Размяв как следует плечевые суставы и колени с голеностопом, я начала медленно повторять связки. Руке надо было привыкнуть к более короткому оружию при этом со смещенным ближе к острию центром тяжести. Чересчур короткая рукоять также неудобно лежит в руке. В целом я привыкла к более тяжелым мечам, реконструкторы по нормативам безопасности делают затупленное оружие, и оно получается более тяжелым. Особенно мечи. Но для фехтования и битвы «меч в меч» у меня к тому же был более длинный клинок с широкой гардой для защиты руки и парирования, а тут… С «каролингом» приходится практически учиться заново.
Когда подтягиваются мои подопечные, заставляю их также сделать разминку, втолковывая азы анатомии про мышцы и связки. Потом вызываю двоих добровольцев в спарринг и смотрю на бой. Меч и щит не дают той зрелищности, что привычна по фильмам, но и тут есть свои хитрости. Есть над чем работать. И мы работаем. Упорно и долго. После чего отпускаю своих потных, запыхавшихся неугомонышей до завтра. И начинаю готовиться к пиру. Но не как все девочки – ванная, масочки и релакс.
Перво-наперво, в сопровождении пронырливой Смешки проникаю на кухню. Привычка дружить с кормящим персоналом осталась у меня с пионерского детства. Дородная повариха Рута поначалу смотрит настороженно, но пара восхищенных комплиментов и мое непринужденное чириканье подкупают. Уметь налаживать контакт меня работа научила. Ну и личное обаяние, куда без него? Кухарка, конечно, удивлена – гости княжеские на кухню не ходят. Невместно это. А мне то что? Я тут сломщиком стереотипов работаю с первого дня попадания.
Улыбаясь и хлопая глазами, интересуюсь предстоящим меню, приправами и кулинарными предпочтениями князя. Много жаренной дичи, тушенных овощей и хлеба. Ну что ж, много мяса не бывает. Добавим изюминки. Делаю заговорщицкое лицо и предлагаю кухарке приготовить блюдо «как у меня на далекой родине». Женское любопытство непобедимо, поэтому получив согласие, прошу выдать мне поваренка и набор продуктов. После чего столпившиеся вокруг стола работники кухни начинают с изумлением наблюдать за созданием… майонеза. Ну, как-то не пришло мне ничего больше в голову. Поваренок лихо, не хуже блендера, сбивает желтки и специи, пока я тонкой струйкой вливаю растительное масло. Добавляем уксус, потом белок – темная жижа светлеет на глазах и превращается в белую тягучую, привычную глазу, массу.
Повариха осторожно пробует и изумленно охает, тут же отбивая тянущиеся любопытные руки. Предлагаю ей большую часть массы смешать с небольшим количеством меда и замариновать дичь. Потом нашпиговать ее чесночком и запечь. Рута согласно кивает, ей самой уже любопытно, что выйдет. Я уже собираюсь уходить, когда обращаю внимание на приютившийся в уголке стола туесок, заботливо прикрытый рушником. От него исходит тонкий, освежающий аромат мяты. Обожаю это запах!
– Ой, а что это так вкусно пахнет? – не выдерживаю я.
– Это взвар для князя Беригора. Он его с детства любит. Каждый день свежий завариваем. Как тетушка князя научила.
– Там ведь травяной сбор? – наклоняюсь и принюхиваюсь.
– Твоя правда госпожа. Мята, чабрец, душица, а еще зверобой и пустырник. Диво, как вкусно получается. Мы и себе тоже завариваем. Жажду хорошо утоляет, особливо в жару. Али как у нас – на кухне.
В знак хорошего ко мне расположения, кухарка самолично наливает мне кружку напитка. И правда вкусно, куда там всяким газировкам! Освежает, бодрит, туда еще ложечку меда и я точно подсяду на такое, не меньше князя. Но это – потом. Благодарю за великодушие и покидаю поваров на самой дружеской ноте.
