Мокрые ладони соскальзывали. Я готов был отдать все свои сокровища, даже складной нож, лишь бы сейчас же вылезти обратно, пока жуткая жуть не откусила мне что-нибудь нужное.
На другой верёвке омежки спустили фонарь.
– Чо там? Призраки есть? – заорали сверху.
Вода в озере, как и в Буре, оказалась прозрачной, и на близком голубоватом дне я разглядел нагромождение костей. Торчали знакомые осколки широких рёбер – это были альфы. Колыхались в водовороте обрывки ещё не истлевшей одежды и волосы на безглазых черепах – это были омеги. Никаких останков бет, я бы их узнал.
Значит бойня шла и здесь, в нашей родной пещере. Коммуны перебили всех и сбросили тела в воду. Обычные следы войны и никаких чудовищ.
Я тогда чуть не сорвался вниз от облегчения. Омежки корёжились от любопытства:
– Дарайн, хоть мявкни что-нибудь! Или тебя там спрут за жопу схватил?
Я выловил из воды лучевую кость поцелее, сунул за пояс и пополз наверх, к восхищённым взглядам. Честно их заслужил.
Настоящие чудовища жили не в нашем озере, а за стенами пещеры. Их города по всему миру щетинились пиками высоток и полицейскими БТРами, перекрытыми КПП, колючей проволокой, оскаленными псами на поводках. Там, в городах, таились все чудеса, о которых в нашем клане помнили единицы. Небо в окнах и пикники по выходным, телевидение и вузы, забитые едой магазины, яхтенные прогулки… Город – грёбаная мечта.
Но для того, чтобы жить в таком городе и не беспокоиться о завтрашнем дне, требовалась малюсенькая малость. Надо было родиться бетой.
Никому из нас так не повезло. Наш удел – прятки по пещерам, голод и борьба за выживание. Мы, альфы и омеги, объявлены вне закона. Мусор общества, подлежащий уничтожению. На этой планете мы лишние.
Альфы считаются у бет вселенским злом. Они уверены, что все войны и несчастья с сотворения мира произошли по нашей вине. Едва мы выползли из первичного бульона, как принялись драться, драться, драться за омег и лучшую жрачку, пока не довели мир до полного кхарнэ.
В это же время мудрые беты добывали огонь, строили зиккураты и выходили в космос. Тысячелетиями терпели положение наших слуг, низшей расы, потому что не текли раз в месяц, а следовательно, нашего расположения не заслуживали.
Всех детей смалу учили: омега станет домохозяйкой, можно дипломированной, но работать будет только по желанию, пособия-то на рождение детей соперничали со стоимостью самолётов. Альфа войдёт в высшие круги армии или политики, там у своих всё схвачено. На худой конец свой бизнес откроет с мизерными налогами – схвачено и там. А бета будет всю эту верхушку обслуживать. Какие бы ни были у него предки золочёные, выше заместителя ему не подняться, как говорится, без яиц не берут в космонавты.
Всё оставалось так, пока учёные-беты не научились выращивать в инкубаторах детей любого пола и внешности на заказ. Хоть тощих, хоть кудрявых, хоть в крапинку, был бы генный материал для скрещивания. И кого беты начали выращивать? Да самих себя. Пока не стало их как грязи – куда ни плюнь, в бету угодишь. Альфы в правительстве зашевелились, но беты-помощники докладывали, что инкубаторские поделки ведут себя смирно, за права не борются и налоги платят исправно.
А потом одному из бет, капитану Сорро, стукнуло в голову, что альф и омег пора вообще изжить. Так, оставить горстку на расплод. Зачем им кормить дармоедов? Типа мы сидели у бет на шее с начала времён да ещё и командовали, хотя вся наша функция в экосистеме – трахаться и рожать.
Справедливости ради надо сказать, что имей этот Сорро яйца, то были бы они пожёстче, чем у иных альф. Пропаганда велась так тихо и незаметно, что, когда грянул гром, сюрприз был грандиознейший за всю историю цивилизации. Коммуны этого Сорро – он к тому времени самопроизвёлся в генералы – начали травлю планетарного масштаба, которая продолжается до сих пор.
Самых здоровых омег стали вылавливать и содержать в закупоренных институтах, чтобы месяц за месяцем извлекать созревшие яйцеклетки для инкубаторов. Двенадцать яйцеклеток в год от одной омеги, а то и больше – это двенадцать младенцев-бет. Немолодые и больные омеги шли в расход на месте.
Многих альф тоже схватили, они наверняка и сейчас томятся за решётками лабораторий. Но одного альфы достаточно, чтобы обеспечить сперматозоидами миллионы яйцеклеток на годы вперёд. Поэтому большинство альф, тех, кто не успел скрыться, просто расстреляли, как ненужное звено в цепи воспроизводства.
