соберитесь, Татьяна Георгиевна. И делайте то, за что Вам платят хорошие деньги!

Она краснеет. Хотя стыдно должно быть мне.

– Я бы не поехала к внучке, потому что не хочу её заразить, – бормочет.

– Так Вам никто и не предлагает. Если только Вы, конечно, не хотите потерять работу.

Она долго смотрит мне в глаза.

Не ей меня осуждать.

– Хорошо, Дарья Васильевна. Удачного Вам дня.

Виталик ждёт у машины. Он крепкий и статный. Красивый парень. Но как только я появляюсь на пороге, меняется на глазах. Становится будто меньше ростом. И каждая его манера сочится услужливостью.

Подходит к задней двери и открывает её. Ждёт, когда хозяйка сядет в автомобиль. И бесит меня это до тошноты.

Крон виляет хвостом. И следует за мной по пятам, провожает до машины.

Его мастифская рожа всегда с печатью верности. Ненавижу эту псину, которую выбирал мой муж. И я ни разу не сказала этой собаке ни одного ласкового слова, не потрепала по голове. Но он продолжает тянуться ко мне. Каждый день.

Я всех их презираю. Этих существ, которые подчиняются и не могут дать отпор.

Потому что однажды сама не смогла.

5. Макс

– Мы долетели. Антон хорошо дорогу перенёс, и уже в машине. Сейчас сразу поедем в клинику. Спасибо большое, Макс. Правда не знаю, как тебя благодарить.

– Я рад, что всё идёт по плану. Держи меня в курсе как продвигается процесс. Звони в любое время.

– Спасибо… – она всхлипнула. – Ты очень хороший человек. Он ведь с тобой всего несколько месяцев работал, и так давно. Но ты нас не бросил. А те, кто всегда был рядом – вдруг исчезли, как будто мы какие-то заразные.

Моя заместительница входит в кабинет очень довольной. Очевидно, что ей не терпится сообщить хорошую новость.

Прикрываю трубку ладонью: «Полин, чуть позже».

Она хмурится, но выходит. Неудивительно, обычно я веду при ней и деловые, и бытовые разговоры. Но не в этот раз.

Мне бы не хотелось, чтобы кто-то узнал про мою финансовую поддержку семьи Антона.

Я помогаю, потому что у меня есть возможность. А не потому, что я хороший человек. Я ни фига не хороший человек.

– Близким людям тяжелее, Лен, чем постороннему. Не обижайся, они вас не бросили, просто не знают, как себя вести. Инсульт – не типичное явление в двадцать восемь лет.

Она опять всхлипывает.

– Всё наладится. Реабилитация поможет.

– Спасибо. Я буду звонить, хорошо?

– Хорошо. Счастливо.

Да уж. На фоне такого пиздеца, который происходит у Антона, мои проблемы должны казаться ублюдской ерундой.

Пишу Полине, чтобы зашла.

Она влетает в кабинет буквально через несколько секунд.