– Я разбудила вас? Простите.
– Ничего. Бывает.
Мужчина с изумлением смотрел на гостью.
– Я Александра Ильина. Я из Саратова, я – ваша дочь.
– Дочь? Да, ну конечно. Проходите, проходи…
Шурка шагнула вперед и едва не споткнулась в коридоре о картины. Они были всюду – на полу, на стенах и стульях – пейзажи, наброски, портреты. В единственной комнате у окна стоял пустой мольберт.
– У меня ремонт и кавардак, не обращай внимания.
– Вы художник?
– Так, любитель из городского кружка «Палитра». Последние пять лет малюю, не могу остановиться. Будто крышу сорвало. Тебе нравится? Только честно скажи.
– Да, очень! Прямо выставка.
– А вот посмотри на это.
Павел достал из шкафа небольшое полотно. Шурка взяла картину в руки.
– Узнаешь работу? Называется «Девушка у моря».
– Еще бы, мама Юля.
– Ты с ней одно лицо, такая же красавица.
– Спасибо.
– Те же глазки, носик…Как добиралась? Устала поди, намаялась.
Зуриков метнулся на кухню.
– Саш, давай к столу, подтягивайся. Надо взбодриться. Ты любишь кофе?
– Да, без сахара и сливок.
– Как и я.
На маленькой кухне Шурке бросились в глаза немытая посуда и пустые бутылки из-под вина, обшарпанный мини-холодильник.
– У тебя была гулянка?
– Нет, просто за год столько накопилось, – смутившись, ответил художник. – Саш, у меня самый лучший в мире молотый кофе из Бразилии.
Дрожащими руками Павел достал из шкафчика турку.
– Сейчас соседи прибегут к нам на чашечку кофе.
– Можно, я пока умоюсь?
– Да, конечно, не стесняйся, хозяйничай. Это и твой дом.
В ванной комнате она обнаружила женскую косметику, набор шампуней и свалку полотенец. Ей нужен был контрастный душ. И она его получила, долго нежась под струйками воды. В теле появились легкость и нега. Тем временем жилище Зурикова наполнилось ароматами кофе.
– Саша, с легким паром!
К дымящемуся кофе на столе добавились сыр, ветчина, красное вино, мандарины.
– Можно еще сделать омлет, – предложил художник.
Шурка поморщилась:
– Ой, пап, я его не очень…а можно мне тоже вина?
– Рано тебе, Саш.
– Мне вчера исполнилось пятнадцать лет. Ты не забыл про это?
– Нет. Ты же львенок, родилась двадцатого августа. Доченька, с днем рождения! С меня подарок, проси чего хочешь.
– Новые кроссовки бы мне к осени не помешали.
– Всё, замётано, сегодня же пойдём на рыночек.
– Ого, французское вино. Пап, символически плесни, пожалуйста, пять капель.
Павел налил себе полный фужер красного вина и рюмку – для дочери.
– Твоя мать убила бы меня сейчас на месте.
– Как хорошо, что она за тысячу километров.
– Вы часто с ней ругаетесь?
– Да постоянно. Нотации читает, пилит. Привыкла на своей работе кодексом махать.
– Каким кодексом? Где она трудится?
– Всё там же, в мэрии, юристом.
– Умница! Не то, что я, охранник в Воронцовском парке. Лузер.
– Ты художник.
– Саш, давай выпьем с тобой за твой день рождения. Эх, где мои пятнадцать лет! У тебя же всё впереди: и любовь, и жизнь. Это здорово, что ты приехала. Это такой бальзам мне на душу, если бы ты знала.
Шурка выпила вино и отхлебнула кофе. Голова её приятно закружилась. Зуриков открыл окно и закурил.
– А мне сигаретку? – спросила девушка.
– Нет, солнышко.
– Да я уже пробовала, пап.
– Нет и нет!
– Ну ладно, не кипешуй. И что ты охраняешь в парке?
– Южную террасу Воронцовского дворца охраняю, вместе со львами.
– Львами?
– Да, они, представляешь, из белого мрамора. Двое спят, двое сидят, остальные – готовы наброситься и растерзать туриста. Сашуль, ты приехала в райское место. Алупка!
– Покажешь мне сначала этих львов?
– Конечно. И дворец, и парк, и город покажу. Ты полюбишь всё с первого взгляда.
– Ты родился здесь?
– Да, в Алупке, в этом самом доме. Он имеет историческую ценность, построен был двести лет назад из диабаза – из камней Ай – Петри.
– Что-то я про это уже слышала. Это гора такая?
– Да, гора святого Петра. Есть канатная дорога к ней. Мы обязательно прокатимся с тобой по канатной дороге. Ты всё увидишь.
Павел налил себе ещё фужер и выпил его залпом.