Хватаю за руку Смешку и велю найти мне музыкантов, которые будут на пиру развлекать. Моя проныра охает, но через переходы послушно выводит в сторожку на заднем дворе, где те ждут своего часа. Ребята быстро схватывают идею, ловя звуки на лету. Конкуренция подстегивает, надо быть лучшими.
Добившись и закрепив результат, возвращаюсь к себе и погружаюсь в ванную. Я все-таки девочка, которая сегодня имела трехдневную норму физических нагрузок. Смешка все исполнила в точности: от воды идет тонкий аромат лаванды и ромашки. Время расслабиться. Нежусь в ванной, смывая усталость и пот, но недолго. Иначе вконец разморит. После чего нехотя выползаю, преодолевая желание завалиться на постель и укрыться с головой. Высушиваю волосы, благо дело они короткие, по плечи. Собираю тонкими резинками у лба в три небольших хвостика. В каждом делаю пробор посередине, протаскиваю в него полностью хвост, проворачивая по часовой стрелке. После чего немного вытягиваю волосы хвостов у корней, придавая им пышность. Собираю все массу волос на затылке и также проворачиваю. Получается очень необычно, для местных, привыкших к обычным косам, так вообще непойми что – узлы из волос. Копошусь в косметичке, выискивая декоративку, брала с собой минимум. Как же неудобно орудовать с маленьким зеркалом! Эх, где моя ванная и арсенал на полках…
Аккуратно подвожу глаза карандашом, растушевываю, чтобы казались больше, а цвет глубже. Тональника нет, поэтому одеваюсь после макияжа. В моих закромах была одна рубашка, которую я хотела одеть на открытие фестиваля. Она из ярко-синего переливающегося шелка, золотом вышита жар-птица на всю спину, еще две – на плечах, словно обнимают крылами и хвосты распушили по рукаву. Надеваю коричневые кожаные брюки, высокие сапоги. Рубаху подпоясываю широким корсетным поясом с тремя пряжками из темно-коричневой кожи. Пояс красив, на нем оттиски узора в виде дубовых листьев и желудей. Талия при этом кажется немыслимо тонкой. Сама себе напоминаю изящную статуэтку, хочется взлететь от предвкушения. Последними одеваю серьги. Это золотые павлины, кокетливо оглядывающиеся на завитушки сложенных роскошных сине-зеленых хвостов. Чуть трогаю розовой помадой губы и критически осматриваю себя с ног до головы. Наряд смотрится так гармонично, что чувствую, как сама себе нравлюсь. Поворачиваюсь к притаившейся Смешке.
– Ну как?
– Госпожа, ты как жар-птица, – восхищено шепчет девочка, – аж глазам больно!
– Думаешь?
– А то!
– Смешка, а когда мне на пир идти-то? Позовут или как?
– Князь, наверное, за тобой слугу пришлет, чтобы проводить. У нас же вообще не принято женщинам на пиру быть.
– Это еще почему?
– Невместно это. Чтоб на чужую жену глазел кто.
– А жены что, из домов не выходят совсем?
– Почему? На торжище могут пойти. Али на праздник какой. На Купалу…
– Значит туда можно, а на пир – никак?
– Я не знаю, – протянула Смешка, – на ярмарку они с кметями-охранниками могут пойти. Да с мамками-няньками. А тут…
– А тут – княжий двор и муж рядом. Куда как безопаснее.
– Не ведаю я. Как-то так испокон повелось…
– Странно.
Раздается короткий стук в дверь. Смешка бросается открывать, я следом выхожу из опочивальни, чтобы встретить посыльного. И останавливаюсь в изумлении. В светлицу входит сам князь собственной персоной. В темно-красной шелковой рубахе, что ладно сидит на его фигуре, в вороте сдержанно поблескивает золотая цепь с медальоном. В темных волосах замечаю обруч, украшенный самоцветами, который придает еще больше величественности. Ох, и хорош! Мы останавливаемся и беззастенчиво разглядываем друг друга. В его зелено-голубых глазах загорается мужской интерес, и это изрядно тешит мое женское эго.