Беты не знают любви, её нет в их наборе чувств. Они обделены природой и не нуждаются ни в паре, ни в семье. Зачем пара, если член только для поссать? Для них важно лишь благополучие собственной коммуны. Душевную связь между альфой и омегой они считают слабостью, которая нас якобы и сгубила. Но хладнокровные беты, эти рациональные мозги с автоматами, совершили две роковые ошибки.
Во-первых, беты, обвиняющие нас в слабостях, сами оказались не лишены их. В разгар тотальной бойни коммуны иногда щадили маленьких детей. Мол, без отцов всё одно сгинут, зачем лишнюю кровь на себя брать?
Мы росли на развалинах старого мира, оборванные крысы подземелий и пещер. Наверняка Всемогущий Отец-Альфа расхаживал по небесным чертогам и чесал репу в недоумении, как нам удаётся выжить. Понадобилось несколько лет, чтобы мы выросли, а беты свою ошибку осознали.
Во-вторых (я до конца понял только вчера), наша слабость – это наша сила. Едва я научился ходить, стал драться за себя. Как и все альфы со времён палеолита – за жрачку и омег. Было это азартно, но вполсилы: перебили пост коммунов – так им и надо, угнали продуктовую фуру – клан нажрётся, миссия выполнена. Другой жизни я не помнил и только смутно мечтал о ней.
А теперь я буду драться за Риссу и в полную силу. За то, чтобы мы выбрались из этой пещеры и шли по мирным улицам своего города. Чтобы солнце блестело в её чёрных волосах, и моя омега никогда ничего не боялась.
Я хочу для Риссы весь мир. Беты ошибались, считая это слабостью.
***
Как я и ожидал, моё решение пометить Риссу восприняли без радости. Первое «фу» пришло от Лиенны.
Лиенну я с детства знал. Уникум среди омег – всё ей было нипочём. Во время одной из вылазок год назад коммунские дальнобойщики отстрелили ей два пальца на левой руке. В укрытие возвращались на угнанном фургоне; мы с Таром, Гаем и Карвелом – в раздрае. Кровища из Лиенны хлещет, пальцы на ошмётках кожи болтаются, бинтов с собой – один куцый рулон, а мы, альфы, целые остались.
И что? Лиенна вкололась лидокаином из аптечки, Тара с бинтом отпихнула. Сидит, пальцы по одному отрывает и в окно – фигак. «Они, – говорит, – никогда мне не нравились». Её перевязывают, а она ржёт над тем, как весело мы коммунов бомбанули. Искалеченная омега. Ржёт. Чтоб мы не куксились, что не уберегли её. «Круть! Буду на два ногтя меньше стричь». По силе духа Лиенна любому альфе дала бы фору.
А теперь, когда она появилась на деревянных мостках, ведущих к водопаду, я не сразу узнал её. Сгорбилась, посерела, в нечёсаных светлых лохмах – нитки седины. Скулы обтянуло кожей, словно не неделя прошла, а годами её на дне ямы держали.
Я отвернулся виновато – немного стыдно стало за своё счастье на таком фоне. Но что сделаешь? Лиенна родила бету, а бетам не место в клане. Этот закон мы приняли сразу и единогласно, Лиенна тоже голосовала «за».
Даже выросший с нами бета останется бетой. С каждым годом будет опаснее для клана, как активированная бомба с замазанным таймером – хрен знает, когда рванёт. Президента Сорро тоже когда-то родила омега, и что стало с его родителями? В газетах писали, что их ликвидировали первыми.
– Тебя Халлар зовёт.
Надорванный голос Лиенны я тоже не узнал. Даже в потухшие глаза её взглянуть не решился. Не помогут никакие утешения, разрыв такой глубокой связи – это не пальца лишиться. Всё-таки правильно, что старейшина не говорил омегам, где хоронил новорождённых бет.
От тревожных мурашек зачесалась спина. Мы с Риссой не инкубатор, не можем заказать себе правильное потомство. Бета может родиться с такой же вероятностью, как альфа или омега; это лотерея, устроенная природой, где у трёх полов равные шансы…
Ну нет, с нами такого не случится. Не для того мы вытащили Риссу из самой преисподней, чтобы её чёрные глаза стали такими же пустыми. Именно этому я посвящу следующую тысячу коммунских смертей.
Сочетание «несчастная Лиенна в одиночестве и обрыв» показалось опасным. Я бы ни за что не оставил свою омегу в такой момент, но Тар… Где теперь Тар? Я развернул Лиенну к боксам за плечи:
– Пошли, холодрыга тут.
