Притихшая, было, магия внутри согласно зарычала, и Ильдар нервно ухмыльнулся ей в ответ. А почему, собственно, нет? Он присел, запуская пальцы во тьму, и магия в ответ на его мысли послушно хлынула наружу. Черное море без конца и без края подернулось рябью, вскипело, и выросло оскалившейся десятком пастей гончей сворой. Свора завыла. Первый ее вой в этом мире был беззвучен, зато вибрация от него продрала до костей. Свора была слепа, но глаза ей были не нужны, она и так чуяла добычу – едва родившись, она уже знала, кого искать. Гладкие морды безошибочно задрались к верху, все носы развернулись в одном направлении через беспроглядный туман. Девка была там, в этом не было сомнений, эта тьма уже знала вкус ее крови.
Ильдар наклонился к своре – от зыбких шкур пахнуло горячим железом, и прошептал: «Взять».
Свора рванула с места, а он помчался за ней через клубы темноты, спотыкаясь об обломки мебели и собственные ноги. Он едва успевал, бросаясь по лестнице вверх, перепрыгивая через ступени, которых будто стало больше, чем он видел, когда только вошел в дом. Он бежал и бежал, то и дело хватаясь за обломки перил, помогая себе не упасть, а лестница все тянулась и тянулась, выхватывая из темноты и бросая ему под ноги новые ступени, и растворяя их в темноте прямо за его спиной. Ярость зажгла его не хуже, чем азарт охоты. Он собрал магию и швырнул ее вперед инстинктивно, как совсем недавно таким же импульсом вынес дверь. Дом содрогнулся, с потолка посыпалось, рядом с Ильдаром упала балка и, покатившись, скользнула в пролет между этажами. Зато лестница перестала водить его кругами, он наконец-то увидел свору и выдохнул. Та все-таки поймала девку, и тесно сгрудившись вокруг, отрывала от нее куски, с треском перемалывая кости мощными челюстями. Он поморщился от звуков влажного чавканья и вибрации беззвучного рыка, и устало заковылял к ней, чтобы посмотреть поближе.
– Ну вот и все. Заставила же ты побегать, су… – он осекся на полуслове, заглядывая в мешанину из истекающих розовой слюной пастей, полных острейших зубов и почувствовал, как предательски слабеют колени: свора глодала то, что еще полчаса назад было Соечкой. Гончие уже своротили ей нижнюю челюсть, и из разорванной шеи хлестала кровь, заливая нежные ключицы и мягкие каштановые пряди, выбившиеся из высокого хвоста. Свора подставляла черные языки под теплую соленую струю, слизывая подтеки вокруг, жадно зарывалась носами в распоротый живот, и не обращала на Ильдара никакого внимания.
К горлу подступила тошнота. Ильдар, расширив глаза от ужаса, мгновенно окатившего холодом и липким потом, неверяще замотал головой и шагнул назад, тут же спотыкаясь о что-то. Он неловко всплеснул руками, в попытке удержать равновесие, а потом что-то тяжелое с хрустом ударило его по затылку, и он потерял сознание.
***
Очнулся он от чужого крика. Под щекой было мокро, пряно пахло гвоздикой и спиртом. Веки удалось разлепить не с первого раза, а когда он, наконец, сделал это, глаза тут же заслезились от едкого дыма. Голова разрывалась от боли, и эта боль была везде. Еще никогда в жизни ему не было так больно. Ильдар застонал, облизывая сухие губы, язык задел спекшиеся ранки, жаля короткой вспышкой новой боли. Что еще хуже – в нем не было ни капли магии. Он попытался было перевернуться, и обнаружил, что связан по рукам и ногам кручеными шнурами от портьер и вдобавок привязан к чему-то твердому и теплому. Пришлось скосить глаза, чтобы рассмотреть, но из своего положения он смог увидеть только, как издевательски тряслись шелковые кисточки от каждого слабого движения. В нос ударил запах горелого мяса, густой и крепкий. Едва соображая, что происходит, он повернул голову и замычал от ужаса. Сзади, на боку, как большая ложка, весь почерневший от гари, лежал Уж и выдыхал с сиплым присвистом прямо Ильдару в лицо. Его собственного лица больше не было, только черная гарь, исполосованная глубокими трещинами, из которых сочилось что-то влажное, слегка желтоватое. Желудок Ильдара скрутил болезненный спазм, и быстро отвернувшись, он уткнулся в мокрый ковер, на котором они лежали, и вдыхал запах пыли и алкоголя, пока тошнота не отступила. Переворачиваясь, он невольно потревожил Ужа, пихнув плечом, и тот слабо стонал от боли. Звук шагов позади снова заставил Ильдара дернуться, плотнее втираясь в тело позади. На глазах от ужаса и омерзения выступили слезы, обжигая сухую слизистую.
