Томаш чудом сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. До чего же глупо она выглядела, да и он был не лучше! Хороший же подарочек Велесу! И это-то после княжеской крови.
Впрочем, временами их богу приносили даже куриц. Эта же… Маржана будет получше всякой животины.
Они тихонько вышли за ворота и повернули к перелеску. Всю дорогу Томаш думал, что девка испугается и повернёт назад. Не зря же к Добже отправляли только сыновей. Хотя ходила байка, будто бы вместе с ними однажды пошла девка, кажется, её звали Милицей.
Милица приходилась Томашу прапрапрабабкой. Ей грозили и проклятиями, и изгнаниями, и чем только не, а ночью и вовсе заперли в покоях и запретили ходить туда даже чернавкам. Но братья вытащили Милицу через окно, и в княжеский дом она вернулась уже волколаком.
В тереме её и почитали, и боялись. Но деревенской девке никогда не сравниться с княгиней Добролесской, не пожалевшей входить в мужнин род (о, сколько шуму было! до сих пор болтали, но шёпотом, потому как боялись людских и звериных ушей).
Маржана умрёт – станет волчихой и будет бегать среди названых братьев Томаша. Он усмехнулся: в какой-то мере девка и впрямь породнится с княжеской кровью, только тогда уже не будет ничего понимать.
Томаш видел её чародейскую силу, и то была не сила, а слёзы – капельки, которых не хватит на борьбу со зверем. Лишь бы Добжа остался доволен, а остальное неважно. Не худшая участь для деревенской девки, в конце концов, особенно такой мерзкой.
Она ведь, Маржана эта, просто ушла с незнакомцем невесть куда, бросив мать и младшую сестру. А последней, помнится, ещё замуж выходить, да уже не выйдет – не посмотрит никто на опозоренную девку.
Томаш невольно коснулся кольца. А может, Маржана была настолько глупой, что не понимала, чем обернётся её побег? Замечталась – и всё. Не её первую волчья шкура сводила с ума. В ранних преданиях, писаных на старой бересте, Томаш читал, что прежде волколаков почитали почти как богов. Их любили, им завидовали, об их участи мечтали настолько, что лишались рассудка и бежали в лес.
Потому однажды князья Добролесские перестали показываться всем в зверином облике. Кто-то даже пустил слух, будто они лишились силы и покровительства Велеса. Но некоторых волчья шкура продолжала будоражить.
Томаш знал по себе: кольцо могло разорвать душу, вгрызться в неё и заставить владельца побежать к Добже на поклон. Эта борьба длилась всю жизнь – и никто не мог остановить её. Оставалось сопротивляться и гнать всё звериное прочь.
3.
Чонгар очнулся на полу. Потный, грязный и уставший, он со стоном перевернулся на другой бок. Доски заскрипели. Сколько же сил отнимала клятая ворожба! А самое паршивое – ускользающий волчонок. Он едва чуял перевёртыша. Запрыгнуть бы мигом в седло и помчаться следом, да только Чонгар едва мог подняться на ноги.
И чем он думал, когда посылал тень? Забыл уже о последствиях и о том, что после будет лежать полумёртвым весь день. О, псы бы их всех побрали!
Чонгар стукнул кулаком по полу и глухо зарычал. На миг ему показалось, что всё внутри стало звериным, а в рёбрах закипела чёрная жижа. Так захотелось почувствовать чужую кровь во рту, что аж свело челюсть. Он достанет волчонка и притащит шкуру перевёртыша князю! Чародей Чонгар выжил во время смуты – выживет и теперь.
Нет, надо было выбираться из этой канавы, пока она не поглотила полностью. Чонгар с трудом поднялся на ноги, зашатался, прокашлялся и схватился рукой за дверной косяк. Полдела сделано. Во дворе его ждал отдохнувший Градька. Тело сводило так, что страшно было повернуться, но Чонгар пересилил себя и шагнул за порог.
