– Цитируешь классику?
– А ты думаешь, это только ваш удел? Режиссеров? – девушка сама чокнулась об застывший в воздухе бокал Вадима. – In vino veritas!
Сначала выпила Елена. Следом за ней мужчина. Нависла тяжелая предутренняя тишина. За окном контуры ночной Москвы начали расплываться.
Предрассветную чифирную муть разбавили первые слонечные лучи, и она стала похожа на детсадовский или армейский чай.
– Так почему ты ушла? – легкий и холодный алкоголь преобразил Вадима.
– Да потому! Что я тебе, думаешь, дура, одна среди таких морд находится? И вообще, смени тему.
Вадим в голове прокрутил несколько фраз, все они показались логичными, но он ни одну из них не произнес, так как в эту ночь он не хотел ничего ло-гического. Он опустил взгляд на стройные, вытянутые вперед ноги Елены. Подумалось: интересно, они в чулках или в обычных колготках.
– Если что, – улыбнулась Елена. – Я тут с тобой не бесконечно. И еще ужасно хочу спать.
– Поспи тогда.
Девушка допила залпом остатки мартини, поставила стакан на стол. Посмотрела на Вадима.
На этот раз, он сразу заметил, взгляд ее был куда мягче.
– Не, я так не могу.
– Не переживай. – Вадим подсел к девушке, приобнял. – Поспи, если стесняешься, не разде-вайся. Хочешь, я отвернусь.
Вадим говорил и говорил, осознавая абсурд своих слов, но остановиться не мог. Лена ему напомнила о любви, которую, казалось, невозможно уже повторить. А вдруг возможно? И этот дерзкий голос. И нежный, и грубый одновременно. После фразы «хоре бухать» Вадиму стало плевать на по-траченные деньги, оно того стоит. Он не слышал этой фразы полтора года. И полтора года прожил без любви. И вот она к нему вернулась в лице дорогой проститутки столичного отеля. Неужели счастье снова случится?
Мужчина мягко погладил по плечу съежившуюся, словно от озноба, девушку. Коснулся носом теплой и душистой шеи так же, как касался первый раз ее.
– Я сейчас тебя боюсь, – произнесла Елена.
– Почему?
Они в обнимку повалились на кровать. Вадиму стало все равно уже на набедренную повязку.
– Я – это словно не я, – произнесли губы. – Ты смотришь на меня, а не на меня, понимаешь? Куда-то…
– Куда-то в прошлое, – продолжил Вадим.
– Да.
– Ты напомнила мне одну… Ты совсем не похожа, но напомнила, я не знаю, – Вадим провел носом по щеке девушки, робко поцеловал. – Я ее люблю.
– Знаешь, – девушка отстранилась, хотела заплакать, но засмеялась. – Как прекрасно! Рада за твои такие чистые чувства.
– Что с тобой, не пойму?
– Блядь, ты не понимаешь? Ладно, – девушка привстала, ловко расстегнула со спины платье. То плавно, как в замедленной съемке, сползло вниз.
Елена осталась в нижнем белье. И все-таки оказались чулки. Шагнула из упавшего платья, словно на эшафот…
За ее спиной вдали сияли небоскребы, свеи зи окон подсвечивал красивую в чашечках лифчика грудь.
По одной из высоток все так же сверху вниз бегала белая шкала.
Елена прилегла рядом с Вадимом.
– Если бы ты знал, как мне деньги нужны.
– Зачем?
– Молчи… Пользуйся… – грубо и с досадой сорвалось с женских губ, которые тут же с жаром коснулись крепкой груди.
Вадим поджал под себя девушку. Та изобрази-ла удовольствие.
– Она делала так?
– Делала.
Дальше руки Вадима потянулись к лифчику.
Щелкнула застежка. Елена издала тихий стон, приподнялась, чтобы удобнее было его снять. Она понятия не имела, почему она так похожа на ту, которую она ни разу не видела. Елена, сама того не желая, предугадывала движения Вадима, но всячески им сопротивлялась. Но борьбы между ними не получилось. Вадим не осознавал ничего. Он был уже в июньской ночи, на той летней высотке московской окраины в объятьях женщины и за пару минут до счастья.
Он тогда опоздал на поезд, дела перенес на непонятный срок. Она позвала его к себе. И они наслаждались друг другом, осознавая, как бывает прекрасно, когда у мужчины и женщины одновременно срываются планы.