Шаги приблизились, и вскоре перед ним оказались пара женских сапог на высокой шнуровке и край вымазанного чем-то темным платья. Яра Бажова резко присела, и все поле зрения заняло ее бледное лицо в подтеках крови и грязи. Она приветливо оскалилась и вцепилась ему в макушку, подтягивая к себе, чтобы рассмотреть повнимательнее. Ильдар застонал: жгучая боль прострелила его от зажатых в ее кулаке волос до самой поясницы и горячими углями залегла в основание позвоночника.
– Ну и зачем ты притащился? – зашептала она, выдыхая ему в лицо тем же осточертевшим запахом специй и алкоголя. – Поздновато для гостей, и я не помню, чтобы мы кого-то приглашали. Бабка тебя прислала? Нет, не бабка, – она перехватила его голову чуть выше, по-животному диким движением вдыхая воздух вдоль шеи. – Оооо, конечно, он бы хотел, чтобы я так думала. От этого всего несет Яном и его магией. Тощий уродец, небось, обещал тебе нашу изнанку, за то, что ты, рембо, перебьешь тут всех, а?
Она тряхнула рукой, вырывая из него новые стоны. Ильдар попытался сосредоточиться, чтобы ответить, но язык не шевелился, а слова не шли, бестолково толпясь в голове, и каждая попытка подумать, причиняла лишь боль.
– Что еще? Сокровища, да? Славные волшебные вещички? – чужой рот перед его глазами сложился в издевательскую усмешку.
От тряски и боли в глазах помутнело, Ильдар задышал сквозь стиснутые зубы, изо всех сил цепляясь за действительность: жесткую руку в волосах, круглый ворот платья из серебристого бархата и чужой оскал с острыми, чуть выступающими клыками.
– Только знаешь, что? – она наклонилась к самому его лицу и доверительно прошептала, снова обдавая влажным алкогольным воздухом. – Мама говорила, что я в этом доме самое ценное золотко. И мой брат. Где мой брат, мразь?
Ильдар упал обратно на ковер, затылком прямо в черно-розовое месиво, когда-то бывшее лицом его лучшего друга, и обессилено закашлялся. Было так больно, так больно, и дышать в этом дыму так трудно.
Яра разжала пальцы, оставляя его, и завозилась где-то вне зоны видимости. Затем она подергала каждый узел, связывающий Ильдара и Ужа, ухватилась за бахрому, и куда-то потащила их вместе с ковром. В какой-то момент их тряхнуло о порог, и Ильдар почувствовал, что мороз тронул щеки, а дышать, как будто бы, стало легче. Яра пару раз останавливалась, шумно переводила дыхание и двигалась дальше. Ильдар лежал на спине, почти не чувствуя ни свое тело, ни как его в очередной раз бьет о неровности дороги. Может из-за мороза, а может потому, что в какой-то момент боли стало слишком много, чтобы она вся поместилась в него. Он смотрел на высокое ночное небо, на то, как редкие звезды кружатся смазанным хороводом. Впрочем, те, скорее всего, ему привиделись, когда веки стали слишком тяжелыми и пришлось их закрыть. Вдохи его становилось все реже, Ильдар почувствовал, как боль и сознание куда-то ускользают, а сам он проваливается в глухую темноту. Не в такую, которая плескалась сегодня у его ног, а в другую, настоящую.
Внезапно щеку обожгло ударом, а сам он резко со свистом вдохнул, слепо шаря глазами вокруг.
– Неееет, нет, нет, нет! – горячечно зашептала Яра, наклоняясь к нему. – На этом берегу ты не умрешь. Хватит и тех, кто остался в доме. Ты знал, что гончие, созданные из тени, не оставляют от своих жертв буквально ничего? Ни следа крови, ни костей, поглощают без остатка, как и не было никого. Ну, конечно, ты знал, затем и вызывал их, да?
Она улыбнулась, склоняясь еще ниже, грязными пальцами оттягивая ему веки.
– Красивые у тебя глаза, – протянула она задумчиво, коротко хохотнула, а потом снова ударила по лицу, когда его глаза начали закатываться.
