Нэн Джойс "Заклятый друг"

Меня передёргивает.

Сажусь в машину.

Кстати о рекламе. Те производители сухой смеси, которые звонили мне вчера, предлагают хорошую сумму. Конечно, не обязательно прекращать грудное вскармливание. Просто буду обманывать аудиторию.

Только надо придумать интересный повод.

Почему прекратила ГВ?

Лучше что-то мелодраматичное.

Поссорилась с мужем. Перенервничала. Пропало молоко.

Зато потом любимый подарил мне дорогой подарок, чтобы я его простила.

Они это любят. Зависть и жалость – вот на чём хорошо делать деньги.

Фу, как тошно от всего этого…

– Вам нехорошо? – встречаюсь взглядом с Виталиком через зеркало заднего вида. – У Вас бледный вид, – и виновато улыбается, будто он причина моего отвращения к жизни.

– Конечно нехорошо! Меня укачало. Сто раз говорила, веди аккуратно!

Хотела добавить: «Не мешок с картошкой везёшь!» Вполне вписалось бы в образ. Но мне позвонили.

– Привет. Прости, пожалуйста. Я опаздываю, – голос Айдара всегда меня успокаивает, он тихий, неторопливый, убаюкивающий, как у чтеца вечерних радио-спектаклей, которые нам с сестрой родители включали в детстве. – Ты как?

– Я в районе Таганской. И ещё мне нужно минут пятнадцать, в лофт заскочить.

– Таганской? Я буду там через десять минут. Давай подхвачу, начнём беседу по дороге. Редактор всё перекроил, что мы в прошлый раз составили. Придётся шаг назад сделать.

– Ничего страшного, сделаем. Главное – чтобы результат получился хороший.

– Согласен с тобой полностью. Ну так что, адрес скинешь?

– Да.

Виталик плавно тормозит у красного четырёхэтажно здания с большими квадратными окнами и балюстрадой. В стёклах кофейного цвета отражается тяжёлое перед дождём небо. Как жаль, что заканчивается лето.

– Я сама дальше. Заберёшь меня от моего эко-магазина в шесть. А пока свободен.

Наконец-то я осталась одна. Ни гуления ребёнка, ни воркования Татьяны Георгиевны. Ни диалогов с людьми, перед которыми всё время нужно другую Дашу изображать. Дарью Арскую.

Старый лифт с шумом поднимает меня на последний этаж.

Люблю этот лофт.

Кирпичные стены, деревянные балки. Потёртая лестница на второй уровень. Там можно забраться в подвесное кресло с ноутом или книжкой. Внизу небольшая и уютная гостиная с кварцевым обогревателем. Из-за высоких потолков и большого окна, выходящего на север, здесь может быть очень холодно.

Несколько метров гостиной забраны под закрытую спаленку, отделённую бамбуковыми перекрытиями. И здесь я спокойно сплю с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, пока Арский изображает хорошего папу.

Он не живёт здесь в будни, снимает квартиру. Это нерационально. И всё же он полностью оставил это место мне, хотя его никто не просил.

Моё пространство практически не пересекается с его пространством. Только дом, как общая кухня для жильцов коммуналки. Но в отличие от них мы и там никогда не встретимся. А ещё как я не захожу в его комнату в доме, уверена, и он не заходит в мою.

Жаль, не успею сегодня посидеть на любимом широком подоконнике и попить кофе.

Быстренько в душ.

Тёплая вода вместе с пеной вымывает из волос тошнотворный запах больницы.

Кутаюсь в толстое белое полотенце.

Жду, пока с кожи сойдут мурашки. Слушаю, как всё реже тарабанят в поддон набежавшие в лейку душа капли.

Мне кажется, что есть ещё какой-то шум. Не затихающей воды, другое. Там, за дверью.

Но я не придаю этому значения и выхожу.

7. Даша

Арский сидит на корточках и роется в нижнем ящике массивного комода, что напротив двери. И первая мысль, которая приходит мне в голову – я не смогу сбежать, потому что между мной и выходом Макс.

При этом выходом мне видится не только дверь, но и окно, единственное в этом лофте. Плевать, что за ним высота в четыре этажа. Плохо лишь то, что и до него не добраться.

Солнечный свет, который отчаянно борется и тонет в подползающих грозовых тучах, особенно ярко, словно в последний раз, очерчивает силуэт.

Макс встаёт, выпрямляется во весь рост, и тяжёлым, вязким взглядом промазывает всю меня, с головы до пят, и снова вверх, вторым слоем. И смотрит мне в глаза так…

Я отворачиваюсь.

Будто это он передо мной почти голый стоит.

Какая же ты ничтожная, Соболева! Слабачка! Нельзя поворачиваться спиной к собаке. Она обязательно нападёт!