– Я ничего не понимаю, – со слезами вырвалось у девушки.
Вадим тоже ничего не понимал.
И она – кудрявая и хрупкая – сквозь стон повторяла: «Я ничего не понимаю».
И не было зимы, только долгое лето в утрен-ней дымке и состоявшееся счастье. Первые лучи солнца, теплое утро, на скорую руку заваренный чай. Не стоишь на семнадцатом этаже, а летишь выше и выше – открываются простор столичной периферии, косые крыши частного сектора, поросший посадками горизонт, необъятный июнь. А за спиной – неторопливые слова и нежные женские объятия.
Прошлое прокручивалось дальше, где-то ускоренно, где-то замедленно, но все же достигало финала. И вот уже август, она гордо уходит от него навсегда по проселочной дороге. Дома с желтыми окнами по краям, последние дни августа, звездная ночь. Кудрявая, в легком платье – отдаляется все дальше и дальше.
Елена смотрела с балкона на засыпающую окраину, огоньки машин редели. Проехал по дороге длинный автобус для рабочих депо. Небо заволакивали облака.
Бессонница, как обычно, начиналась к утру.
Вроде бы ничего и не тревожило, просто не спа-лось – и все. Голова была пуста, из мыслей – только завтрашний рабочий день, не более того.
Открыла планшет, попробовала почитать какие-то тексты, сохраненные для досуга. Начала «Эвридику». Не пошло. Какая-та ерунда. Прав был Ремарк: в бессонницу человек не может ничего делать, кроме как не спать.
Вспомнила о нем. Плюнула. Ничего хорошего не пришло на ум. И зачем он был вообще нужен?
Вадим никогда ей не нравился. Просто возник в такой момент жизни, когда хотелось тепла.
Она вернулась к кровати, где спал ее любимый человек – правильный, красивый, даже выбритый еще со вчера. Хотя его щетина никогда не оставляла раздражения на коже. А щетина Вадим оставляла.
И все у них было: рестораны, цветы, вечерние прогулки на яхте.
Она знала, что ее красота и острый ум для этого мужчины являются большим подарком. Никто и никогда так к ней бережно не относился. Его правде нет смысла возражать. С его мыслями нельзя не согласиться. Такого невозможно не полюбить.
Легла под нежную руку, бережно ее подняв.
Одеялом укрываться не стала. Тело возлюбленно-го показалось холодным. Попробовала с боку на бок – все как-то неудобно. Сон не шел. Про Вадима лучше и не вспоминать. Но он, сука, как ни обнимет, сразу делается спокойнее и хочется заснуть, отключиться до утра, а после очунуться и не шевелиться, готовиться к очередному расставанию.
Нет, это все в прошлой жизни. Лучше закрыть глаза посильнее – сначала будет темнота, потом болезненные искры, а дальше – забвение. И он обязательно не приснится.
Но как ни старалась – со не шел, так и пяли-лась полночи в высокий потолок.
И по новой наваливались воспоминания: вот снова видит, словно на экране, идущую себя в сторону дома в легком платье; свет окон – с одной стороны и с другой, над головой августовское небо, полное звезд.
Она ненавидит себя, ей стыдно перед всем миром. Во что она ввязалась? Почему этого следа от кольца на пальце она не заметила раньше.
Значит, ему хватало подлости снимать его за несколько дней до встречи, куда-то прятать. А сейчас она приехала в его город, хотела сделать сюрприз, и тут он прокололся.
Не сразу она обратила внимание на след на правом безымянном. Они спокойно ужинали в ресторане. Вадим, как обычно, наглел, но ему шло.
Ей делал горячие комплименты. Она даже пыталась поинтересоваться его творчеством – потом на какой-то миг стало действительно интересно.
Но вдруг в пылу разговора он поднял палец к ще-тинистому подбородку. Она посмотрела на руку. И обрушился мир. В животе все сжалось. Она поняла, что та вечерняя музыка столицы в ней больше не зазвучит. И снова тихая пустота, как было до того, как он появился.
– Лен, ты не так поняла, – начал он тупые оправдания. – Я давно с ней не живу, просто раньше снимал, чтобы тебя не смущать.
Вадим был жалок – от уверенного в себе мужчины не осталось и следа. После резкой боли сделалось легче, так как поняла, теперь-то его она точно любить не сможет. Дальнейшая жизнь будет без него, как она себе ее и представляла.
Стало стыдно за него и за себя – дуру в красивом платье.