Ильдар слабо выдохнул, заставляя себя смотреть – наверху, надо же, он и не заметил, как они спустились к реке, полыхал дом, языки пламени поднимались из разбитых окон, белесый дым уносило по направлению к центру города. Он перевел взгляд на Яру – в серых глазах напротив не было ни следа осмысленности, только искры того же огня, что пожирал дом за ее спиной.
– Огневица! – хриплый голос ее с усилием, как тупое зазубренное лезвие, рассек ночь.
Длинный порез полоснул ее по запекшимся губам, ложась накрест поверх другого, Ильдар сперва не заметил его во всей крови, размазанной по ее лицу.
«Нет! Нет, пожалуйста!..» – Ильдар сдавленно заскулил, беспомощно заворочался в своих оковах – он знал огневицу.
Яра его не слушала. Она поднесла руку к порезу и стерла набежавшие капли, а затем стряхнула вниз. Округлившимися от ужаса глазами Ильдар смотрел, как темные капли срываются с кончиков ее пальцев и с тихим стуком падают ему на ноги, на ковер и на тело позади него, чтобы в то же мгновение вспыхнуть столбами беспощадного пламени. Ильдар завыл, теряя от боли и слух и зрение. Он уткнулся в ковер, пряча лицо от жара, размазывая об него слезы, слюну и сопли.
Как же он был прав. Не должны существовать такие твари, никак не должны! Если бы мог, он бы засмеялся. Но вместо смеха из его горла вырвался только слабый стон. А потом все пропало.
Глава 2.
Леша поймал себя на том, что залипает в раскрытые створки лифта, только когда они с лязгом захлопнулись, отрезая свое залитое дрожащим желтым светом нутро от темноты подъезда. Пять утра, бога ради! До конца его смены было всего три часа! Чертовы ведьмы могли бы убивать себя и днем, в конце концов! Леша крепко зажмурился, вдавил большие пальцы в слезящиеся глаза до белых кругов и тихонько застонал от жалости к себе. Подъездное эхо разнесло его беспомощный скулеж по всей лестничной клетке, сквозь рассохшиеся рамы ему с тихим свистом отозвался ветер. Леша вздохнул и ударил по кнопке вызова еще раз, и створки снова надсадно заскрипели, открываясь. Заглянув во внутрь, подозрительно осмотрел пол – неровный, затертый чужими ногами, тот выглядел так, будто в любой момент мог провалиться в шахту, оценил расцарапанные стены, обклеенные рекламами доставок, чуть влажный угол и решил подняться пешком, молясь, чтобы у разбуженных жильцов хватило ума сидеть в своих квартирах и не лезть к нему с вопросами. На втором этаже его облаяла через дверь какая-то визгливая псина, на третьем он едва не пропахал носом лестницу, поскользнувшись на разбитой ступени. На четвертом этаже, рядом с распахнутой настежь дверью его уже ждали двое смутно знакомых криминалистов, из тех, что работают с Отделом. Они мрачно курили, привалившись к ободранной стене, стряхивая пепел в банки из-под энергетика. Оба стянули верх своих защитных костюмов, нарушая инструктаж, и выглядели так же бодро, как и Леша. И оба, при его приближении, синхронно бросили на него по взгляду из-под тяжелых, покрасневших век и вернулись к сигаретам. Леша, заражаясь настроением, молча пожал им руки и вопросительно кивнул на раскрытую дверь. В ответ на свою пантомиму он получил неопределенную гримасу и струю дыма в сторону от одного, и ленивое подергивание плечами от другого.
– Соседей опрашивали? – деловито уточнил Леша.
Тот, что сидел ближе к лестнице, затушил бычок об крышку банки и сразу же достал новую сигарету. Чиркнул спичкой, подкурил и медленно выдохнул.
– Напротив – никого. Может, уехали на Новый год, а может там и не живет никто. С другими пока не разговаривали, – ответил он и снова затянулся, глядя в раскрытую дверь.
А потом ухмыльнулся, покачав головой, будто вспомнив что-то забавное и сказал, глядя Леше прямо в глаза:
– Тебе надо самому увидеть эту херовину. Сколько работаю с вашими, никогда такого не встречал.
Леша отвернулся, вздохнул и шагнул за порог.
Квартира встретила его давно знакомой планировкой. Леша раз сто уже в таких бывал, знал такие квартиры вдоль и поперек, и даже снимал какое-то время. Мог точно сказать, сколько шагов от двери до кухни в конце коридора, сколько кафельных плиток умещается на полу туалета, и какие планировки у квартир по соседству.