И ты опять ничего не сделаешь.

Его шагов не слышно.

Ну же! Повернись и скажи ему, чтобы уходил! Швырни в него туркой. Пни в его сторону стул. Хватит бояться!

Только цепенею и мякну. И ощущаю себя абсолютно беспомощной. Хочу просто исчезнуть. Это чудовищное желание весь год меня надрывает, как клюв грифа смакует любимое блюдо из падали. Но я ведь ещё жива!

Грозовые тучи задавили солнце, стена передо мной резко поблекла. Будто Макс надвинулся, огромный и сильный, закрыл собой, заполнил собой всё, превращая в темноту и меня.

В дверь позвонили. И я даже не вздрогнула.

Наконец его шаги. Он открыл.

Кожей ощутила эту напряжённую паузу.

– Добрый день, – это Айдар.

– Добрый, – голос Макса вживую, не из видео с Ванечкой, которые мне присылает Татьяна Георгиевна, звучит иначе. Когда вживую – это трогает. Как по рефлексу какому-то дурацкому хочется обернуться, будто в толпе тебя окликнул голос очень близкого, некогда любимого человека, по которому ты изнывал и тосковал, которого слишком сильно любил и слишком надолго потерял.

– Я за Дашей. Она тут?

Одежду в охапку и в ванную.

Влажные волосы пропитали серым платье на плечах.

Господи, что подумал Арский?

Я, здесь, в его лофте, после душа поджидаю какого-то мужчину. И Айдар ещё имя моё назвал не как обычно, Дария, а по-свойски это вот «Даша». С интонацией такой, будто я родной ему человек.

Он специально это сделал? Чтобы побесить Арского?

Как он вообще прошёл в здание? Почему его консьерж впустил, номер квартиры назвал? Остолоп!

Оба.

Он должен был ждать внизу!

Выхожу.

Дверь закрыта. Айдара нет. Макс ногой задвигает ящик комода. Раскладывает на столешнице глянцевые полароидные снимки.

И не глядя на меня:

– Ждёт внизу.

Сглатываю оправдание. Я ведь ничего не сделала.

Нет. Не так.

Я ведь ничего ему не должна.

Поскольку моя сумочка стоит на полу у комода, совсем близко к Максу, вполне хорошей, даже естественной мне кажется идея просто уйти без неё.

То, что внизу меня ждут, создаёт иллюзию, будто я неприкосновенна. И могу безопасно дойти до двери.

И всё же приблизиться к Арскому, пусть лишь для того, чтобы пройти мимо, я просто… не могу.

Арский чуть повернул голову, шумно, но коротко выдохнул, будто усмехнулся.

Может, понял.

И дал мне это расстояние, которого я так жаждала.

Отошёл к окну.

Остался спиной ко мне, и ничего не сказал.

Пока стилизованный под дореволюционный лифт спускал меня на первый этаж, сердце ожило, и начало так быстро биться, что стало дурно. Голова закружилась от мелькающей золотистой сетки.

Сколько я не видела его вживую? Десять месяцев? И тут вдруг, да ещё так близко, один на один.

И теперь он думает: «Эта меркантильная сука водит в мою квартиру своих ёбарей».

Дверь лифта я отодвинула с таким рвением, что зашумел он как будто в действительности старинный.

Буквально просунула голову в окно к консьержу. И отчитала его так, что тот начал краснеть.

Нельзя было пускать Айдара без моего разрешения, хоть он и показался интеллигентным мужчиной, который, к тому же, ещё и щедрый – поделился сигаретой.

– Значит, купил моего консьержа за сигарету? – села на переднее сидение чёрного БМВ.

– Мы просто разговорились, пока курили. Он решил, что на бандита я не похож. Да и дождь начинался. Арский не подумал ничего плохого?

Мотаю головой:

– Нет, всё в порядке. Едем ко мне?

8. Макс

По дороге мне позвонили из «ЮрФеста», и я поехал на встречу с их гендиром. Но успешные переговоры не сгладили раздражение от сегодняшнего дня, которое с новой силой зазудело, стоило мне выйти из громоздкого бетонного бизнес-центра и попасть в равнодушную суматоху московского буднего вечера.

Словно проглотил слишком большой кусок, и поцарапал горло.

Верности она мне не обещала.

И брак у нас фиктивный, с чётко обозначенным сроком годности, который уверенно приближался к своему окончанию.

Но это никак не умаляет моего желания отпиздить Айлалэ, или как там его…

И Дашиной привлекательности тоже не умаляет.

Господи, как же приятно было увидеть её!

Оставаться одному не хотелось категорически. Но и звонить очередной подружке тоже.