Свет на втором этаже другой. Юдей понимает это, едва ступив на толстый ковёр. Нет, он всё такой же оранжеватый, порождение свечей, но в нём появляется что-то чужеродное. Искажение. Как будто свечи – лишь декор, маскировка. Истинный источник света скрывается за ними, и он настолько чужд всему, что видел или готов увидеть человек, что достаточно одного взгляда на него, чтобы сойти с ума. По спине пробегают мурашки.
Её комната последняя в череде дверей, на левой стороне, так что нужно пересечь весь коридор. Первая ведёт в отцовский кабинет, вторая – в большую ванную, за третьей скрывается родительская спальня, четвёртая отделяет от коридора комнату для гостей, которую ребёнок подсознательно воспринимает буфером между своим мирком и взрослым миром родителей. Юдей никогда бы в этом не призналась, но в детстве она чувствовала себя не просто одинокой, но будто бы выселенной на задворки. Лишь много позже она осознает, что её мать, сознательно ли, случайно, постоянно выстраивала между собой и дочерью стены, потому что, в сущности, никогда не хотела ребёнка.
«Может, зайти к отцу?» – думает Юдей, приближаясь к первой двери. Обычно она чуть приоткрыта, и, когда отец внутри, оттуда доносится либо скрип пера, либо его задумчивое хмыканье. Он любил читать, любил узнавать новое. Он даже построил для своей дочки крошечную обсерваторию под крышей и часто вместе с ней наблюдал за звёздами. Пока дела не пошли под откос.
Сейчас дверь закрыта. Юдей всё равно берётся за ручку и пытается её повернуть. Кабинет заперт. Раньше такого не происходило. Ни до, ни после.
«Что случилось?» – думает Юдей. Свет, кабинет. Этот дом точно такой же, но, с другой стороны, в нём всё по-другому, как будто слегка сдвинулось. На градус-два. Шагнуло в другое пространство, и теперь чужеродная геометрия лезет в глаза тем настойчивее, чем больше Юдей старается её не замечать.
Например, плинтус на потолке. Он всегда был светлыми, что раздражало мать, но очень нравилось отцу. Сейчас же он почти чёрный и поблескивает какими-то серебристыми нитями. Подобных украшений в доме не водилось.
«Кто их купил?»
Или подсвечники. Они висят на разной высоте, хоть и через равные промежутки. Но Юдей точно помнит, как мать ругалась на строителей из-за неровной линии подсвечников.
Вторая дверь тоже заперта. Это как раз не странно, за ней клокочет вода. Скорее всего, кто-то наполняет ванную. Юдей проходит мимо, пропускает и третью дверь, и четвёртую. Замирает у своей. Ручка… не поворачивается.
По щеке будто скользит горячий солнечный луч. Юдей вскрикивает и оборачивается. Застывает.
Там. На лестнице. Слишком низко, чтобы разглядеть, едва выглядывает. Юдей щурится, впивается ногтями в ладонь. Багряные глаза. Тусклые хищные щёлки. Они следят за ней с верхней ступеньки. Очень низко, будто их хозяин распластался по лестнице. Существо неподвижно. Как и Юдей.
Мозг оттаивает. Включаются древние инстинкты выживания. Пальцы отпускают дверную ручку, рука вытягивается вдоль тела, правая нога дёргается вперёд. Существо на лестнице не шевелится, хотя уже должно было понять, что его заметили. Быстро перебирая ногами, Юдей возвращается к двери в гостевую, пробует открыть её. Ничего. Остаётся спальня родителей.
«Тебе придётся спуститься», – думает она, но мозг блокирует мысль, отрекается от неё, как животное, которое бросает болезненного детёныша, чтобы спасти здоровых. Закрыта. Существо продолжает наблюдать.
Юдей дотягивается до подсвечника и со всей силы дёргает. С громким чавкающим звуком он отделяется от стены. На месте отверстия содрогается склизкий кусок розовой плоти. Он не кровоточит, просто дрожит, словно потревоженный вилкой студень. Со стороны лестницы доносится ленивый клёкот. Хищник уверен, что жертва никуда не денется.
Юдей встаёт прямо и вытягивает в сторону лестницы нелепое оружие.
>>>
Всё становится прозрачным.
Извилистые оборочки на изразце Хагвула, улочки, тонкими венами спускающиеся к Портам, острые шпили и величавые фасады, тупоносые мобили, выпуклые бока торговых судёнышек – всё теряет цвет и истончается, сохраняя силуэты, обведённые тонкими чёрными линиями.
Хэш Оумер падает в прозрачный мир.
Свет проделывает с ним то же самое. Забирает цвет и форму, низводит до примитивной высоты и длины. Первыми сдаются пальцы рук и стопы, но Хэш этого не видит. Он захвачен в плен повторяющейся мыслью, которая вся состоит из обрывков несвязных букв и звуков. Она застилает ему глаза. Её породил толчок таинственного незнакомца. Нет. Не так.
