Эмилия Марр "Запрет"

– Что? Нет. Почему? Вам что, заплатили за мой арест? – не сдержавшись, наезжаю на говорившего.

– А это уже оскорбление при исполнении, вы хотите прибавить себе проблем? – строгим, суровым голосом осаждает меня полицейский.

Не зная, что сказать, делаю шаг назад.

– Нет, я не хочу в полицию, я не хочу в тюрьму! – со слезами на глазах перехожу на писк. – Я не виновата! – верчу головой, не веря, что это происходит со мной.

– Гражданка, не заставляйте надевать на вас наручники, пройдемте, накиньте куртку, на улице холодно.

В этот момент в магазин возвращается моя подруга.

– Полина, – бросаюсь к ней, – помоги! Они хотят меня забрать!

Но не успеваю до нее добежать, как меня хватают за руку и заламывают ее за спину.

– Пройдемте, вы задержаны до выяснения обстоятельств происшествия, – окружают меня с двух сторон и подталкивают к выходу.

– Нет. Нет, – шепчу себе под нос, не веря в происходящее.

Волосы упали мне на лицо и скрыли от окружающих слезы, хлестко падающие на мое лицо.

– Майя, все будет хорошо, я приеду и вытащу тебя, – кричит мне вслед Поля, – слышишь, я все исправлю! Майя, ты слышишь меня? – как будто издалека долетают до меня ее слова, пока полицейские ведут меня к лифту.

Все же он добился своего. Он хочет меня уничтожить, и на данный момент идет в правильном направлении, у него действительно все получается.

Интересно, где предел его возможностей? И когда он посчитает, что уже довольно?

Глава 5

Меня выводят из ГУМа, схватив по обе стороны за руки выше локтя, под пристальными взглядами как гостей центра, так и его работников. Кто-то меня узнает и растерянно шепчет: «Что случилось?», кого-то веселит «представление», а кто-то просто из любопытства выходит из бутика и сопровождает меня осуждающим взглядом.

Я думала, что унижения ждут меня лишь по приезду в полицейский участок, но все началось намного раньше: сейчас! Когда я еще даже не покинула места своей работы. Все, кто увидел меня, ведомую под конвоем двух представителей правопорядка, расскажут и перескажут это событие дальше, по цепочке, приукрашая, придумывая все новые и новые несуществующие подробности. Эти люди даже рады, что сегодня оказались тут и лицезрят такое шоу. И только мне предстоит нести весь груз последствий этого события, только мою жизнь перевернули, вывернули, вытрясли из нее все хорошее и заполнили этим объёмным, всепоглощающим чувством стыда, которое перекроет мой кислород свободы и даже в случае благоприятного для меня разрешения ситуации не даст уже вольно передвигаться по городу, не опасаясь встретить всех этих свидетелей моего позора, что не преминут указать на меня пальцем и сказать, что видели, как меня арестовали, что я преступница.

Снежинский Кай поставил на меня это грязное, противное клеймо, и уже ни перед кем я не смогу от него отмыться. Для всего этого огромного количества зевак – я виновна, меня поймали с поличным, арестовали и теперь ведут в участок для определения наказания.

– Не снимайте! Не снимайте! Слышите?! – вдруг вопит Полина. Оборачиваюсь и натыкаюсь на объектив камеры на телефоне подростков.

Замираю.

«Нет! Боже, нет! Только не это!»

Глаза мальчишки горят азартом, он уже предчувствует свой звездный час, когда выложит видео в инет, предвкушает, как после будет хвастаться сверстникам, что оказался в нужном месте в нужное время.

«А как же я? – хочется мне крикнуть! – Пожалуйста, подумай обо мне! Что станет со мной, если ты так поступишь?»

Но он не слышит моей немой мольбы, он весь уже в своих фантазиях. И они ему слишком нравятся, чтобы обратить внимание на мои умоляющие глаза, понять, каково мне сейчас, войти в положение и задуматься, стоят ли пять минут его «славы» сломанной судьбы девушки, которая приехала в столицу за лучшей жизнью, а теперь познает самые страшные муки.

Опустив голову, стараюсь прикрыть лицо копной своих темных пышных с завитушками волос. Мне уже не спастись от позора, путь в этот торговый дом для меня закрыт. Но унижаться и молить на камеру со слезами на глазах я не стану. Кусаю губу до крови и иду вперед, стараясь не реветь в голос, тихонько вою себе под нос, оплакивая свою еще толком не начавшуюся, но с таким треском закончившуюся жизнь.

Наконец мы выходим на улицу, ноги утопают в снегу, холодный порыв зимнего ветра окутывает меня, заставляя ощутить все свои косточки и затрещать зубами. Февраль еще никогда в столице не был столь суровым.

Полицейские открывают двери машины и усаживают меня на заднее сидение, сами же садятся вперед и переговариваются с кем-то по рации. Машина остыла, пока они были в здании, и от холодных сидений всю меня колотит еще больше. Зуб на зуб не попадает.