– Не много ли ты пьешь, пап?
– Нет, Саша, у меня такая радость – дочка приехала. К тому же это целебное вино из Франции от друзей-маринистов. Они приезжали сюда на пленэр. Зовут меня в Париж, на Елисейские поля. Сашуль, поехали со мной в Париж?
– Поехали.
– Я ведь серьезно.
– А учиться, кто за меня будет? Пушкин?
– А до первого сентября ты вернешься.
– Поехали!
После третьего фужера вина Павел покачнулся на стуле и чуть не упал. Шурка вовремя поддержала его за локоть.
– Может быть, приляжешь, пап?
– Пожалуй…Саш, ты не подумай плохо обо мне. Я ведь с ночи, ни секунды не спал.
Девушка помогла отцу добраться до дивана. Он что-то бормотал и вскоре засопел во сне. И Шурка долго на него смотрела, улыбалась. Потом взяла в руки «Девушку у моря». Подумала: как же глупо они поссорились с матерью – из ничего, слово за слово, в пух и прах…Она достала сотовый – пятнадцать вызовов от мамы. «Надо позвонить ей. Позвоню, когда папа проснется». Девушка закрыла глаза и будто растворилась в шуме моря и гомоне переулка. Всё-таки желания иногда исполняются…
6. КОРОТКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Антошу Вилова разбудил пронзительный, отчаянный храп соседа по каюте. Извертевшись на жесткой верхней полке, Антон что есть силы похлопал в ладоши – со стороны обидчика никакой реакции. Тогда Вилов свесил ноги и, наступив на столик, спрыгнул на пол, распахнул окно. Ворвавшийся с Волги августовский ветер обдал его утренней свежестью. Вдали за легкой дымкой проступали контуры песчаного берега. Вилов невольно им залюбовался. В подобном плавании Антон оказался впервые за двадцать шесть лет своей безоблачной жизни. "На работе через два часа начнут искать, пусть помечутся, -подумал он, – сами пусть запускают свои компьютерные программы. Таких профи, как я, в этом городе – раз и обчелся. Выгонят, без места не останусь".
– Ой, не надо, братцы! Ой, за что? -воскликнул вдруг сосед. – За что вы меня? Пригожусь!
И поднялся, сел в постели круглый, как колобок, с чаплинскими усиками, пухленькими щечками, в коротких белых пантолончиках.
– Ой, простите. Доброе утро, – сказал, смутившись, "храпун".
Вилов холодно кивнул в ответ.
– Приснится же такое. Лучшие друзья толкали меня к проруби. А я ведь плавать не умею, – прыснул по-детски сосед. – А давайте знакомиться, вас ведь ночью подселили. Афанасий Лукич Садовников.
– Вилов Антон Антонович.
– Вот и славно. Одному-то шибко скучно плыть. Я же с самой Астрахани пилю один. Представляете?
Антон плотно закрыл окно.
– Я был в гостях у внучки, ей три годика исполнилось. Такая заводная, -добродушно стрекотал Садовников. -Подвижная в меня, касатушка. Маринушкой зовут. У вас есть семья?
– Да нет, Бог миловал. Я холост, -мрачно произнес Антон.
– Ничего, все впереди. Ой, мне бы ваши годы.
Вилов понял, что скучать в каюте не придется. А ему хотелось побыть одному, поразмышлять над случившимся. Больше всего Антона омрачала мысль, что его любимая Аленушка сейчас рядом, в одной из кают, скорее всего в люксе спит или милуется со своим новоиспеченным суженым. И это уже четвертая ночь их медового месяца. Другой бы на месте Вилова успокоился, махнул рукой, постарался бы все позабыть. Но как, если после этой злополучной свадьбы для Антона все потеряло мало- мальский смысл? Безумно ему хочется ее увидеть, заглянуть в глаза, спросить: зачем ты это сделала? Зачем сама себя закрыла в золотой клетке? Накануне свадьбы Антон с Аленушкой поссорились из-за пустяка – не достал он денег ей на туфли, потому что на мели сам оказался, да и приятели… Так она обиделась как маленький ребенок, убежала от него и в тот же день ей подвернулся на "Форде" этот отпрыск новых буржуа – Никита.
– Я-то в Чебоксарах выхожу, – бурлил, умываясь, Афанасий Лукич. – Никогда у нас не бывали?
– Не довелось, – отозвался сонно Вилов.
– Лучше нашего города нет. Картинка моя ненаглядная. В нем родился я, в нем и закончу свой путь. А вы где выходите?
– В Нижнем.
– Это, значит, к родным направляетесь или как?
– Просто еду в гости к Максиму Горькому, – улыбнулся скованно юноша, – любимый мой писатель.
– А… так вы, стало быть, литератор или журналист?
– Читатель.