До этого безразличная, Лиенна отшатнулась. Я не сразу догнал, что она почувствовала запах Риссы, теперь неотделимый от меня, как вторая кожа. И пусть я только из купальни – такое не смывается. От возмущения Лиенна ожила:
– Ты сдурел? Зачем?!
Началось.
Понять меня мог бы только Тар, который сам пережил подобное: когда для своей истинной омеги ты просто альфа, такой же, как все (в случае с Таром ещё и хуже других). Но не станешь же сейчас говорить с Лиенной о Таре? И не станешь же каяться, что пометил я Риссу из жадности?
– Посмотри на меня, Дарайн! – Лиенна гневно сгребла меня за куртку. – Я сама не верила, что захочу сдохнуть. Думала, я охрененно крутая и срала на коммунские сказки о наших слабостях. А теперь удавиться хочу. И это я только отдала ребёнка.
Не выношу, когда омеге плохо, а я не могу помочь. Уж лучше киркой по яйцам.
– Давай не будем?
– Тупая ты альфья башка! – Лиенна зашипела мне в лицо. – Если завтра твою дырявую тушу привезут под брезентом, Рисса уйдёт за тобой. Ты привязал её чёртовой гормональной связью, и она, поверь мне, существует! Я без сына сплошной дырой стала, как эта сраная пещера, во мне эхо гуляет! С Риссой будет хуже. – Она отпихнула меня с былой силой. – Ты кхарнэ придурок!
Я молчал, с детства привык к её резким наездам. Единственной омеге в нашей группе сходило с рук всё. К тому же сердилась Лиенна зря. Я не собирался умирать, сколько лет уже на вылазки ездил. Чтобы меня прикончить, коммунам придётся придумать что-то из ряда вон. Теперь буду вдвойне осторожен, я не имею права расстроить Риссу своей гибелью.
Отхлестав меня презрением, Лиенна словно выдохлась. Сползла на дерево мостков, подпирая спиной скалу.
– Вали, альфа…
Едва промелькнула вина, что я реально совершил с Риссой подлейшую подлость, как вспомнились мягкие губы на моей щеке, дыхание на плече – до мурашек, и во мне снова рассвело. Нет, всё правильно. Вчера я стал целым, мне наконец-то спокойно.
С верхнего уровня к реке спускался Карвел, в лапище – почти пустая бутыль «Черки». На щеках – рыжая щетина и свежие ссадины. Ага, третья группа как раз после вылазки отоспалась, у их координатора удар знатный. Кто там из омег потечь собирался? Грызня среди альф, похоже, была нешуточная, и Карвелу снова не повезло. А мне всё не верится, что я выбыл из этой игры.
Я указал ему на Лиенну: присмотришь? Карвел грустно кивнул: конечно, это же Лиенна. Без Тара в нашей группе стало совсем тухло.
Пещера просыпалась, шуршала перегородками боксов, гремела ботинками по деревянным настилам. Зажглись лампы – ночью бензин для генератора мы экономили, и передвигаться по извилистым тоннелям можно было только со светоуказкой.
Клан принимался за работу: затрещала за стеной швейная машина, от кухни запахло на этот раз не мясом, а разваренной кашей. Значит, припасы экономят, пора на коммунскую скотобойню наведаться. Навстречу на занятия проскакала группа малышей. Где-то загудела вагонетка, оставшаяся со времён, когда тут добывали апатит.
Свой бокс старейшина обустроил на самом верхнем уровне. Попасть туда можно было через девять пролётов шаткой отсыревшей лестницы. Стены пещеры здесь сочились водой и пестрели плесенью. Зато у Халлара имелось самое настоящее окно, укрытое козырьком скалы от наблюдения коммунов с воздуха.
Халлар был одним из немногих, кто помнил жизнь до войны. Это он собирал нас, малолеток, по заброшенным деревням и свалкам, учил всему, что мы знали. Если кто и имел право мной командовать, то это старейшина, наш общий отец.
Халлар стоял в клубах дыма и раскуривал сигару. Лениво так, не спеша. Альфа как альфа, лет уже за сорок, плечистый, пониже меня и в таком же заношенном камке. (*Камок (военный жаргон) – камуфляжная одежда. Прим. автора).
Не успел я опустить за собой брезентовую штору, как мелькнула перед лицом волосатая лапа, и щёку обожгло ударом.
Я шатнулся и сбил на пол коробку сигар с тумбы. Глаза заволокло алым.
Я бросаюсь на Халлара – ладонью в грудь – подсечка. Он валится спиной на стол, я хватаю нож – полосую лезвием – разлетаются кровавые брызги из-под светлой бороды…
Стопэсто.
Вдох – выдох. Меня целует Рисса. В ямочку под горлом, тепло и нежно, шею щекочут её ресницы…
Я поднял взгляд; алая пелена уже рассосалась.