– Князь, да ты просто ослепительно выглядишь, – от чистого сердца произношу я.
– Это ты, Ярославушка, хороша, как Леля. Глаз не оторвать, – ласкает меня взглядом Велеслав.
– Ну, раз оба такие красивые – надо бы к людям, им принести немного красоты? – улыбаюсь я.
– Пойдем, языкастая, – в ответ улыбается князь и протягивает мне руку. Я вкладываю свои пальцы в его ладонь. Неожиданно он берет мою руку в свои ладони и подносит к лицу, – не пойму, как такая ручка с тонкими перстами может столь лихо мечом владеть?
– Рука у меня тяжелая, князь. Поэтому. Я могу так по плечу хлопнуть, что мужики кривятся.
– Экая ты… Столько в тебе всего. Чем больше узнаю, тем меньше понимаю.
– Говорят, что в каждой женщине должна быть изюминка. А я выходит – пирог с изюмом?
Со смехом князь выводит меня из горницы. Все также продолжая держать меня за руку, вводит в трапезные палаты.
Это целый зал, просторный, с полукруглыми сводами. Стены богато расписаны желто-золотыми узорами на красном фоне. Витиевато украшен светлый, бежево-золотистый потолок, скамьи покрыты алым бархатом. Заставленные разными закусками и соленьями широкие столы стоят у стен. Предупредительные слуги толпятся у входа, готовые начать подачу горячего.
В просторных палатах уже собрались приглашенные принарядившиеся гости. Публика, как я поняла, двух категорий. С одной стороны – столы занимает старшая дружина, суровые бородатые воины, большинство из которых я видела на ристалище. С другой – бояре и прочие знатные «гражданские», разодетые куда как более богато – в расшитые золотом одежды, с разноцветными перстнями на пальцах. А на лицах куда как больше высокомерия, чем у вояк. Увидев меня многие начинают кривиться, кто-то возмущенно фыркает, склоняясь к уху соседа.
Но когда мы подходим ближе, мгновенно стихают все разговоры, с лиц сбегают ухмылки и спесь. В настороженной тишине мы с Велеславом идем к центральному столу, наши шаги отчетливо слышны, несмотря на толстый ворс ковров. Чувствую скользящие по телу ощупывающие взгляды. Разные – от заинтересованных до липких. Но они меня не трогают, на презентациях проектов или «на ковре» у начальства и не такое бывало. Смотрю прямо перед собой, нацепив на лицо самое надменное выражение. Рука князя держит мои пальцы крепко и уверено, и это придает уверенности мне. Кого или чего мне бояться? Самый крутой мужик в этом городе держит меня за руку, вон, пир в мою честь устроил. И выгляжу я на все сто, не стыдно с ним рядом идти. Так что пусть шипят или слюни утирают. Нет мне до этого никакого дела.
Мы поднимаемся к центральному почетному столу, который стоит на возвышении. Князь усаживает меня по правую руку от себя. С другой стороны от меня сидит Драгомир, который сдержанно улыбается, окатывая меня нечитаемым серым взглядом. По левую руку от князя оказывается воевода, губы которого сжались в тонкую линию, едва он увидел нас с Велеславом и наши переплетенные пальцы. До чего же противный, а? Все ему не так. Но у меня слишком хорошее настроение, чтобы огорчаться от одной кривой физиономии.
– Други мои, – зычно произносит князь, когда все усаживаются, – почетные люди города и дружина моя верная! Гостья к нам пожаловала, почетная. Из далекой страны, где бабы наравне с мужами воины искусные. Многое знает и ведает такого, что и нам поучиться не грех. Погостит у меня, гридней поучит воинским умениям своей стороны. Зовут ее Ярослава, и она под моей защитой, – многозначительно обводит взглядом периметр.
По залу пробегает легкий гул. То ли имя мое им не нравится, то ли что-то в словах князя заставило гостей занервничать.