– Я же говорил, куртку возьми, а ты не послушалась. Теперь сиди, мерзни. Приедем, в камерах чуть теплее будет. – От его слов пуще прежнего бросает в дрожь. Я теперь должна мечтать оказаться поскорее за решеткой?

– Ну или машина скоро прогреется, – обнадеживает второй.

Молча отвернулась к окну, ерзая на сидении в попытках не замерзнуть еще сильнее, руками растирая свое лицо, руки и ноги, пока те совсем не окоченели.

До ближайшего отделения действительно оказалось не так далеко, но этого хватило, чтобы я продрогла окончательно. Выйти сама я уже не могла, поэтому меня вытащили из машины и завели в здание местного ОВД.

– Так, Коль, оформи девчонку пока в камеру, чуть позже составим протокол. Замёрз, с*ка, ветер, чтоб его…

Дежурный, сидящий за столом, встал, схватил меня за предплечье.

– Да ты заледенела вся, совсем со своей модой бестолковые стали! Носитесь голые, потом жалуетесь… – ворчит и ведет по коридорам, а после заводит в закуток и, открыв ключом решетчатую дверь, подталкивает в камеру.

– Проходи давай.

Все еще сжатая, скукоженная от холода, стуча зубами, захожу в небольшое, серое, плохо освещенное помещение. ОВД занимает первый этаж жилого дома. Комнатки тут маленькие, проходы узкие, да и само отделение, видимо, небольшое.

– Ой, балда. Сейчас воды горячей из кулера принесу тебе. Хоть зубами перестанешь клацать.

Махнув головой в качестве благодарности, пошла и села на деревянную лавочку. Об удобствах и не думала, но была бы она чуть побольше, наверное, я и прилегла бы, чтобы забыться в спасительном сне и никогда не просыпаться больше.

Сколько они тут меня хотят продержать? Протокол сразу не стали оформлять. Интересно, а я имею право на звонок, как показывают в кино? Или это только романтические американские фильмы нам об этом говорят, а суровая российская реальность твердит и устанавливает свои законы?

А кому мне звонить?! На свете нет близкого человека, который бы смог вытащить меня отсюда. У отца бизнес, но, насколько я поняла со слов мамы, он просил ему не писать и не звонить. Сказал, что свой родительский долг он выполнил алиментами и подарком на совершеннолетие.

Стоит ли мне, несмотря на его запрет, позвонить ему? Номер я подсмотрела в мамином телефоне. Если он, конечно, еще не сменил его.

Но что со мной будет, если он откажет? Не сломаюсь ли я окончательно от равнодушия человека, которого боготворила и любила, каждый день ощущала его заботу и любовь до десяти лет, но который исчез после и никогда не появлялся?

От бессилия, и морального, и физического, не могла даже сидеть нормально, а потому подтянула ноги и обняла себя за коленки. Все, что мне остается, – это ждать.

Ждать, когда меня спросят, сказать правду и надеяться, что меня поймут и отпустят, ведь не должны же за такое посадить. А может, штраф заставят платить? Но ведь я и этого не смогу сделать. Я, конечно, откладывала с каждой зарплаты по сто-двести рублей, и за полгода в «Заре» и полгода в ювелирном бутике собралось аж  две тысячи рублей. Для кого-то эта сумма ничтожна, но для меня это новая сумочка, или джинсы и, может быть, еще кофточка на Люблино.

– Давай, шагай! – прорезается грубый мужской голос откуда-то издалека.

Открыла глаза и даже не сразу поняла, где я, а как осознала, дернулась и взвыла от боли. Я уснула на лавочке и окончательно продрогла. И теперь любое движение – это адская пытка. Голова гудит, в горле ощущение наждачной бумаги, губы высохли, руки и ноги ломит, я даже ощущаю, как болят ребра.

Озираюсь по сторонам. Могу ли я кого-то позвать на помощь? Придут ли? Через неимоверные усилия и движимая страхом быть застигнутой в не очень нормальной позе, постаралась опустить ноги. Но встать на них не удалось, и я рухнула прям на холодный цементный пол. Новая порция боли заставляет шипеть от отчаянья и бессилия. Потирая ушибленное место, встаю на колени и пытаюсь вновь заползти на лавочку, и именно в этот момент вновь слышу грубый хрипловатый голос позади себя.

Меня трясет уже не то от страха, не то от холода. Нахлынула паника, заставляя меня сжаться.

– Смотри, какая у тебя компания. Хех.

Так же продолжая стоять на четвереньках, оборачиваюсь – в камеру вводят женщину средних лет, в объемном пуховике оверсайз. Ее толкает полный мужчина, облаченный в полицейскую форму:

– Слышь, да я готов с тобой поменяться местами ради нее, – пошло шутит это противный мудак, вновь грубо пихает ее и сам проходит в камеру.

– Ты что, красотка, провоцируешь меня, а может быть, выйти отсюда хочешь, а? – и нагло оглаживает мою задницу своими мясистыми лапищами.

Хочу их стряхнуть, но вместо этого содрогаюсь от боли и падаю на локоть.