Шум ударил в уши. Мимо пронеслись хохочущая подавальщица и, кажется, обедневший купец. Внизу пели песни, пили дешёвую брагу и обсуждали последние сплетни. Грязь, жуткая-жуткая грязь! Омерзение так захватило Чонгара, что он спустился по скрипучим ступенькам, расплатился с господарем и вышел.
На небе собирались облака. Будь он молодым и влюблённым, то сравнил бы их с овечьими шкурами и кудрями статной девки. Теперь же на ум приходили навозные кучи и чужая злоба. Поговаривали, что в любую грозу гневный Перун метал молнии прямиком из глаз. А ещё это мог быть чародей, пожелавший замести следы.
Бегать по лесу в ливень, кашляя на каждом шагу? Чонгар засмеялся. В чаще никого он не найдёт – перевёртышей прятали тайные тропы. Лес мог скрывать их сколько угодно, по капле выпивать душу и будить в человеке зверя. Если волчонок просидит там день-другой, то уже не вернётся в родной терем.
Фырчанье Градьки отвлекло Чонгара. Конь не хотел покидать тёплое место, тоже чуял грозу.
– Ну потерпи уж, – хмыкнул он. – Не дело это – вечно жевать сено в стойле.
Градька неохотно позволил себя оседлать. Чонгар закрепил сбрую, затем запрыгнул в седло и с тяжелым вздохом потянул за поводья. Он не собирался метаться по лесу, который вот-вот превратится в непроходимое болото, нет. Чонгар подберётся поближе к волчонку и будет ждать его у перелеска. Придётся всё время находиться рядом и внюхиваться. К счастью, сила всегда была при нём.
Поневоле Чонгар вспомнил Агнеша. Что бы сказал брат? Мягкотелый, веривший в справедливость и мудрость великого князя. В битвах Агнеш сражался горячо, яростно, не щадя никого. Он убивал быстро, не желая, чтобы враги мучались. Из-за своей горячности Агнеш пустился в бойню, где лишился руки и хорошего клинка. Его чудом выволокли оттуда и притащили к знахарке. И она, и Чонгар промывали окровавленное тело, скрепляли дух нитками и вливали в горло снадобья.
Тогда-то пыл внутри Агнеша поугас. Он больше не лез в самую гущу, но сотник, чтоб его! Проклятый сотник! Разве можно было ставить в первые ряды калеку?! И плевать, что приказ «великого князя»! О, Чонгар покажет этому князю, каково оно – потерять родного брата!
Он натянул поводья до упора. Градька выругался в очередной раз и побежал галопом по тракту. Над головой проплывали серые тучи. Совсем как огроменная стая голубей. Первые капли ударили в лицо. Пахнуло сыростью. Конь зашевелил ушами и фыркнул. Чонгар прижался к его гриве и почувствовал: волчонок близко, слишком близко. Неужели удастся перехватить у перелеска?
Сбоку послышалось русалочье пение. Звонкие девичьи голоса звали поближе к речке, обещали прохладу, а ещё – жемчуга и золотые монеты, которые давно затянуло песком и илом. Даже Градька заслушался и повернул морду налево. Чонгар с рыком вдарил коня вбок.
– Гр-радька-а! – зарычал он.
Да, пели красиво и складно, иначе быть и не могло. Русалки и водяницы по весне просыпались голодными и выпрашивали хоть каплю крови, тёплой и сладкой. Если, конечно, не получали всего человека целиком. Чонгар усмехнулся: горланили мелодичнее некуда – значит, точно голодали. Он бы заглянул зло подразнить, но не теперь, когда чуял волчонка едва ли не за плечом. Кажется, ещё немного – и начнёт мерещиться серая шкурка в придорожных кустах.
Чонгар хищно оскалился, предвкушая скорую расправу. Вдалеке разорвалось небо. Молния вдарила у посёлка. Он сперва не обратил внимания, но вскоре потянуло дымом. Видимо, Перун разгневался не на шутку. Русалки хохотнули. Чонгар хотел развернуться и всыпать глупой нечисти пару оплеух, но понял, что слишком слаб. Придётся ехать дальше.
