– Не групповое убийство, это точно, но не могу сказать, что не обряд.
– Как же это так?
– Ну вот, к примеру, кто-нибудь одержимый решил вернуть людей с того света – насобирал покойников и повез обряд проводить.
– Господи! – ужаснулся такой мысли шеф и размашисто перекрестился. – Еще нам чего не хватало, чтобы умерших оживляли!
– Николай Григорьевич, вы же понимаете, что все это воспаленное воображение выжившего из ума человека или группы людей?
– Ну так что с того, – отошел от воображенной жуткой картины шеф. – Это сейчас у нас удачно вышло концы в воду спрятать. А ну-ка дальше такое непотребство творить начнут? Да еще раз получаться не будет, так и кровь лить начнут, как вон в книгах богопротивных пишут.
Иван слегка покривился:
– Это я для примеру сказал, что оживить пытались. Может, духа какого вызывали. Тут дело в другом.
– Это в чем же?
– Я, конечно, не знаток ритуалов, но мне они по-другому представлялись.
– Например?
– Во-первых, обряд должен проводиться вдали от посторонних глаз, чтобы не помешал кто. Во-вторых, с определенной вдумчивостью, неспешностью, с использованием свечей, факелов, украшений и еще там чего. А тут все как наспех. У самой дороги, хоть даже и ночью – мало ли людишек по ночам слоняется. Ни факелов, ни воска, ни краски.
– Может, это специально-аскетичный обряд.
– Может. Но не у дороги же. Получается, приехали, разложили, что-то там пробормотали и уехали. Странный обряд, вы не находите?
– Я нахожу, что у сумасбродов все странное!
Иван кивнул, соглашаясь.
– Что делать-то будем, коли погоня не удастся? – Шеф снова стал приходить в волнение.
– Думаю, одна ниточка у нас есть.
– Какая? – резко подался вперед Штерн.
– Который с разбитой головой и неизвестно от чего умерший – их явно из Божедома взяли, куда покойников свозят. Очень уж у них положение тел одинаковое, как перед похоронами. Да и окоченение уже было.
– Ага!! – вскочил Штерн, который как ищейка почувствовал след. – Сейчас мы тех смотрителей примерно допросим, я лично из них душу вытрясу, и кому отдали тех покойников, скажут! Скажут, как миленькие! – провозгласил шеф, потирая руки и входя в азарт от возможного скорейшего раскрытия такого громкого дела.
«Коли поймаем, тогда можно будет и покойников по городу не разбрасывать, а доложить, как все и было», – подумал Иван.
Шеф тем временем уже отдавал команды:
– Степан! Степан, мать твою за ногу!!
– Слухаю, Ваше высокоблагородие! – отчеканил влетевший в дверь слуга.
– Отправь людей в мертвецкую, всех кто там есть – живо в допросную, ночных сторожей сыскать и тоже сюда волочь. Понял?
– Точно так, Ваше высокоблагородие!
– Ну пошел, пошел, родной, да поторопи там всех, не то живо у меня плетей отхватят!!
И, обращаясь сам к себе, расхаживая по комнате:
– Ну ничего, ничего, сыщем мы тебя, голубчик!! Ох и запоешь ты у меня тут, ох и заголосишь!!
Иван поморщился – он был противником пыток и истязаний.
Через полчаса вернулся Степан и сообщил, что все, кого велено арестовать, находятся в допросной. Быстро спустились в пропахший кровью, паленым человеческим телом и сыростью подвал, в котором была устроена допросная. У стены жались четверо: трое бородатых крепких мужиков и один неряшливо одетый в поношенное цивильное платье.
– Кто такие? – грозно спросил Штерн.
– Я смотритель!– с немецким акцентом пропищал тот, что в цивильном. – С какой целью и по какому праву меня столь бесцеремонно схватили?!
Штерн еле заметно кивнул палачу. Практически мгновенно смотритель сложился пополам, получив удар в солнечное сплетение.
– У нас попусту людей не хватают, – назидательно произнес его высокоблагородие и, наклонившись к уху, рявкнул: – и коли тебя сюда приволокли, пес, то отвечай, что спрашивают, и не дерзи!
Распрямился и уже обратился к Ивану:
– Нет, все ж таки неправильно было отменять предварительную пытку! Как раньше хорошо было – придешь, помню, а вор уже готов все рассказать – знай сиди да записывай. А сейчас что? Каждый норовит свой гонор показать, – мотнул головой в сторону скрючившегося на полу немца.
– Ну а вы, голубчики, кто такия? – и подойдя поближе, ткнул пальцем в одного из мужиков. – Ты?
– В мертвецкой работаю, барин, с Васькой, вон, мертвяков таскаем, да караулим ночью по очереди, – хмуро ответил тот.
– Ага, с Васькой, значит, – констатировал шеф, – ну, а ты у нас кто, голубь? – обратился он к третьему мужику.
– Конюх я, барин, – поклонился тот.
Шеф немного помолчал, затем сел за стол следователя.
– Кто из вас, нехристей, сегодня ночью караулил?
– Я, барин, – ответил хмурый мужик, про которого сказали, что он Васька.
– Ну и расскажи мне, что было, да только на меня смотри, бесовская душа! Коль хоть раз сморгнешь – тотчас на дыбе окажешься!
Мужик посмотрел в направлении, указанном Штерном, охнул, перекрестился и выпалил:
– Вчерась, как стемнело, я уж и спать-то прилег, вдруг слышу, хто-то в дверь барабанит, значит. Ну так вот, подхожу это я, значит, к двери-то и спрашиваю: «Хто тама?» – а мне криком – отворяй, говорят, служба, говорят, государева, открывай, а то дверь сейчас вынесем. И словами всяким матерными. Вот значит как.
