Вот наконец щёлкнул замок в прихожей. Светлана на цыпочках юркнула в свою комнату. Позёмкины насторожились.
– Света? Доченька, ты? – первой не выдержала Зинаида Семёновна. И не дождавшись ничего в ответ, она всё-таки заглянула в комнату дочери. Светлана там лежала ничком на кровати.
– Света?
Молодая женщина подняла с подушки мокрое от слёз широкое лицо:
– Мама, я послала его подальше, – говорила она. – Надоело шастать с ним по парку и есть копеечное мороженое на лавочках, слушать его бредни про футбол и политику.
– Но он же тебя любит.
– Молодец Светка! Так держать, по-нашенски! – подал свой голос Иван Каримович. – Правильно!
– Любит…Он собой только и любуется, мол вот я какой, пусть нищий, но очень умный. Где она любовь-то? Нет её!
После этих слов дочери, прозвучавших как приговор, Позёмкин, держась за сердце, присел на диванчик и крепко задумался: «Пригвоздила родненькая. Тут она совершенно не права. Как же так, вот я, например. Я люблю и жену, и дочку, любовь – серебряная нить, только она по-настоящему нас и связывает, греет. Да. Серебряная нить…»
3. БИРЮК
Черноглазый, небритый Василий Харизмов нехотя помешивал деревянной ложкой спагетти. А его рослый голубоглазый племянник Ленька болтал без умолку. Приехал он внезапно на новогодние праздники из деревни Клюевки с трёхлитровой банкой мёда и целым ворохом новостей. И что закончено строительство бани, сарайчика, огородной изгороди, и что дедушка, наконец, перестал хромать, гуляет без палочки, а у Леньки появилась невеста – певунья из школьного хора Светлана.
– Дядя Вася, я ее так люблю, так люблю, – говорил, сияя Ленька, – я хочу на ней жениться. Вы одобряете?
– Это с дедушкой решайте, – мрачно произнес Харизмов.
В его холостяцкую «гостинку» теперь редко кто заходит. Даже из заводских приятелей. Одичал Василий и замкнулся. После смены по обыкновению – кружка пива, телевизор, горячая ванна, сон – и снова на завод. А ведь когда-то интересовался и премьерами в театре, в кино, читал запоем, назначал свидания красоткам. И куда все делось, где все потерялось.
– Поступать-то я собираюсь в строительный, – объявил гордо Ленька, – хотелось все подробно разузнать про этот институт.
– Не советую.
– Почему?
– Ты знаешь, какой там вступительный взнос? – раздраженно вопрошал Харизмов. – Даже если вы зарежете свой скот и продадите – все равно не хватит.
Парень удивленно посмотрел на дядю чистыми глазами. «Копия Сережки, – подумал Василий, – такой же был наивный до ужаса и доверчивый». Его младший брат преподавал в Клюевской школе историю. Однажды поздним осенним вечером он увидел, как через школьное окно выносится компьютер, попробовал остановить воришек – получил смертельный удар ножом в живот.
– Послушай, Лень, мне завтра вставать рано, – ласково сказал Василий, – надо бы укладываться спать.
– Конечно, – спохватился парень. – Можно, я тут у вас приберу немножко?
Харизмов лишь пожал плечами и полез в чуланчик за раскладушкой. На часах половина первого ночи. В это время Василий, как водится, уже крепко спал.
– Лень, оставь ты это дело! А? Не трогай там ничего, – пытался он остановить племянника.
Но тот упорно мел на кухне, чистил, драил. Василий извертелся весь на раскладушке, пока ждал его. Наконец все стихло.
– Дядя Вась, давайте я на раскладушке.
– Нет уж, ты мой гость.
Парень послушно растянулся на диване. Харизмов уже начал засыпать, когда его заставил вздрогнуть истошный женский крик. А доносился он из коридора.
– Что это? – поднял голову Ленька.
– Не обращай внимания, обычные разборки, – буркнул Василий и повернулся на другой бок.
– Может быть, там помощь требуется?
– Да там пьянчуги несусветные живут, наркоши. Да ну их к лешему.