Деревня приближалась. Чонгар хотел её объехать, но не вышло – к тракту тут же выскочили люди.
– Помоги нам, мил человек! – заохали бабы. – Горим, ох гори-им, помира-аем!
Он цокнул языком. Ах, духи бы побрали их всех! Ни один чародей не имел права отказывать без крайней необходимости, находясь при смерти или спасая кого-то другого. Иначе боги разгневаются и лишат дара. Неужели волчонок снова ускользнёт?!
Чонгар прислушался. Перевёртыша нигде не было. Успел-таки зарыться носом в чащу. А может, эту грозу и вызвал негодяй Томаш, чтобы оторваться от погони? Ничего, Чонгар своё не упустит. А пока…
– Ведите, – обратился он к бабам. – Посмотрим, чем я могу вам помочь.
IV
. Стая
Было дружбой, стало службой,
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
Заедай верстою вёрсту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шёрстке, —
Стосковался по тоске!
Марина Цветаева
1.
Перун лютовал в небе. Громыхало не только в Горобовке – по всем полям и перелеску. Пока деревенские таскали вёдра, Чонгар заговаривал пламя, умоляя его отступить. Огонь же требовал крови, и не несколько капель. Слишком высокой была плата.
Пришлось обойтись без колдовства. Привязав Градьку неподалёку, Чонгар принялся помогать мужикам. Он смотрел на них, перемазанных сажей и таких разных, и думал, что то всё совершенно неправильно, не так, как было, когда Чонгар бегал по малинникам малым хлопцем. Раньше жили род к роду: у полей Положские, у леса Загрядские, а ближе к речке тянулось займище[5 - Деревня у леса] Добровитичей. Теперь же всё перемешалось, и не было понятно, где чьи чуры, как будто боги попутали нити со злости или забавы ради.
Чонгар таскал воду из колодца и старался изо всех сил не обращать внимание на чутьё, которое кричало: волчонок совсем рядом, но того и гляди ускачет в лес, затаится – и оборвётся след. Быстро справиться с жадным пламенем не получится. Застонав от досады, Чонгар всмотрелся в огонь. Тот словно криво ухмылялся. Да, боги знали: охотник спешил, поэтому и требовали много.
– Сюда! – окликнули его.
Чонгар вытер пот со лба и поволок вёдра к дому старосты. Покошенная крыша догорала, обугленная древесина шипела. Пламя не желало отступать, но делало это поневоле – на него лили воду, ведро за ведром. Даже ребятня – и та не переставала бегать к колодцу.
Через лучину[6 - Щепка сухого дерева, которая горит около получаса.]-другую потушили-таки, но до конца было далеко. Предстояло помочь погорельцам и принести жертву Перуну – зарезать пару куриц и бросить половину в огонь капища.
– Спасибо, добрый человек! – к нему подошёл мужчина в сером кожухе. – Ты нас не обошёл сторонй, и мы тебе поможем.
Чонгара приняли как своего. Он расположился в ближайшей избе. Деревенские сами увели Градьку в конюшню и пообещали накормить. Чонгару же предложили лавку возле печи и сытную похлёбку с мясом. Уставший, он тут же начал есть. Ещё бы: не каждый день приходилось бегать с вёдрами туда-сюда, да и – что скрывать? – Чонгара особенно злило то, что волчонок ушёл прямиком из-под носа. Боги отвели, не иначе.
Хотя с чего бы Перуну защищать слуг Велеса? Громовержец всегда враждовал с тёмным богом. Даже слухи ходили, будто Велес однажды обратится в волка размером с гору и съест солнце, лишив мир света и тепла. Может, врали, может, боги давно уже подружились, может, небесные пряхи хитро сплели их нити и сделали так, чтобы Перун поневоле защищал слуг Велеса – кто там разберёт.
