Цветы, кстати, Вадим не любил, как и долгий поклон. Даже если ему спектакль удавался, на поклон, в отличие от актеров, выходил нехотя. Чувствовал себя нелепо в этот момент.
Департамент культуры, худрук и директриса театра к постановке его пьесы «Женщинам к просмотру не рекомендуется» отнеслись с опаской. Но он послал всех подальше. Актеры тоже сопротивлялись, играть не хотели. На Вадима жаловались все. Но он был тверд. Это стало делом жизни – поставить спектакль о несостоявшейся любви.
И верить, что он еще увидит Лену. И извинится за свой обман.
В один из вечеров, когда хмель совсем закружил голову, а из питья осталась только водка, Вадим вышел из номера семнадцатого этажа мо-сковской гостиницы, оставив за дверью компанию выпивших коллег.
– Я тебе говорю, ты меня услышь, – звучало уже словно из другой вселенной.
– Это ты меня услышь, – вторило все оттуда же.
Вадим пошатнулся от неожиданной мягкости ковра, направился к лифту, решив спуститься на четвертый этаж за соком или колой. Лифт долго и бесшумно ехал вниз, Вадим следил за своим отражением в огромном зеркале – его оно явно устраивало, несмотря на взлохмаченный вид.
Дойдя до бара, он оперся на стойку, изо всех сил постарался казаться трезвым. Собрался и позвал тощего бармена в накрахмаленной рубашке, заказал две бутылки колы в стекле. Рассчитался карточкой и направился в номер. По дороге в пустынном холле, сотворенном из полумрака и махровой тишины, увидел светловолосую рыжеватую девушку в длинной куртке, больше ничего не рассмотрел, ему хватило – незнакомка показалась красивой.
– Привет, – алкоголь придал наглости. Вадим
перехватил бутылки колы, зажав горлышки сколь-зкими пальцами.
– Вы что-то хотели? – спросила девушка.
– Пошли ко мне, – выговорил мужчина, почти не запнувшись.
Вадим сам не понял, как они зашли в лифт, как он прижал ее к зеркалу, крепко обняв за талию одной рукой. Лица не видел. В отблеске зеркала перед его глазами предстал отражающийся женский затылок. А дальше свет стал чересчур ярким. Рассудок поплыл от скорой близости с женщиной. Левая рука ощутила желаемую плоть, а правая – холодное стекло бутылок.
Очнулся Вадим в пустой гостиничной комнате на двуспальной кровати в темноте. Зажмурил глаза – ничего не вспомнил. Открыл их снова – разглядел потолок.
Бутылки из-под колы валялись на полу.
Вадим похлопал себя по бедрам и понял, что лежит в джинсах. Рот пересох от перегара. Попытался припомнить, что было. От того, что воспоминания путались и выдавали какие-то сюрреалистические эскизы полотен Пикассо, обострялось чувство стыда. Погрузившись в себя, понял, что вопреки ситуации самочувствие очень даже ничего. Привстал. Заприметив на подоконнике сигареты, полез за зажигалкой в карман. Подцепил ее пальцами, а вместе с ней – листок бумаги.
Потянулся к телефону на тумбочке. Подсветил.
Ровный, умело вырезанный прямоугольный листочек в клеточку. Вадим прищурился, разглядел на нем цифры, каллиграфически выведенные си-ними чернилами. Восемь… Девять… Пять…
Вадим набрал номер – подсветка смартфона резал глаза; скорее поднес его к уху – услышал длинные гудки. Глаза начали закрываться… После третьего гудка отозвался женский голос. Вадиму он показался очень красивым и давно знакомым.
«Алло» прозвучало совсем банально. Непротрезвевший мозг вспомнили интонации роман-тических комедий и мелодрам.
– Вы же мне номер оставили?
– Неприличный вопрос вообще-то. Что ты звонишь мне среди ночи? Я уже сплю. Раньше не мог?
– А почему ты ушла? – боясь правды, Вадим все-таки решился и спросил.
– Ты охерел, что ли? Ты ничего не помнишь?
Повисла пауза. Вадим посмотрел на множество московских огоньков за окном. В приоткрытое окно рвался сырой февраль. Внизу шумела улица.
– Более-менее, – пробубнил уездный режиссер, тут же устыдившись своей невнятности. Вдруг припомнил, как его дружки, сцепившись, катались по полу, а он их растаскивал. Что-то они там не поделили. Кажется, спорили о творчестве Шекспира, будь он неладен. Девушки уже не было, это он, проанализировав, осознал точно. От этого стало легче.
– Так помнишь или нет? Что ты, как мальчик провинившийся?
– Нет, не помню, – разозлился Вадим.
– С этого и начинал бы… Ты мне показался куда интереснее. Наверное, ошиблась. Первое впечатление обманчивое, – девушка замялась.
Несмотря на поздний час, голос ее не был сонным.
– Ладно, – грубо перебил мужчина женское возмущение. – Приходи.
– Ну, ты реально охеревший? Я уже уехала.
– Так приезжай.
– Я за городом живу, если что.
– Говорю, приезжай, – с грубостью уже надавил Вадим.
– Двадцать тысяч.
– Что?! – после цены у Вадима в голове все точно встало по местам. Он подошел к окну, закурил. Москва сквозь призму еще пьяных глаз выглядела огромной картинкой из пазлов, местами неправильно собранных, вдавленных вопреки пазам в неподходящее пространство, границу которого обозначали сверкающие небоскребы. По одному из них сверху вниз пробегала белая полоска, словно шкала индикатора, непонятно чего показывающего.
Вадим залип на ее бессмысленном движении.
– Ты уснул? – девушка разрядила тишину. – Снов тогда.