– Все равно…не ожидал от вас …
Ленька решительно вскочил с дивана. «Налетит на нож как батька, – подумал ему в след Харизмов. – Чего не имется. Молодой, горячий». Крики и возня в коридоре усилились, но Василий только ежился. А когда все затихло – замер в ожидании племянника. Ленька вошел молча. Лег не раздеваясь.
– Лень, чего там было-то?
– Да ничего.
– Обиделся?
– Да ну вас…как бирюк живете, заперлись от всех. Никого вы не любите.
– Сынок, спокойной ночи.
– Беспокойной.
Харизмов недовольно хмыкнул, но через минуту уже крепко спал. Проснулся же от пронзительного пиликанья электронных часов. Диван был пуст и аккуратно заправлен.
– Леня! Сынок! Ты где? Куда от меня спрятался? Сынок! – растерянно выдохнул Василий.
Он нехотя поднялся, заглянул на кухню, в ванну.
Никого. Племянник убежал, не попрощавшись. А ведь собирался до Рождества погостить. «Ну и ладно, – с горечью подумал Харизмов. – Бирюк так бирюк. Почему же я должен кого-то любить? А меня-то разве кто-то любит? Новый год вот один встречал…»
4. СТРАХ
Андрон Алисов, сорокалетний черноглазый увалень, стоял с сеткой яблок и жал что есть силы на все кнопки звонков. Наконец за общей дверью послышалось шарканье тапочек и знакомый густой бас.
– Андрон, это ты?
– Нет, налоговая инспекция, – облегчённо вздохнув, пошутил Алисов. – Полковник Тарасов.
Бас принадлежал певчему церковного хора, пузатому, нелепому, как сорок тысяч братьев, Руслану Мамаеву.
– Что это у вас подъезд как будто вымер?
– А ты разве ничего не знаешь? – спрашивал приятеля, тараща глаза, Руслан.
– С дачи еду.
– Тут такие дела, тут такие дела.
Из своей крохотной комнаты в допотопном чепчике и белой ночной рубашке до пят испуганно выглянула мама Руслана – маленькая близорукая Зинаида Модестовна. Она сердито фыркнула:
– Ты кому ещё открыл дверь?
Андрон расплылся в искренней улыбке:
– Добрый вечер, тётя Зина.
– Какая же я тебе, тётя?
– Это же наш Андрон! – восторженно воскликнул Мамаев.– Лучший клавишник всех времён и народов.
Зинаида Модестовна решительно закрылась.
– Проходи, не обращай на неё внимания.
– Может быть, я не вовремя?
В ответ Мамаев принялся взахлёб рассказывать. Оказалось, утром был застрелен известный в городе банкир Игнат Гайдаров, живший в соседнем подъезде. Единственный выстрел прозвучал в тот момент, когда Игнат Цукеримович обернулся, чтобы по привычке помахать жене ручкой. От полученного в грудь свинца он скончался не приходя в сознание в машине «скорой помощи».
– Остались годовалые близняшки и красавица жена, – печально произнёс Руслан. – Так жалко их.
– Нас бы кто с тобой пожалел! – раздался из-за двери пронзительный голос Зинаиды Модестовны.
Предположительно, стреляли с крыши или с верхних этажей. Мамаевы живут на восьмом. Поэтому и к ним уже несколько раз наведывались кинологи, милиционеры, «омоновцы».
– А я как обычно вышел на балкон, чтобы распеться, – продолжал лепетать, учащённо мигая глазами, Руслан, – только рот открыл, а тут…Господи, спаси и сохрани…Хлопки – чпок, чпок…
– Болтал бы ты поменьше, Руслик, – шипела бдительная мама, – ведь жучки-паучки нам повсюду поставили.
– Когда? И кто? Ты никого и на порог-то не впустила, запричитала, ничего не видели, не знаем.
– Они всё успели сделать.
Руслан с рождения живёт с мамой, не расставаясь с ней ни на минуту. Суровая и властная, она легко подавляла и продолжает подавлять все его свободные порывы. А ведь когда-то ему, выпускнику Казанской консерватории, предвещали большое оперное будущее, его приглашали петь в столице. Но в результате – пение в церковном хоре и редкие концерты в санаториях, полная зависимость от крохотной маминой пенсии. Андрон же, в прошлом пианист -преподаватель, а теперь ресторанный клавишник, процветал, играл на свадьбах и банкетах, жил один на широкую ногу. Он сейчас уже жалел, что зашёл к приятелю. Утреннее убийство, шипение Зинаиды Модестовны, и вообще, к чему это посещение.