Со стороны кухни на него налетела худая и высокая фигура, в которой Леша узнал Дремина, старшего, и единственного постоянного криминалиста Отдела. Он сразу начал запихивать Лешу в защитный костюм, хлопая по рукам, когда тот стал отбиваться. Ранним утром он был так же помят, как и все остальные, но ярко-голубые глаза его горели диким энтузиазмом, а щеки – нездоровым румянцем. В целом, вид Дремин имел счастливый и совершенно помешанный.
– Там такое, ты не поверишь! Свидетель! – сказал он с придыханием. – Без тебя не трогали, специально дожидались. Хотя руки чешутся еще как! Но я – ни-ни, мне не положено, даже пальцем. Ты знаешь, я к этим вашим магиям не особо чувствителен. Но даже у меня от этой штуки мурашки, – восторженно выдохнул он шепотом Леше на ухо.
Дремин взволнованно запустил пятерню в свои соломенные волосы, растрепав их еще больше, выглядя при этом отвратительно довольным для пяти утра и дела включающего в себя с мертвых ведьм. С другой стороны, это ведь Леше, а не ему иметь дело с их живыми эээ… коллегами.
– Штуки? Илья сказал там четыре трупа, – он снова тяжело вздохнул и попытался убедить самого себя в смирении и готовности судьбе.
– Ну и четыре трупа, да. Все – ребятишки из Смольного, Ян уже в офис заявился с утра пораньше, вы, наверное, разминулись.
Леша фыркнул. Разминулись, и славно. Ян был верховным, самым главным колдуном Смольного шабаша и пока что единственным колдуном, которого Леша видел вообще. Он выглядел едва ли старше его самого, носил очки в круглой оправе, брюки со стрелками и какой-то слишком стильный для Лешиного понимания вариант стрижки под горшок. А еще постоянно отвечал вопросом на вопрос, выворачивая каждую фразу, так, что она звучала пассивно-агрессивно и оскорбительно одновременно. Разговаривать с ним было совершенно невозможно. Если все ведьмы такие, то неудивительно, что о них дурная слава.
Когда Леша только перевелся в Отдел, он в мечтах рисовал себе приключения в духе популярных ТВ-шоу, где он нуарный коп в стильном плаще, и все сумрачные твари дрожат от его приближения. Но вокруг Леши были сотни километров огромной холодной страны, где большую часть года он таскал на себе пуховик, а сумрачные твари обычно доставляли куда меньше проблем, чем люди. К тому Леше из прошлого, сегодняшний он питал глубокое отвращение, возможно, с тонким налетом сожаления о безвозвратно утраченной наивности. С нуарным копом его роднили разве что недосып и кофеиновая зависимость. За те полтора года, что он проработал в Отделе, ему не встретилось ни одно проклятие, только пара убийств, замаскированные под ритуальные, да вышедшие из-под контроля ведьмовские эксперименты.
Почти семнадцать месяцев назад с ним случилось что-то вроде поворотного момента жизни.
Он просто шел из круглосуточного магазина с банкой кофе и мечтами о хотя бы восьмичасовом сне. После смены в полиции, две трети которой ушло на заполнение рапортов по новой форме, присланной из Управления, а оставшаяся треть на выяснение того, что форма была не та, Леше больше всего на свете хотелось уснуть и проснуться через месяц, или два. Дорога его лежала через парк, пустой в поздний час. Теплая майская ночь пахла сладко, предгрозовой ветер приятно обдувал лицо и гонял по асфальту комки тополиного пуха. Леша подумал, что до ливня вполне успеет немного прогуляться и решил пойти длинным путем. Сворачивая с широкой и освещенной дороги на узкую, и не так сильно освещенную, он совсем не ожидал увидеть, как в просвете между деревьями, огромная тварь жует что-то похожее на человека.
Она была больше трех метров в длину и полутора в ширину, непрерывно и бестолково сокращалась на манер кольчатого червя. Леша резко остановился, чиркнув подошвами кроссовок по асфальту, и попятился назад, стараясь не шуметь и не смея оторвать взгляда от того, как пульсируют в рваном ритме надутые бока, как ходят мягкие мышцы под серой шкурой, и как плотно обхватывают чужую шею. Наверное, у него не получилось, наверное, он даже что-то сказал, выдавая себя. А может быть, это и не было важно, и тварь почуяла его как-то иначе, ведь у нее не было ни глаз, ни ушей, но она безошибочно повернулась точно в его сторону. Сам он ничего не слышал из-за грохота пульса у себя в голове, и все что он видел перед глазами, мерцало в том же ритме. Тварь перестала мусолить голову человека в просторном черном худи и рваных джинсах, из-за темноты нельзя было сказать точно, мужчина это или женщина – череп был смят, как консервная банка, из вмятин торчали костяные осколки. Чудовище вытянуло вперед пасть, внутри по кругу усеянную мелкими зубами, и медленно поползло к Леше. От каждого движения шкура монстра покрывалось глубокими трещинами, ползущими от холки до брюха, расслаивая тело на куски, прямо вдоль мышечных секций, обнажая что-то серое и блестящее от сочащейся слизи. В воздухе, напитанном влажным и пряным запахом молодой еще зелени и пыли, повисло что-то тягучее и тяжелое. Тяжелее грозы и сильнее ливня.