– Прошу, не провожай меня, – сказала Лена. – Умоляю, пожалей меня.
После девушка заплакала, хотела, как обычно, положить голову ему на плечо, опомнилась, побрезговала. Попробовала встать, поняла – ноги не держат. Вадим ей помог подняться.
Мелькал свет, шумела музыка, приглашенный музыкант пел про упоительные вечера и хруст французской булки.
Ей, как никогда, требовались его крепкие и теплые руки, но сейчас их невозможно было выносить, ощущать возле себя. Вадим погибал, когда открывал Елене дверь авто, чтобы она вышла из такси на улице родного поселка. Вместо ночи, полной страсти, она выбрала ночевку у родителей. Вадима всего трясло, он бы все отдал ради одного слова из ее уст: «прощаю».
Прощения быть не могло.
Заря осветила Москву. На широком экране телевизора отразились мужчина и женщина на кровати. Лена прижалась к возлюбленному, терпя неудобства и стараясь не шевелиться. Через час будильник заиграл знаменитую французскую песню о любви.
Она вылезла из-под руки мужчины, вздохнула, пора было собираться на работу. Вдруг осознала – выходной же. Совсем потеряла счет дням. Это все от счастья, убедила себя Елена, после легла на живот и уткнулась в подушку. Вздрагивали ее красивые лопатки, торчащие из легкой, кружевной ночнушки.
Ее ожидал долгий и нежный воскресный день с любимым человеком.
Стиснув зубы, Вадим бросался за ней раз за разом, стараясь вырвать из прошлого свою любовь.
Он погружался все глубже. Но как бы он ни старался, счастье ускользало. Кудрявую девушку было уже не догнать.
А Елена уже не стонала, она мычала от боли.
Слезы текли по щекам. Она клялась себе, что это в последний раз. Больше никаких и никакого. Девушка со всей ненавистью впивалась в широкую спину мужчины, который ей даже успел понра-виться в первую минуту знакомства, которого она успела уже возненавидеть на всю жизнь.
Толчок за толчком. «Вот после этого я скажу “прекрати”, – думала Елена. – Вот сейчас точно… Я скину его… Прошу, не надо». Но она только безропотно смотрела на погрязшего в яростной страсти Вадима и боялась.
Вадим вспоминал все самое нежное и грубое, накопленное за время разлуки.
И, потеряв контроль, навалился всей тяжестью на женское тело, вдавив его в белые простыни широкой постели.
– Я по тебе не могу. Я без тебя никак. Я тебя… – тараторил Вадим, не понимая, это он думает или проговаривает вслух.
Когда все закончилось, Вадим открыл глаза. Мертвой хваткой прижал к себе Елену, не оставив ей шанса вырваться. Улыбнувшись своей несостоявшейся любви, закрыл глаза.
Руки разжались только после сна – девушка тут же выскользнула из его объятий. Вадим внимательно наблюдал, как рыжеватая блондинка медленно встает, подбирает с пола лифчик, поворачивается к нему спиной и красиво замирает, как памятник женскому одиночеству, возведенному перед сырой, бульварной, подсвеченной холодными огоньками Москвой. Елену освещал розовый рассвет, а она искала себе оправдание – ей больше всего хотелось себя простить. Внизу с шумом просыпалась столичная жизнь.
Небоскребы погасли. Бегающая подсветка, как шкала индикатора, остановилась на высших этажах.
Вадим, обмотавшись полотенцем, добрался до куртки, вытащил из кошелька последнее – три пятитысячных купюры и пять тысячных, протянул их уже одевшейся Елене.
– Спасибо.
– За что?
Девушка ощерилась, словно пантера, – мужчина дрогнул.
Елена взяла деньги, смяла обеими руками и швырнула Вадиму в лицо.
– За… – хотел было поинтересоваться предутренний клиент.
– Как вас по отчеству?
– Васильевич, – недоуменно произнес растерявшийся режиссер.
– Меня сегодня с вами не было, Вадим Васильевич. – Елена хотела сдержаться, но не смогла.
– Лучше передай эти деньги своей шлюхе. Она неплохо в эту ночь отработала.
Девушка вышла, не оставив за собой даже аромата духов. В номере снова запахло перегаром и куревом. Вадим топтался босыми ногами на смя-тых купюрах, понимая, что любви с ним сегодня уже не случится. Через два часа ждал поезд. И он точно знал, что на него успеет.