Её породил крошечный клочок кожи на руке незнакомца, которую Хэш успел разглядеть.
«Не может быть», – тут же выдаёт мозг, как будто отрицанием можно избежать истины. Будь Хэш слабее, так бы и произошло, но он точно знает, что видел. Тёмно-синюю кожу, бархатистую на вид. Она туго обтягивала мощную костяшку среднего пальца, и пускай свет в странном внутреннем обиталище приглушен, но когда ему нужен был свет? В серебряную сферу его толкнуло существо одной с ним расы.
«Как это возможно?» – задаётся он вопросом, не обращая внимания на исчезающие ноги, торс, плечи. Хэш до сих пор их чувствует, и этого ему достаточно.
Тридцать лет назад он прибыл в Хаолам сквозь портал, скрытый в пещере под Университетом, спасённый человеком, который стал ему названым отцом. Десять лет люди продолжали рисковать жизнями, погружаясь в мэвр в поисках его сородичей, но так и не обнаружили признаков другой разумной жизни. Хэш привык думать, что он – последний осколок погибшей расы, свидетельство цивилизации, уничтоженной неведомым врагом.
Тем временем Хагвул, сотканный из линий, надвигается на него, вмещает себя в поле его зрения целиком, искажаясь в пропорциях. Хэш смотрит на город, узнаёт некоторые улицы и здания, но что-то всё время отвлекает его, какое-то навязчивое мельтешение в уголках глаз.
«Что за чертовщина?»
Он не ожидал, что этот мир потребует от него действий.
Хэш пытается сделать шаг, но, непривычный к плоской фигуре, слишком сильно заваливается вперёд. Колени подгибаются, и верхняя часть тела падает, эластично натягиваясь в поясе. Кто-то рядом кричит, и Хэш, кое-как восстановив равновесие, оборачивается.
Он различает силуэты мобилей, телег, людей, но то, что двигается на него, слишком хаотично, чтобы хоть как-то его интерпретировать. Хэш не единственный заметил аномалию: несколько силуэтов-горожан показывают в сторону приближающегося вихря.
– Зовите патрульных!
– Чудовище! Чудовище!
– Уводите детей!
«Почему чудовище?» – думает Хэш. Аномалия пронизана хищной грацией, уродливой красотой острых углов и неряшливо склеенных частей. Чистый авангард.
– Это… – пытается сказать он, но замолкает. Слова кажутся плоскими, как и весь этот мир. Ещё свежи воспоминания о другой реальности. Жёлоб, сверкающая сфера, сильный толчок в спину.
– Бегите!
– Элоим, защити…
Аномалия подбирается вплотную, взмахивает выпирающим в верхней части тела углом и протыкает чей-то силуэт насквозь. Крик сотрясает воздух. Насаженное существо трепыхается, воздевает руки к небу и виснет, исторгая реальную алую кровь. Замершая улица оживает. Горожане бегут. Что-то грохочет, хотя грохотать здесь нечему.
Аномалия отращивает второй острый угол, вонзает его в жертву и разрывает пополам. Одну часть она сбрасывает в отверстие, открывающееся прямо в центре тела, вторую прижимает к земле.
Хэш пятится. Он уже видел нечто подобное, но никак не может вспомнить, где. Перед глазами стоит картина – плохо освещённая комната с низким потолком, серебряная сфера парит в центре. Толчок в спину. Он летит вперёд, но успевает взглянуть на руку, исчезающую под плащом. Тёмно-синяя кожа, туго натянутая на костяшку среднего пальца.
«Сородич».
Свет мгновенно вспыхивает, уничтожая линии, оставляя после себя чистый лист, который закручивается по краям, скатывается сам в себя. Хэш не успевает заметить, как поверхность становится зеркальной, лишь осознаёт, что видит в непрерывно-текущем серебристом потоке своё обычное отражение. И незнакомца в чёрном плаще. За левым плечом.
>>>
Холодный пот прошибает Юдей. Она не помнит, сколько уже стоит на месте с подсвечником наизготовку и смотрит в пустые багряные глаза. Два узких полумесяца не шевелятся.
Юдей отлипает от стены. Голова кружится, и, лишившись опоры, женщина падает, в последний момент выставляет руку перед собой. Взгляд на секунду соскальзывает с лестницы, но тут же возвращается. Полумесяцы ещё там. Всё так же пусты, неподвижны. Так же опасны.
«Что это?» – думает Юдей, но мысли, скованные страхом, тяжело перекатываются в едва оттаявших лакунах мозгах. Она не замечает, но большая часть движений, вроде упора руки в противоположную стену, продиктованы ей кем-то древним. Кем-то, кто давным-давно потерял голос. Этот немой старик исподволь верховодит, пока сама Юдей путается в липких лапах ужаса.