Это ощущение он запомнит навсегда, и еще не раз вспомнит позже, когда будет иметь дело с магией.
Лешу затрясло, его тело выбросило в кровь столько адреналина, что хватило бы добежать до дома на одном дыхании, но он не сделал ни шага. Колени его вмиг сделались мягкими, едва способными держать вес, взгляд заметался между оставленным телом и монстром. Только сейчас он заметил разбросанные вокруг обломки походного столика, скудный свет фонарей осветил какие-то стеклянные осколки и поломанные свечи, перемазанные в крови и слизи. Воздух вокруг уплотнился. В голове стало шумно, но пусто. Желудок схватило спазмом, он в панике подумал, насколько будет плохо, если его вывернет прямо здесь.
Леша мог убежать. На самом деле, он очень хотел. Тварь ползла медленно и не смогла бы его догнать. Человеку на земле уже нельзя было помочь, с расплющенной головой он, должно быть, был мертв еще до его прихода. Черт знает почему, но Леша не убежал. Вместо этого он тяжело оторвал ногу от земли и шагнул в сторону, уводя тварь за собой. Та с тем же упорством последовала за ним, проминая тяжелым брюхом ветки и мелкую поросль, и увязла между двумя деревьями, растущими слишком близко, чтобы она могла пролезть, дернулась пару раз, в попытке выбраться и окончательно застряла. Передняя ее часть треснула где-то сверху, трещина расползлась в стороны, разошлась по дрожащим бокам легко, как тонкая бумага от воды. И в следующую секунду вся передняя часть твари, вместе с пастью, полной зубов, отслоилась, отделяясь, и с влажным, тошнотворным звуком обвалилась прямо Леше под ноги, разбиваясь, как, спелый арбуз, обдавая его с ног до головы темно-серыми ошметками и слизью.
Леша дрожащей рукой разблокировал телефон и набрал знакомый до оскомины номер отделения полиции, пытаясь придумать, в каких словах ему описать произошедшее.
Теперь он уже смутно помнил, что наплел тогда диспетчеру, и что ему отвечали. Помнил только то, что вызов все-таки приняли и приехали быстро. Он успел отдышаться только и попытаться дойти на нетвердых ногах до несчастной жертвы твари, чтобы проверить пульс, но на полпути его поймала бритая под двоечку девица в простой черной майке и форменных полицейских брюках, и с силой, которую не заподозришь в таких тонких руках, отвела в сторонку. Леша шел за ней, вяло переставляя ноги и не глядя по сторонам, и сам не заметил, как его усадили на бордюр прямо напротив места происшествия. Девчонка напоследок наклонилась близко, всматриваясь ему в глаза – черты лица у нее были правильные и тонкие, но ускользающие от памяти, а на щеке – детский пластырь с динозаврами. Взгляд постоянно цеплялся за этот пластырь, мешая сосредоточиться и запомнить что-то еще. В закоротивший от адреналинового шока мозг пришла мысль, что она вся была прозрачная, как вода, принимала на себя все цвета, которые ее касались: под фонарем была вся из желтого света, и ежик волос и глаза, а стоило выйти в ночной сумрак – сразу будто потеряла плотность и растаяла в темноте, стоило только моргнуть. Убежала к бригаде, наверное.
Адреналин схлынул, оставив слабость и крупную дрожь. Внезапно оказалось, что вокруг полно народу: люди в одежде судмедэкспертов громко переговариваясь, выгружали из служебных машин какие-то контейнеры, водители махали руками, пытаясь разъехаться на узкой дороге, шипела рация, свет проблесковых маячков лупил Леше прямо по глазам, отдаваясь в голове тем же ритмом, с которым сокращались мышцы на боках у твари, когда она ползла прямо к нему, когда шкура ее трескалась, расслаивая ее на куски… Лешу снова замутило. Отчего-то где-то на подкорке скреблась мысль с утра первым делом позвонить родителям.