Одно оставалось ясно: Томаш ускользнул, спрятался глубоко в лесу, куда простому человеку нет хода. Да и Чонгар не мог. Толку-то, если волчонка сторожит Добжа, предводитель всей стаи. Кто-то даже считал Добжу полубогом, правнуком Велеса. Говорили, будто ему прислуживал Леший. Куда бы ни отправилась стая Добжи, везде его слушались деревья и прятали от чужих глаз.
Нет, искать волчонка и бегать по колдовским тропам – гиблое дело. Лес поиграет с Чонгаром, а после утопит в болоте, приманив огоньками мар.
– О чём задумался, витязь? – отвлекла его статная женщина. Мужа рядом не было – значит, вдова.
– Я не совсем витязь, – поправил её Чонгар. – Моё имя Чонгар и я путешествую.
– Неждана, – назвалась она.
Видимо, не жаловали её родители. Чонгар осмотрелся: ладная печка с заслонкой, за которой едва слышно шуршал Домовой, старые, но чистые полавочники[7 - Ткань, которой накрывали лавки.], ветки засохшей рябины в углу да разная снедь на столе. Жила Неждана неплохо, не бедно, не богато – как все. На своём пути Чонгар встречал семьи, что жевали корешки репы и траву, а тут – вполне себе.
– Где муж твой, Неждана? – поинтересовался он для поддержания разговора.
– Погиб, – отмахнулась она. – Ходили на кабана позапрошлой весной. Ему не повезло.
Чонгар хмыкнул. То ли не любила вовсе, то ли наоборот – так сильно, что не желала вспоминать. Впрочем, лезть в чужое дело он не собирался. Чонгар доел похлёбку из репы и мяса, поблагодарил хозяйку и остался на ночлег. Всё равно упустил волчонка.
Он застонал и прикрыл глаза, вспомнив Агнеша. Нет уж, Чонгар поймает этого княжеского выродка и, если надо, посадит на цепь! А чтобы боги больше не вставали у него на пути, он завтра же купит курицу на постоялом дворе и заедет в деревенское капище, чтобы умаслить и Перуна, и Велеса, и Мокошь на всякий случай.
Из-под прикрытых на ночь окон несло гарью. Горобовка спала беспокойно: одни обсуждали пожар, другие заботились о семье старосты, третьи бродили вокруг полуразрушенного дома и тяжело вздыхали. Шептались и про кару богов, будто бы староста пожалел и не стал резать овечку на Велесову седмицу[8 - С 24 февраля. Посвящена Велесу Зимнему.], мол, обойдётся на сей раз скотий бог. Вот и вышло так, что прогневал всех.
Чонгар фыркнул. Интересно, что будет, если богам в жертву принести волчонка? От этой мысли мурашки пробежали по коже. Гнев, кровь и пламя, не иначе. Нет, Томаш должен либо погибнуть в бою, либо выжить. Зарежешь исподтишка – и в тебя на следующий день попадёт молния. Потому что боги не прощают.
Приложив усилия, Чонгар заснул. Ему надо было хорошо отдохнуть и набраться сил перед очередным тяжёлым днём.
2.
Чем дальше, тем серебристее и холоднее. Маржана куталась в кожух, тёрла ладони и старалась не смотреть на тени, выступающие из-за деревьев. Нечистая сила блуждала вокруг, её духом был пропитан весь лес. У холодной речки слышался смех берегинь и русалок, а в густых кронах деревьев прятались мавки. Они свысока смотрели на Маржану и Томаша.
Одна тропа сменялась другой. Казалось, будто Леший водит их по кругу, но волколак то ли не подавал виду, то ли и впрямь знал дорогу. Маржана боялась перевёртыша чуть меньше – хоть и наполовину, а всё же человек, кровь рода людского. Томаш шёл уверено, иной раз хватал её за руку и говорил:
– Не отставай, иначе закружат.