«Бежать… Надо бежать…» – думает она и даже делает шаг назад, но вспоминает, что все двери заперты. Как это произошло? Она сама загнала себя в ловушку? Что она вообще здесь делает?
Первый ярус Мраморной дороги, Благородная улица, дом номер семнадцать. Тёмно-серая кладка, строгая резьба, узкие, будто клыки, колонны в эркере. Внутренний дворик, чуть ли не целиком скрытый огромным старым каштаном.
«Зачем я пришла сюда?»
Детство, надломленное смертью отца. Что-то постоянно выступает на месте слома, но Юдей никогда не пыталась разобраться, что именно. Она построила свою жизнь, собрала из тех деталей, до которых смогла дотянуться, которые смогла вырвать из рук немилосердной судьбы. Так стоит ли ей бояться того, что скрывается за багряными глазами? Мгновение проходит быстро. Юдей сжимает подсвечник и медленно идёт в сторону лестницы. Она не отрывает взгляда от полумесяцев. Ей кажется, что они стали темнее, но всему виной освещение. Оно медленно гаснет по всему дому. Что-то будто глодает пламя свечей.
Уши Юдей наполняет шипение. Она кричит в ответ.
Существо с багряными глазами прыгает вниз, опутанное шорохами, словно диковинной мантией. Женщина бежит следом. Она не может разглядеть существо. Враг предстаёт неясной чёрной тенью, скоплением тьмы, скользящим над полом.
– Стой! – кричит она, но существо не слушается.
Юдей проскакивает прихожую, не замечая, что кто-то переставил вешалку к противоположной стене. Существо скользит через столовую и бросается в кухню. Морав налетает на полностью сервированный стол. Раздражённо звякает посуда, Юдей сцеживает гневный рык и упускает из виду, что у стульев вместо ножек – пожелтевшие берцовые кости.
Погоня оставляет кавардак в кухне, гостиной, библиотеке. Спускается в подвал. Только когда свет окончательно гаснет, и Юдей оказывается в бархатистой, пахнущей сыростью и гнилью темноте, бравада отступает.
Шипение становится громче. Женщина пытается вспомнить, в какой стороне выход, вертит головой, пока не натыкается на два багряных полумесяца.
Теперь они высоко, под потолком. Смотрят вниз, источая тот же холод и пустоту. Мрак прямо под ними прорезает алая полоса. Она быстро становится шире. Влажно чавкая, переваливается внутри пасти язык, ниточка слюны тянется от длинных зубов, а багряные глаза вспыхивают чёрным огнём.
Юдей падает на пол. Ей некуда бежать. Мрак смыкает полы своего плаща над её теменем и заполняет голову женщины изнутри. Юдей кричит, но не слышит собственного голоса.
И просыпается.
>>>
– Кто ты? – спрашивает Хэш.
Фигура неподвижна, словно статуя. Первые несколько секунд охотнику кажется, что она – плод его воображения, но тут незнакомец поднимает руки.
Воздух наполняет скрежет ржавых шестерней. Хэш вертит головой, пытаясь найти источник шума, но комната всё так же пуста. И тогда он понимает. Ещё не до конца верит, но оборачивается и смотрит на существо, потревожившее его покой.
Незнакомец снимает капюшон. Ткань падает с лысого черепа и открывает нечто похожее на лицо Хэша: тот же высокий лоб, массивные надбровные дуги, рубленый подбородок. Невнимательный человек даже мог бы их спутать.
– Т…
Скрежет становится громче, и Хэш видит, как шевелятся губы сородича.
– Я не понимаю, – шепчет охотник в ответ, но незнакомец продолжает говорить. Странный язык, полный грубой красоты изъеденного ржавчиной механизма. Хэшу кажется, что он даже узнаёт отдельные звуки, не смысл, но тени смысла.
Стены комнаты дряхлеют на глазах. Едва ли охотник замечает, как сфера за его спиной твердеет и идёт трещинами, словно поверхность огромного яйца. Взгляд Хэша прикован к глазам сородича.
Тусклые багряные фонари взирают на него так, будто уже когда-то видели, давным-давно, в другой жизни. Охотник пытается прочесть в них хоть что-то и не замечает, как они наполняются слезами. Тяжёлая капля стекает по щеке, оставляя тёмную каверну, по которой должны последовать другие, но незнакомец резко поднимает кисть и вытирает щёку.
– Я не понимаю, – повторяет Хэш, но, похоже, для непрошеного гостя в этих звуках столько же смысла, сколько для фюрестера – в скрежете. Хэш делает шаг вперёд, вытягивает руку, ещё не до конца понимая, что собирается сделать. Незнакомец тоже идёт навстречу, но ступает тяжело, будто преодолевает сопротивление воздуха или какой-то невидимой упругой стены.