– Приезжай, – Вадим отрыл окно и, омытый сырым шумом столицы, попытался стряхнуть пепел. Пепел тут же влетел в номер обратно, попал на лицо.
– Переводи двадцать тысяч и жди.
– Ты охренела! – Вадим неожиданно взорвался, девушку этим не удивил, но испугал сам себя.
– Тогда все, котик, спи.
– Стоять.
– Так что?
– Давай за десять.
– У тебя что, нет денег?
– Есть…
– Ну, тогда не торгуйся, прошу, это так уни-жает мужчину.
– Слишком дорого.
– Так и скажи, у тебя нет денег.
Вадим не докурил, во рту стало противно. Табак реанимировал невыветренный алкоголь. Чаще всего в последнее время с деньгами было все хорошо. Но почему-то в такой важный для него момент у него осталось наличкой только двадцать тысяч.
– Есть, – как-то обреченно произнес Вадим. – Только наличка. Клянусь, я все отдам. Жду. Я в…
– Я знаю, где ты. Ладно, жди. Сейчас на этот номер переведи мне на такси тогда. Не забудь.
А главное, завари и выпей чай, я видела, он в номере есть. Понял?
– Хорошо, – ухмыльнулся мужчина. Еще недавно строгий и уверенный, так послуш-но отвечал какой-то шлюхе. Откинул телефон в сторону. Вспомнил про деньги, которые надо перевести. Добрался до смартфона. Перевел.
И снова отбросил. Чуть пошатываясь, начал подбирать пивные банки и окурки с пола. В номере
нестерпимо воняло дымом. Распахнул все окна, запуская сырость зимней Москвы в свою берлогу. Огрызки колбасной нарезки на полиэтилене, куски сыра, крошки Вадим собрал ладонью в пакет.
Наведя порядок, как показалось при свете дальних огней, Вадим завязал пакет с мусором, откинул его в угол и решил принять душ. Дверь закрывать не стал, боялся пропустить приход незнакомки. Выдавив из маленьких гостиничных тюбиков в руку одновременно шампунь, гель и бальзам, начал растирать тело – с головы до ног, словно готовился к первому свиданию. Из лейки били горячие струи, обжигали тело, Вадиму показалось этого мало – сделал погорячее. Намывая голову покосился на дверь – не стучит ли кто. Пена попала в глаз – защипало. Он трезвел, и от этого ему становилось хорошо.
Вадим долго протирался полотенцем, предназначенным для ног. Потом глянул на свое атлетическое отражение – крепкие руки, мощная шея, еще не старый.
И вдруг пробил смех: это же развод, она не приедет – получила бабло за такси и крепко уснула. И обратно уже ничего не вернуть. Сука…
В дверь постучались.
Вадим не поверил. Тогда постучались еще. Он, обмотавшись полотенцем, вышел из ванны, включил свет. В глазах рябило. Отворил дверь, разделя-ющую его с неизвестностью. Посмотрел в темный и душный коридор. Сделал шаг назад. В номер вошла красивая рыжеватая блондинка все в той же длинной куртке.
– Как-то слишком быстро ты, сказала, что за городом.
– Тсс, – тонким указательным незнакомка коснулась пухленьких губ.
После ее отманикюренный палец надавил на выключатель.
И снова стало темно.
– Ну и вонища у тебя, – девушка сняла длинные сапоги на каблуках, по-хозяйски вошла в глубину номера, словно жена, внезапно вернувшаяся из командировки и заставшая мужа после бурной гулянки. – Слушай, хоре бухать. – Незнакомка взяла с подоконника пустую коньячную бутылку, так и не увиденную Вадимом во время уборки. – Где урна? – Девушка оглянулась. – А, вот. Что вы тут делали, не пойму.
Вадим присел на кровать.
– Слушай, ты точно охерела, – придя в форму, Вадим почувствовал себя увереннее. Девушка прошла мимо него, сняла куртку и повесила на вешалку. Встряхнула длинные волосы, демонстрируя всю себя стройную, фактурную, в облегающем платье.
– Не, котик, – девушка прошла к окну, закрыла его. – Дует. А так это ты охерел, если что.
Я у тебя спросила мило, помнишь, в лифте: «Ты один?» Ты сказал: «Да». И куда меня притащил?
К пьяным мужикам с не очень, мягко говоря, культурными лицами. Кто это были?
– Коллеги мы, режиссеры.
– Они больше на бандитов каких-то похожи, – девушка неожиданно и робко присела на другой конец кровати. – Ты еще и режиссер?
– Да. И кажется, даже неплохой.
– О-о-о, ну ты даешь, котик.
– Бля, не называй меня так.
– А как тебя называть?
Вадим поправил полотенце, боясь обнажить лишнее.
– Вадим меня зовут.
– А по отчеству?
– Можно без отчества, – вырвалось зло.
– Как скажешь, – девушка выдержала аккуратную паузу, – Вадим. Я Елена. Чем займемся?
Вадим, снова проверив на себе полотенце – крепко ли завязано на животе, достал из мини-бара бутылку швепса и мартини. Подошел к столу.
Отыскал у чайника два чистых бокала. – Будешь?
– Ну, давай, раз ничего интереснее предложить не можешь.
– Ну ты и стерва.
– А ты алкаш с потерей памяти.
– Ты сразу же ушла? – Вадим налил Лене в стакан мартини. – Хватит?
– Лей побольше. Можешь не разбавлять.
Мужчина протянул женщине бокал. Налил себе до краев, разбавлять тоже не стал.
– За знакомство! – жестом предложил чокнуться.
– И ново, и свежо…
Вадим непроизвольно улыбнулся, узнав фразу
Чичикова из «Мертвых душ».