– А пошто она в портах? – раздается из дальнего конца стола дружинников.
– А ты в юбке сражаться пробовал? – весело и на весь зал спрашиваю я, – мы наравне с мужчинами воюем. А потому и одеваемся так, чтоб удобно было, – сидящие одобрительно смеются.
– А правду бают, княже, что воина твоего она сразила? – стол бояр тоже смолчать не может.
– Правда в том, что взбучку любой получит, кто будет обсуждать меня, как будто меня тут нет, – расставляю границы дозволенного.
Гул голосов и перешептывания прекратил князь, предложив поднять чарку медовухи за гостью-амазонку. Драгомир, как галантный кавалер начал накладывать еду мне в тарелку. Я обратила внимание, что посуда на столах пирующих была серебряной, тогда как за нашим столом тарелки были из желтоватого металла.
– Драгомир, а…, – я только кивнула в сторону посуды, как тот догадался.
– Золотые. Необычно, правда? Князь миргородский богат, может себе позволить.
– Смотрю и не верю. У меня до сих пор голова кругом от происходящего.
– А у меня от тебя, Ярослава. Выглядишь убийственно, аж дыхание перехватывает. Все гости слюной давятся да обручье у тебя на пальцах высматривают, – волхв иронично улыбается, поглядывая на гостей.
– Чего высматривают?
– Браслеты брачные. Или кольца. Знать хотят – замужем ты или нет.
– Хм… а зачем? Думаешь кто жениться захочет? Пожалеют, – усмехаюсь я.
Смотрю в зал, выискивая потенциальных бедолаг мне в мужья. Деловито снуют слуги, разнося блюда с горячим. Другие с кувшинами наполняют гостям чарки хмельными напитками. Народ потихоньку расслабляется, разговоры становятся все громче и непринужденнее. Музыканты тихонько бренчат в углу, стараясь приглушить звон посуды и стук ложек.
– А что? Князь тебе благоволит. Да и сама ты – необычная. Будоражишь. Второй такой нет, – Драгомир подвигается чуть ближе и долго смотрит мне в глаза, словно хочет в них что-то прочитать.
– Всем ли довольна гостьюшка моя дорогая? – раздается у меня негромкое над ухом. От неожиданности вздрагиваю и разрываю зрительный контакт с волхвом. Поворачиваюсь к Велеславу. Он смотрит на меня своими колдовскими глазами, которые сейчас потемнели и кажутся густо-синими.
– Благодарю, князь. Все здесь необычно, где бы я такое еще увидела?
– А чего бы ей не быть довольной? Сидит с князем за столом да с золота ест, – раздается язвительный голос воеводы. Низкий, вибрирующий, мурашко-вызывающий. И что ж тебе неймется, грубиян?
– Гор…, – поворачивается к другу князь.
– Все хорошо, князь. Только вот боюсь, как бы воло?с в тарелки не нападало от чьих-то косм нечёсаных. Тогда даже с золота есть не захочется.
– И его подстричь хочешь? – притворно хмурится Велеслав, а в глазах смешинки. Похоже его тоже забавляет наша пикировка.
– Да вот еще! Много чести. Пусть топором себя пострижет. Глядишь – поумнеет.
– И как ты с таким змеиным языком до своих лет дожила? – в сердцах бросает воевода.
– Дожила. И до сих пор – молодая и красивая. А ты … уже просто – красивый.
– Я что – старый? – взвивается воевода. Как же его легко доводить до бешенства! И как приятно дергать этого тигра за усы. Под хохот его друзей.
– Ты это сказал, – пожимаю плечами и переключаю свое внимание на усмехающегося Велеслава, – князь, а почему у вас на пирах женщин нет?
– Э… а зачем они тут?
– Как зачем? Разговор поддержать, красотой своей глаз порадовать. Да и наряды с украшениями выгулять. Все девочки это любят.
– Тут разговоры мужские. Да под вина хмельные недоброе может быть.