Сфера беззвучно осыпается осколками. На свет появляется полупрозрачное щупальце, уходящее корнем в пол. Оно сомнамбулически вздрагивает и медленно разворачивается.
Хэш подходит ещё ближе и замечает, что он на полголовы выше незнакомца. Тот неподвижен, что-то будто сковывает его, и потому охотник тянется сам. Пальцы дрожат, тревожно перебирая воздух. То, что должно произойти, пугает обоих.
«Кто это?» – думает Хэш, не замечая, как щупальце за его спиной поднимается, вытягивает кончик в его сторону, плывёт по воздуху. Будто боясь потревожить силы, недоступные пониманию, Хэш опускает ладонь на плечо незнакомца. Сородич замолкает.
Щупальце резко бросается вперёд. Оно беспрепятственно проходит прямо сквозь затылок и выходит с другой стороны, из точки в центре лба. Охотник замирает, не в силах пошевелиться, а незнакомец начинает быстро говорить. Хэш его почти не видит. Стены осыпаются, и сквозь крошечные прорехи внутрь заглядывает чернота. Незваный гость пытается поднять руку, но что-то сдерживает его. Он не замечает, как первая струйка крови появляется из его левой ноздри, течёт вниз, переваливаясь через хребет верхней губы.
Мысли в голове Хэша бегут с небывалой скоростью. Он не успевает их сформулировать, подумать, улавливает лишь какие-то куски и яркие вспышки образов, которые без контекста кажутся чудовищной фантасмагорией. Щупальца, пыль, кислый привкус во рту, крик, треск. Скрежет.
Кисть незнакомца корчится, будто живое существо, которому причиняют неимоверную боль. Она тянется к руке Хэша, вытягивая столько сил из своего хозяина, что рискует убить его. Разделяющие их несколько сантиметров – пытка. Багрянец в глазах незнакомца темнеет, становится почти чёрным. Скрежет полосует воздух словно плеть палача.
Гул, шорохи, лопата, удушье, боль, называй меня, Юдей, визг, бледность, деревянный стук, смех, сдохни… Вспышка.
«Я сплю».
Хэш фокусирует взгляд на незнакомце. Он последнее, что осталось в черноте. Его бьёт крупная дрожь, глаза и губы почернели. Он продолжает смотреть на охотника и что-то говорит.
Рука касается руки. В тот же момент чернота набрасывается на сородича, облепляет с ног до головы, так, что остаются только глаза. Скрежет становится выше, истончается и вдруг превращается в слова.
– Акхи, – слышит Хэш.
И просыпается.
ГЛАВА 5
Палаты госпиталя СЛИМа не отличаются комфортом. Никто не предполагал, что лаборатории потребуется отдельная больница. Всё изменило появление кизеримов. Подозрительные раны, чудовищные мутации, яды и жидкости, которые не встречаются не то, что в Хагвуле, а во всём Хаоламе. Рано или поздно доктора Городской больницы стали бы задавать вопросы, и руководство СЛИМа приняло решение оборудовать собственное медицинское крыло, чтобы не доводить до этого.
Под него отдали этаж целиком, но даже спустя тридцать лет кажется, что хирурги, терапевты, вирусологи и весь врачебный персонал здесь как бы гости, а не полноценные обитатели. Неустроенность выражается в узких коридорах, низких потолках и тусклом свете. Часть проблем должны решить текущие проекты, но, по-хорошему, госпиталь нужно перестраивать или переносить на поверхность. Оба варианта неосуществимы. По крайней мере, в обозримом будущем.
Хэш открывает глаза. Всё тело ломит, кожу на горле щиплет. Голова раскалывается, но он прекрасно помнит сон, который только что видел. Кое-как приподнявшись на кровати, он осматривает комнату и понимает, где находится.
– Х… – хрипит он, но голоса нет.
«Связки», – думает охотник и пытается встать, только сил не хватает. Откинувшись на подушки, Хэш смотрит в потолок и продолжает размышлять. Постепенно зрение приходит в норму, и он различает трещины в штукатурке и швы кирпичной кладки. Чтобы хоть как-то отвлечься, он начинает считать секунды, но быстро сбивается. Думать тяжело. Мысли постоянно возвращаются к незнакомцу в плаще, память воспроизводит хриплый голос:
«Акхи».
Хэш беззвучно повторяет слово несколько раз. Ассоциаций нет, но, по непонятной причине, это сочетание звуков приятно резонирует внутри.
Скрипит дверь.
– Пришли в себя? – спрашивает медсестра, подходя ближе. Хэш молча кивает и показывает пальцем на горло.
– Да, связки повреждены, но быстро восстанавливаются. Новая терапия… – объясняет женщина, но охотник только делает вид, что слушает её.
