Воспоминания о его руках, губах и члене обрушиваются лавиной и вытесняют разумные доводы, аргументы и даже обиду за все сказанные сгоряча слова.
В конце концов, оба мы хороши.
– Ты его любишь?… – вдруг шепчет Платон. – Сильно?
Соображаю медленно, как пациент психоневрологического диспансера под тяжелыми транквилизаторами.
– Кого?
– Ты знаешь, о ком я. Как его зовут?
Слишком далеко завела меня моя же собственная ложь. И что теперь делать? Признаться, что все выдумала?
Но как сказать ему, что это без него я жить не могу? Можно подумать, Платона обрадует такая новость.
Убираю руку с его шеи.
– Вы последний, с кем я стала бы обсуждать свои чувства.
Лифт наконец-то останавливается, и я выхожу первой. Платон идет следом, огибает Костю, который выбегает к нам навстречу и, прошествовав по коридору, захлопывает за собой дверь своей спальни.
– Никому не добрый вечер, – кивает Костя. – Я смотрю, Платон в привычном для себя состоянии.
Появившаяся следом Юля спасает меня от необходимости говорить. Эмоционально и взволнованно она рассказывает Косте произошедшее в бассейне, а после требовательно стучит в дверь отцовской спальни.
– Ты не можешь закрываться у себя сейчас, папа! А вдруг с тобой что-то случится? Выходи ужинать!
Платон возникает на пороги спальни. В одних джинсах.
– Я не голоден.
Дверь снова закрывается прямо перед Юлиным носом.
Юля начинает колотить с удвоенной силой.
– Эта песня будет вечной, – закатывает глаза Костя. – Я беру на себя жену, а тебе достается Платон.
– Чего?! Ты о чем?
– Их надо разнять, иначе наговорят друг другу лишнего. Платон не учитывает, что его дочка такая же вспыльчивая, как и он. Любят они друг друга невероятно, но и доводить тоже обожают. Юль! Юль, там Егор плачет. Идем к нему!
Верный своему слову, Костя подхватывает жену за талию и тянет в другую сторону. Уже через секунду в длинном питерском коридоре я остаюсь одна.
И что Костя имел в виду, когда говорил, что мне достается Платон? С ним-то я что должна делать? Если его не трогать, так он сам и успокоится, верно?
Решив, что все логично и ломиться в его спальню я точно не буду, на цыпочках разворачиваюсь к кухне, чтобы переждать бурю там, но тогда же слышу, как Платон снова распахивает дверь.
Он успел одеться полностью.
На нем те темные джинсы, которые я уже видела, только теперь я могу убедиться, как хорошо они обтягивают его крепкие бедра. И наверняка ягодицы, но мне этого не видно, так как Платон стоит ко мне лицом, но мое воображение этот факт не останавливает. На ворот темной футболки капает с влажных волос, которые Платон кое-как ерошит полотенцем.
– Ты мне и нужна, – говорит он. – Пойдем.
Швырнув в спальню мокрое полотенце, Платон идет в противоположную сторону к входной двери.
– Вы куда? – семеню я за ним. – Вам надо лежать! Отдыхать!
В ту же секунду я оказываюсь вжата в стену.
– В последний раз тебя предупреждаю. Хватит выкать. Я старше тебя на каких-то десять лет. И напомню, что три дня назад это ты, Лея, ты и только ты умоляла меня двигаться быстрее, еще быстрее, и вообще не так чтобы стеснялась. Так что не надо сейчас из меня старика делать.
По его виду понятно, что в таком состоянии с ним лучше не шутить, но я все равно не могу сдержаться.
– На тринадцать.
– Что на тринадцать?
– Вы старше меня на тринадцать лет, Платон. Так куда вы… То есть мы идем?
– А куда ты в этом бесстыдном виде собралась? Забыла уже?
– Я собиралась в клуб. Но вместе с Юлей!
– Что ж, у Юли, как видишь, семья и сын, и она страшно занята, а я вот совершенно свободен и готов составить тебе компанию, чтобы как следует повеселиться. Так что накидывай куртку и поехали.
– Но вы… Ты себя плохо чувствуешь, и лучше бы вам… Тебе провести время в постели, а не в накуренном помещении!
– Логично. Тогда выбирай, Лея. Либо мы едем в клуб, либо проводим это время в постели, но тоже вместе.
– Вы шутите, Платон?
Раньше, чем я успеваю опомниться, Платон задирает мою юбку, обнажая ягодицу, и припечатывает ладонью.
– Так на тебе еще и чулки? – удивленно выдыхает он сквозь зубы.
– Вы что делаете?! – начинаю вырываться, но только получаю еще один шлепок, уже по другой ягодице.
Задница теперь горит с обеих сторон одинаково, а в ядовито-зеленых глазах Платона беснуется пламя.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты завязывала со своим выканьем? А что делают с плохими девочками? Их наказывают, Лея.
От обиды хватаю ртом воздух. Шлепками по заднице меня не наказывали даже в детстве, не говоря уже о том, что наказание у Платона выходит неоднозначное.
Сразу после он принимается легко поглаживать мои горящие ягодицы, причем явно не осознает, что же он делает. А ведь нас в любой момент могут увидеть. И не только Костя.