– Руки от нее убрал, – угрожающе шипит женщина, – не то заору, все отделение прибежит.

– Ладно, не кипишуй, не кипишуй. Она сама задницу подставила, да, кроха. Да ты и сама видела.

– Пошел, я сказала!

– Не зарывайся, тут я власть! – пытается восстановить свое лидерство, на что женщина лишь усмехается. Зло посмотрев на нее, он выходит из камеры и с размаху бьет решетчатой дверью, с грохотом ее закрывает.

От такого шума мои уши закладывает. Скорее всего, вчерашнее обморожение, плюс сегодняшнее переохлаждение, в итоге организм дал сбой. И я все же заболела.

– Ты чего тут представление устроила? Другим способом выйти не пробовала? – грубо бросает она мне.

Пытаюсь ей ответить, но вместо голоса прорезается лишь хрип. Лицо морщится в болезненном спазме.

Она наклоняется ко мне и, поняв, что на самом деле со мной не совсем все в порядке, трогает мой лоб.

– Черт! Да ты горишь!

Резко стягивает свою куртку и накидывает на меня, а после помогает мне сесть на лавочку.

– Ты чего, девочка? И тебя такую привезли сюда?

Растирает мою спину и руки, а у меня от такой заботы по щеке скатывается одинокая слеза: совершенно чужая женщина помогает мне после минуты знакомства. А мама моя никогда меня так не обнимала и уж тем более не растирала мне спину, чтобы  согреть и уменьшить боль.

Пытаюсь спросить время, но вновь у меня ничего не выходит.

Жестом показываю на запястье, она, понимая, отвечает:

– Полдвенадцатого ночи.

Да, меня конкретно отрубило. Теперь понятно, почему все ноет.

А женщина все продолжает разминать мое тело поверх куртки, и по чуть-чуть я начинаю чувствовать тепло. Под кожей ощущаю болезненное покалывание, ноги сводит судорогой. Новая знакомая, заметив это и не брезгуя, помогает мне вытянуть ноги, тем самым уменьшая боль.

– Как ты? Легче стало?

Осторожно киваю.

Сев рядом, она обняла меня и, продолжая наглаживать плечо, проговорила:

– Очень хочу тебя расспросить, что с тобой, но вижу, что не в состоянии. Слушай, у тебя температура. Может, и ангина уже. Надо им сказать. Посиди, облокотись о стену.

Она осторожно усаживает меня, а сама, встав, начинает кричать, чтобы принесли мне лекарства. Но никто даже не подходит.

– Черт, что же делать? Девочка, придется подождать, пока за мной приедут. Я тебя тоже вытащу.

Грустно улыбаюсь. Это было бы здорово, если бы было правдой.

Я вновь впадаю в забытье и снова просыпаюсь. Она все еще рядом, обнимает и шепчет слова утешенья.

Прихожу в себя от шума. Открываю глаза, а напротив меня, плотоядно улыбаясь, стоит этот жирдяй и строго ей выговаривает:

– Рот закрой, я к девчонке. Вот, уже глаза открыла. Слышишь, красотка, выйти хочешь отсюда?

Не понимая до конца, что происходит, растерянно смотрю то на нее, то на него.

– Вижу же, что хочешь. Слушай, ты здесь уже больше трех часов, протокола на тебя еще нет. Я могу освободить тебя, если, конечно, ты не против, – похабно лыбится.

Глаза закрываются, и только усилием воли остаюсь в сознании, чтобы все же дослушать предложение полицейского, а не забыться в тяжелом сне.

– Давай, детка, ответь мне.

Я киваю, все еще не понимая, чего же от меня хотят.

– Ты мне сделаешь приятное, и я тебя отпущу, как тебе предложение?

– А не пошел бы ты?! – кричит на него женщина, и от шума мне больно простреливает в ушах, закрываю их руками. Меня ломает до такой степени, что слезы льются и я плачу не в силах сдержаться.

– Ох, нет. Так дело не пойдет Ладно, зайду перед концом смены, а ты пока подумай.

Женщина материт его как может, а мне уже плевать, я мечтаю лишь о том, чтобы эта боль наконец прекратилась.

Я снова забываюсь во сне, тепло укутавшись в ее пуховик и оперевшись о стену.

– Эй, просыпайся! За тобой пришли!

Они даже имени моего не спросили. Поэтому и зовут так. Оглядываюсь, ищу свою соседку, но никого нет.

– Слышишь, выходи.

Опускаю свои ноги на холодный бетон, через тонкую подошву балеток четко ощущая его холод. По инерции вновь подбираю ноги под себя.

– Некогда играть. Говорю, пришли за тобой. Выходи давай, – не унимаясь, требует полицейский.

В этот раз уже готовая ощутить прохладу в ногах опускаю их и по стеночке подхожу к двери.

Из пуховика выглядывают только глаза, чтобы смотреть, куда иду, остальная часть лица и тела прячутся в куртке, которая дарила мне тепло уже несколько часов.