– Это что это за служба такая к тебе пожаловала?
– А почем мне знать? Зашли в мундирах, значит, в шляпах, навроде вот вашенской, и говорят: «Показывай нам покойников, которых сегодня доставили». Ну я им и показал.
– Скольких покойников ты им показал?
Мужик посмотрел в потолок, загибая пальцы:
– Пятерых и показал: одного, значит, еще по тому утру привезли – хтой-то ему башку проломил, – и перекрестился, – потом, значит, было две бабы: одна, значит, утопленница, другая – родами померла, – мужик снова перекрестился. – Еще был блаженный, говорят, на паперти так и отдал Богу душу. И есчо один мужик – тот не знаю, от чего помер.
Его высокоблагородие в некоторой задумчивости посмотрел на Ивана:
– Интересные дела, – протянул он.
– А глотки у мужиков целые были? – спросил Иван.
Мужик удивленно вытаращился:
– А то как же, барин! Целые.
Штерн задумчиво кивнул своим мыслям.
– И кого же они забрали?
– Так это, того, кто с башкой проломленной, и второго, который не пойми от чего кончился, – снова перекрестился Васька.
– А зачем забрали, сказали?
– Сказали, барин, мол, похожи на преступников государевых и надо, как его там, опнознание произвесть! – гордый знанием умного оборота речи закончил мужик.
– Опознание, – механически поправил Штерн. Немного подумал.
– Кто из вас еще чего видел или слышал? – и с этими словами многозначительно выложил на стол гривенник.
– Дозволь сказать, барин, – поклонился конюх.
– Говори.
– Я это, как его, спал уже, значит, а потом вдруг слышу – в двери люди форменные колотют. Ну я-то струхнул малек, мало ли за чем явились, как был, значит, это в телеге, так и затаился там. Ага. А того пуще страху было, что у дверей карета стояла, а у энтой кареты окошки, значит, с решетками. Ага. Я вспомнил, на таких каретах ране люди Тайной кацрелянии врагов, значит, государевых возили. Ага. Тута я совсем перетрухался, неушто, думаю, Васька, – кивнул в сторону ночного караульщика, – против царевны что замыслил! Потома, значится, смотрю, а они покойников выносют. Двоих, значит, в карету сложили и уехали. А более я ничего не видел, – закончил с поклоном мужик.
«Вот так дела», – подумал Иван.
– А не врете ли вы мне, сучьи дети? – рявкнул Штерн, шарахнув кулаком по столу.
Мужики враз бросились на колени и закрестились:
– Как есть все сказали, барин, как на духу! – забожились они хором.
– Ну ладно, верю вам. Сейчас вот тебе, – ткнул он пальцем в Ваську, – покажут покойников, скажешь, кого из них забрали те люди. Потом свободны. Кому про тех людей и про сегодня расскажете – велю языки поотрезать. Ясно, что ли?!
– Ясно, барин, – нестройным хором пробасили мужики.
– Ну а коли ясно, то пошли вон отсель, – и, кинув монету конюху, уточнил: – это на всех.
Кладя низкие поклоны, мужички скоро дошаркали до дверей и быстро вышли.
Иван пребывал в недоумении. Посмотрел на шефа. Николай Григорьевич мрачно и грозно сверлил глазами оставшегося смотрителя, который уже пришел в себя и помалкивал.
– А ну-ка, Илья, разогрей мне голубчика, – кивнул он в сторону немца.
Палач привычным движением заломил жертве руку и поволок к пытошному стулу.
Тот стал верещать:
– По какому праву?! Я буду жаловаться! Это беззаконие!!!
Иван посмотрел на стены, которые исковерканным гулким эхом возвращали слова несчастного, не собираясь впитывать его страх и ужас. «Интересно, а камни могут запоминать те крики, которые на них воздействуют или меняться под их воздействием?» – мелькнула в голове Ивана почти научная мысль.
– А зачем его на стул? – мотнул он головой в сторону смотрителя.
– Да вот думаю, должны за такими людишками грешки всякие водиться. Это ж кто в здравом уме пойдет в покойницкую служить? Может, его бес одолевает, а может, дела какие богопротивные творит!
– Так может, он и так расскажет?
– Так-то он с три короба наврет, чтобы от пытки увильнуть. А под пыткой-то как на духу все расскажет. Под пыткой-то не врут!
Иван прикинул, а если ему вот так, по нелепому обвинению, начнут суставы выламывать, оговорит он себя или будет орать, что не виноват? Передернулся и отогнал эту мысль.
Вопящего несчастного между тем уже усадили на стул и обездвижили, прикрутив к креслу по рукам и ногам.
– Ну, родной, будешь мне рассказывать о делах своих подлых? – спросил Штерн, наклонившись к нему.
– Ничего такого я не делал!! – выкрикнул тот. – Вы за это ответите! У меня есть хорошие связи!!
– Это всегда хорошо, когда есть покровители, – поучительным тоном обратился Штерн к Ивану, – такие вот голубчики чего только про них не расскажут, и потом тот человек у тебя – вот где, – продемонстрировал сжатый кулак, – хотя, конечно, тут с умом подходить надо, бывают такие покровители, что… – и он многозначительно промолчал.
Повернулся к пытошному стулу:
– Давай, Ильюша, нечего тут тянуть.
Иван отвел глаза, обвиняемый в темных делишках взвыл. Потом еще раз. Ивана начало мутить.
– Ну что, голуба, будешь говорить или мы продолжим?
– Хорошо, хорошо, я все скажу! – прокричал тот.