Набираю полные легкие, чтобы выпалить:
– Я считаю, что это мог быть сердечный приступ, и самое глупое, чем можно заняться после такого, это уехать из дома черти куда на ночь глядя! Но ради Юли и только ради нее, я отправлюсь вместе с… тобой, потому что я правда учила первую медицинскую помощь. И хоть вы… Ай!…
Третий шлепок оказывается в разы чувствительнее предыдущих. Наверное, еще и из-за контраста: за мгновение до шлепка Платон сжимал мои ягодицы, впившись в них пальцами.
Кожа горит невыносимо, его близость бесит до невообразимости, хочется влепить ему пощечину и поцеловать, причем одновременно.
– И хотя ты совершенно невыносим, я все равно не могу позволить… подвергать свою жизнь опасности! – тяжело дыша все-таки заканчиваю свою тираду. – И хватит меня бить! Отпусти… – слог «те» я вовремя проглатываю.
– Быстро учишься, молодец.
Платон убирает руки и перестает вжимать меня в стену. Вовремя.
В коридоре появляется Юля.
– Пап? Лея? А куда это вы собрались?
– Возможно, ты знаешь – Лея изучала в армии первую медицинскую помощь, – спокойно произносит Платон, и только я знаю, что за каждым его словом немеряно сарказма. – Так вот Лея осмотрела меня и считает, что мне нужно обратиться к врачу. В круглосуточную больницу мы сейчас и поедем.
– О, Лея, спасибо тебе! – Юля бросается ко мне на шею, а я гляжу в смеющиеся глаза Платона, который больше никак не выдает своего состояния. – Зная его характер, я так боялась, что папа откажется показываться врачам!
Ну не козел, а?
Платон раскрывает входную дверь и пропускает меня первой. Мы снова оказываемся в лифте, в котором я занимаю максимально далекий от него угол.
Говорить с ним, пока у меня так горит задница, совершенно не хочется.
Пытаюсь юркнуть на пассажирское место, чтобы не сидеть рядом с ним, но слышу:
– Ага, может, тебе еще детское кресло принести?… Спереди садись! Как взрослая!
Стиснув зубы – и почему-то ноги, – устраиваюсь справа от своего разъяренного водителя.
Глава 10. Потеря трусиков
В клубе не протолкнуться, но для такого, как Платон, даже в забитом зале все равно нашелся столик.
Платон втолкнул меня в огражденную кабинку, куда официанты тут же стали носить то, что по меню полагалось вип-гостям: шампанское, виски, фрукты и даже суши.
– Я пить не буду, а ты угощайся.
Театр одного актера надоел мне еще у Дмитриевых дома, поэтому я просто забиваюсь в угол, откуда и гляжу на него рассерженным вороненком.
Рядом с Платоном я остаюсь ради его здоровья, как я ему и сказала. Если вдруг прихватит сердце, я буду начеку.
Свою слишком короткую юбку я прокляла еще в машине. Теперь в кабинке, с неудобными мягкими диванами, то и дело пытаюсь подтянуть юбку ниже, но это бесполезно. Лишней ткани просто неоткуда взяться.
Платон за стол не сел. Остался стоять у ограждения, оглядывая беснующийся зал сверху вниз.
– Иди сюда.
Встаю и иду к нему. Там музыка громче, басы тут же ударяют по барабанной перепонке, а тело вибрирует в такт музыке.
Чтобы я его услышала, Платон наклоняется и произносит прямо в ухо:
– Видишь знакомых? Кого-то, кто тебе очень дорог?
В изумлении распахнув глаза, смотрю не на гостей клуба, а на него.
– Что ты задумал? – ору в свою очередь в его ухо.
– Ищу тебе жениха, как и просила твоя мама!
Возвращаюсь в кабинку и все-таки опустошаю бокал шампанского. Похоже, вечер будет долгим.
Платон появляется следом. В кабинке можно говорить спокойно, черт его знает, как устроена тут звукоизоляция, но спасибо за нее.
– Значит, твоего обожаемого и единственного в клубе нет?
– Мне не нужен жених.
– Есть будешь?
– Нет.
– Тогда поехали.
– Надеюсь, домой?
Платон не отвечает. Мне ничего не остается, как идти следом, обратно в машину.
Через четверть часа Платон тормозит возле другого ночного клуба. Рядом с ним припаркованы дорогие иномарки, видимо, тут ценник еще выше.
– Выходи.
– С дуба рухнули, Платон? – выпрыгиваю из машины следом. – Собрались меня по клубам Питера всю ночь возить, чтобы найти то, не знаю что?!
Не успеваю даже опомниться, как оказываюсь прижата грудью к капоту. Под щекой у меня холодная сталь, а вдоль голых ягодиц гуляет холодный ноябрьский ветер.
Платон успевает закрыть меня собой от проезжающей мимо машины. Чувствую, как его пах упирается мне в ягодицы, а своими руками он выкручивают мои запястья, прижимая к пояснице.
– Лея, – шепчет он на ухо, как тогда в клубе. Только сейчас темно, тихо и холодно, и ему совсем не нужно наклоняться ко мне так близко. – Я разве плохо объяснил в прошлый раз? Мне казалось, ты поняла, что не надо больше мне выкать.
Он прекрасно удерживает обе моих руки одной ладонью.
Второй – ведет по моей спине, вдоль позвоночника, прямо к ягодице, с которой откинута и без того короткая юбка.