Ему, наоборот, становилось спокойнее. Если в Горобовке Томаш оглядывался по сторонам и прятался подальше от чужих глаз, то тут ходил, словно лесной хозяин. И с кем только связалась?
Маржана невесело усмехнулась, вспомнив предсказание волхва. На роду ей было написано надеть звериную шкуру и отдалиться от людского мира, стать одной ногой на той стороне. Это придавало ей сил. Знала – всё пройдёт и справится, если старик не соврал.
А ещё было кольцо. Маржана слышала его шёпот и шагала, словно зачарованная. Будет ли у неё такое же? Хотя кто даст деревенской девке серебро? Она ведь не княжеской крови.
– И долго ещё? – вздохнула Маржана. – День ведь уже.
– Хочешь – поворачивай назад, – пожал плечами Томаш.
– Глупая шутка, – она фыркнула.
За спиной стояла стена деревьев. Лес не пропустит – выведет к болоту или заберёт в землю, чтобы её кости и кровь напитали корни. Тропка снова вильнула и вывела Маржану и Томаша на поляну, где стоял кумир Велеса, окружённый стаей серых и белых волков. Среди них выделялся самый большой, вдвое крупнее. Он-то и подошёл к Томашу, минуя остальных.
– Здравствуй, Добжа, – сказал волколак.
– Откупитьс-ся реш-шил? – почти прошипел вожак стаи и тут же уставился на Маржану. – Мог бы найти получш-ше.
– Что уж есть, – невозмутимо ответил Томаш. – Так что, дашь мне свободу?
– Пос-смотрим, – отозвался Добжа. – Ну, с-ступай, – он повернулся мордой к Маржане, – иди к Велес-су.
Маржана моргнула, двинулась с места и неторопливо пошла к кумиру. Волки расступались перед ней, наблюдая за девкой. Сердце её билось бешено, она даже жалела, что пошла вслед за Томашом. Неужели она и впрямь станет перевёртышем? А что, если ещё не поздно вернуться?
Маржана оглянулась, посмотрела на ряды деревьев. Тропа, что привела их, уже исчезла. Не было обратного хода с поляны и не будет, пока вожак не отпустит. Она посмотрела на Томаша – тот нервно теребил руками колечко, словно ему тоже было небезразлично.
Тут-то до Маржаны дошло: ну конечно! «Свобода!» Волколак решил попросту сторговать её стае, чтобы получить что-то своё: то ли отбиться от Добжи, то ли, наоборот, защититься от неведомой силы. Но что будет с ней?
От злости она топнула ногой и побежала к кумиру. Будь что будет! Она покажет этим двоим, чего стоит! Вот ведь дура – ещё и радовалась, что княжич взял её с собой и не спросил ничего. Боль впилась в душу. Маржана обернулась и ахнула: прямиком на неё нёсся волк. Не успела она вскрикнуть, как зверь наскочил с раскрытой пастью и укусил за горло. Всё вокруг вспыхнуло жгучим пламенем, а потом погасло. Маржана рухнула возле кумира. Кровь потекла по таявшему снегу и измазала первоцветы.
3.
Томашу не приходилось ещё наблюдать превращение со стороны. Он знал лишь то, что человек сливался со зверем, проходя через страшное испытание. Когда волк укусил Маржану, Томаша затрясло.
– Нравитс-ся? – усмехнулся Добжа.
Девичье тело скрючилось с хрустом. Её душа раскалывалась надвое. Томаш предпочёл бы не смотреть, но Добжа словно бы заставлял его, мол, не отворачивай глаз, иначе опозоришься. Маржана выла, хрипела, на её коже прорастала шерсть, а руки, которые всё больше походили на лапы, разрывали одежду.
Вскоре из-под тряпок вынырнул волк. Двигался он смешно, словно был слепым, а из пасти раздавался жалобный скулёж. Томаш взглянул на Маржану и не увидел в ней ничего человеческого. Что ж, этого он и ожидал. Девка стала волчицей и теперь будет бегать в стае Добжи до скончания века.