– Руслик, говорят, что яблоки укрепляют голос. Эта антоновка тебе.
– Спасибо. Только видишь, Андрон, что у нас творится. Не до яблок, – грустно отвечал Мамаев.
– Да этих «новых русских», деловых стреляют ежедневно. И что же теперь? – распалялся гость.
– Я так хотел распеться на балконе.
– Ну и пой! Ты выйди на балкон. Не бойся. Давай вместе выйдем?
– Я вам выйду, – откликнулась грозно Зинаида Модестовна. – Подстрелят вас, как куропаток, будете знать.
– Кто нас подстрелит? Кому мы нужны? – забурлил Руслан, распахивая дверь балкона.
Белым вихрем вырвалась Зинаида Модестовна из своей комнаты, отбросила друзей на старенький диванчик. Алисов даже потерял дар речи от изумления. От вихря доносилось:
– Благодетель! С яблочками заявился.
– Мама, – скуксился Руслан.
– Сидеть! Товарищ называется. Хотя бы раз с собой взял мальчишку! Нашёл бы ему продюсера! Так нет, всё гребёшь под себя, под себя…
Зинаида Модестовна лукавила, рубила как обычно сгоряча. Не раз Андрон пытался заставить товарища разучить несколько ресторанных песен и хотя бы одну оперную партию. Да всё было тщетно. Тяжёлым стал Мамаев на подъём, ленив, опаздывать мастак, а, главное, пуглив до невозможности. И Ростопович был проездом в городе, и Басков, Магомаев. Андрон готов был и договориться с ними, чтобы прослушали Русланчика. Но как дело доходило до дела – Мамаев исчезал, куда-то прятался.
– Толкает на балкон ребёнка под пули и всё!
Андрон взмыл с дивана как ужаленный:
– Спасибо за гостеприимство, тётя Зина.
– Нет, не уходи, Андрончик, я тебя так ждал, – взмолился Мамаев.
Но Алисов, не попрощавшись, уже выскочил за дверь. Потом, нарушив тишину в подъезде, вызвал лифт. Внизу облюбовал скамеечку и закурил. Время от времени поглядывал наверх, на балкончик Мамаевых. Надеялся, что Русланчик всё-таки подаст свой драгоценный голос. Не дождался…
5. Девушка у моря
Вот и сбылась мечта пятнадцатилетней Шурки – увидеть море. Изумрудные волны с барашками катились к её стареньким, разбитым кроссовкам. Августовское крымское солнце слепило. Шурка сидела на рюкзачке и жмурилась как котёнок. Запах моря, трав и кипарисов дурманил. После долгой тряске в поезде впору растянуться бы на гальке и подремать. Только надо подниматься. Ведь должно же исполниться и другое её желание – увидеть родного отца. Первый раз в жизни.
А если повезет и пообщаться с ним. А вдруг он и адрес сменил, и семья у него появилась? Мать ведь толком ничего не рассказала, истерила как всегда.
Переулок Столярова нашла она без труда. Благо он был в центре города, у моря. И дом номер семнадцать, двухэтажный, на нескольких хозяев. Причем с переулка был вход сразу на второй этаж дома. Внизу темнел крохотный дворик с развешенным бельём. Шурка постучала в седьмую квартиру. Сердце её замерло от волнения. За резной полированной дверью зазвенела тишина. Зато из квартиры напротив, вышла рослая, румяная брюнетка в пестром халате.
– Ты к кому, деточка? – спросила она строго девушку.
– Здравствуйте. Я к Зурикову Павлу Алексеевичу.
– Есть такой, Айвазовский наш. Стучи сильнее. Спит, наверное, со смены он…
Шурка приложилась кулачком поосновательней. Наконец, дверь скрипнула и распахнулась. На пороге стоял заспанный мужчина в серых шортах и черной футболке.
– Доброе утро, – сказала дрожащим голосом девушка.
– Доброе.