– При женах и дочерях напиваться вдрызг уже никто не будет. А если муж на пиру не смог жену защитить – зачем он вообще нужен?
– Ты как скажешь, Ярослава, так все с ног на голову. Подумать надо.
– А что тут думать? Давай спросим.
– У кого?
– А и у гостей. Послушаем глас народа, – не мудрствуя лукаво, встаю на ноги и громко хлопаю в ладоши.
– Уважаемые мужи города, гости дорогие! Я издалека и многие ваши обычаи мне не понятны. Разъясните, отчего на пиры веселые вы своих жен-красавиц не берете? Ведь так оно веселее будет. Да и женщинам вашим, где еще сверкать жемчугами и смарагдами, как не на пиру княжеском?
Зал изумленно замолчал, а потом разразился криками:
– Невместно!
– Жена не кобыла, чтоб ее выставлять!
– Подождите! – отодвигаю стул и спускаюсь в зал. Я не лукавлю, мне действительно интересно. Центральная часть горницы свободная, выхожу и окидываю взглядом сидящих мужчин. – Давайте по одному. Встаньте и объясните мне, иноземке. Ведь жены ваши на ярмарки и торги ходят. На праздники в хороводах и прочих весельях участвуют. Наверняка и в гости к подругам да родным захаживают. А сюда, на княжий пир – почему не ногой?
Многие открыли рты чтобы крикнуть что шумливое, но аргументов не нашлось ни у кого. Кто-то недоуменно чесал затылок, кто-то раздосадовано переглядывался с соседями, но ничего толкового придумать не могли. В тупик поставила их гостья князя миргородского.
– А нас с женами князь не приглашал! – нашелся наконец-то кто-то языкастый. Зал охнул, а я с улыбкой повернулась к нахмурившемуся Велеславу.
– Как же так, князь? Может исправишь сие, раз народ просит?
Гневно дернулись ноздри властителя, но сдержался он.
– Так тому и быть! Через месяц приглашаю всех на пир. С женами или сродственницами, кто холост, – пророкотал раздосадованный Велеслав. Не доволен, что его крайним сделали. А потому, я, чтобы смягчить ситуацию, с благодарной улыбкой слегка кланяюсь князю. В ответ на мою улыбку правитель слегка расслабился, ушла хмурая складка меж бровей.
Когда зал перестал гудеть, я снова повернулась к сидящим за столами.
– Гости дорогие, я только предупредить хочу, чтоб вы не передумали. Ибо если ваши жены узнают, что вы их на пир не взяли, а подруги там были…, – мы с сидящими обмениваемся понимающими улыбками.
– Не сносить нам буйных головушек, – выкрикивает кто-то.
– Запилит до смерти, – подхватывает другой.
– Всю жизнь пересоленное снедать придется.
Чувствую, что зал оттаял, почувствовав во мне, в некотором роде, единомышленника. Надо закрепить результат. Снова хлопаю в ладоши, чтобы тишина наступила.
– А чтобы развеселить сердца ваши храбрые и великодушные, хочу спеть песню своей родины. Боевую. Дозволишь, князь? – успокаиваю, как могу, задетое самолюбие Велеслава, демонстрирую ему, что именно он тут главный. Он властитель, и он мужчина, а значит его «эго» любит патоку и елей больше многих. Князь удивленно приподнимает брови, видимо я опять ставлю его в тупик своей непредсказуемостью. Ну извини, друже, работа с массами, тем более такими заскорузлыми, требует нестандартных решений. Мы с залом выжидательно смотрим на князя. Он, не сумев прочитать по моим глазам что будет, вынужден кивнуть.
Я поворачиваюсь к сидящим в уголке музыкантам. Они начинают наигрывать лихое вступление. Знаю, что голос у меня сильный, низкий, песня начинает литься сама:
Ой, что-то мы засиделись братцы
Не пора ли нам разгуляться
Русь молодая, силы немерено