Кто-то кхарнэ любопытный заглянул к моей омеге, пока я ходил умываться, и донёс старейшине. Значит, Халлар тоже считал, что я своей меткой сгублю Риссу. Да скорее на БТР пойду грудью, чем допущу это.
– Больше. Так. Не делай, – сказал я.
Халлар посмотрел в глаза и понимающе кивнул. Меня не надо злить, чревато, несмотря на всё моё к нему почтение. Это был второй и последний раз. В первый раз я выхватил за отстреленные пальцы Лиенны. И не только я, вся группа, но тогда было за что.
Буря так и не разразилась. Халлар обошёл стол вокруг, подволакивая перебитую ногу – не срослась как следует, полгода уже. Уселся перед расстеленной топографической картой Гриарда, затянулся дымом. Я опустился напротив него в плетёное кресло – разговор так разговор. Кроме нас с Таром, ещё и Халлар знал, что такое истинная омега. Он должен был понять меня.
– Значит, вместе навсегда? Не в наших условиях, Дарайн.
– Мы с Риссой не дети. Не начинай, а?
Я понятия не имел, сколько мне лет. Может, двадцать, может, больше. С этой войной дитём побыть не пришлось толком.
– Ты забыл, что мы здесь делаем? – затянул Халлар.
Помнил я. Растим армию мстителей. Каждый альфа бесценен, каждая омега бесценна втройне. Рисса для меня бесценна в… я такого и числа не знаю.
– Сколько всего нужно добыть, чтобы выжить? – давил Халлар. – У нас патронов меньше, чем ртов! Мало тебе, что из-за Риссы облаву на нас объявили? Теперь устраиваешь медовый месяц?
– И что?! – возмутился я.
Будто в первый раз альфа с омегой закрылись в боксе. Это же святое.
Пометил и пометил – кому какая разница? Я вчера вжимался в смуглую кожу Риссы, взахлёб упивался её нежностью. «Коммуны лишить нас почти всё, – сказала она. – Почему мы лишить себя остальное?» Что я должен был делать, когда уже держал в руках её душу? Оттолкнуть?
Халлар разошёлся, размахивая сигарой:
– Я разве не предупреждал? Ты теперь не боец, а омегин симбиот! Будь у Риссы хоть часть решительности Лиенны, я бы слова не сказал – езжайте вместе. А куда я отпущу с тобой тепличный овощ? Она автомат в руках не…
– Не смей! – Я подскочил, моё кресло отлетело с грохотом. – Тебе бы то, что она пережила!
Халлар смёл на пол нож, увернулся от хватки, поднимая руки:
– Молчу про Риссу, остынь! Признай правду. Твоя омега против коммунов непригодна, а ты сейчас суток без неё не протянешь.
– Я на соплю похож? Справлюсь.
– Не справишься. Я когда-нибудь врал?
Никогда. У меня в животе похолодело.
– Подожди… Ты не говорил про сутки. Ты сказал про эту… эмпатическую связь!
Он вообще избегал темы меченых омег и своего довоенного прошлого. Можно понять: если бы мою омегу убили коммуны… И думать не хочу. Халлар просил нас не делаться зависимыми друг от друга, это вызывает сложности. Но я выбрал сложности, они того стоили.
Халлар уселся обратно, вытянул больную ногу на тумбочке.
– Вот именно, – сказал уже без наезда. – Думаешь, эмпатия – это вместе грустить и веселиться? Ты теперь её эхо: она вздрогнет там, ты вздрогнешь здесь. Была бы это Сино, Кэрил, любая наша омега – ещё ничего. А Рисса твоя свяжет тебя. Она пока не научилась жить по-нашему, для неё выход из бокса – подвиг. Захочет тебя рядом – и помчишься. А ничего другого она не хочет, не видишь, что ли? Как ты поведёшь группу?
– Поведу. Ты меня знаешь.
Значит, буду справляться и с этим.
Он скривился:
– Забудь, ты не всесильный. Им нужен адекватный координатор. Ты поступил бесчестно – перед кланом, перед голодными детьми. Перед Лиенной особенно. Попроси её рассказать тебе, что такое долг.
Это уже перебор – такие вещи сравнивать. Если бы кто из омег родил от меня бету, я бы тоже позволил избавиться от ребёнка. К счастью, мои сыновья живы, брака не делаю.
Весь клан знал, что Халлар далеко не по-отечески дорожит Лиенной, но помалкивал из уважения к старейшине. Все делали вид, что не замечают, как Халлар постоянно восхищается дорогой ему омегой и ставит в пример. Вот и я не стал спорить.
Стоял перед ним как оплёванный. Куда ни ткни – всюду виноват. Оказывается, быть счастливым среди нашего дерьма приравнивается к дезертирству.
