В доме царила тишина. Лишь под ногами скрипели половицы. Я минула гостиную, где проходил сегодняшний завтрак. Нырнула в комнатку, откуда с подносом появлялась Глаша. И оказалась на кухне.
Металлическая печь в углу еще не успела остыть и излучала тепло. Деревянные шкафы были забиты посудой. Холодильника, или чего-то похожего на него, не наблюдалось. Как и остатков ужина. Где они хранят продукты?
Ноздри раздувались, улавливая запах копченостей. Наконец, глаз зацепился за свисающую с потолка палку колбасы. Я схватила лежащий на столе нож, отрезала половину, села на стул и откусила б?льшую часть.
Тут-то меня и поймали.
Внезапно зажегшийся свет заставил меня ненадолго зажмуриться. В проеме застыла одетая в длинную ночную рубашку фигура. Чей голос явно принадлежал моей тетушке.
– Сонечка, да разве ж можно то? – всплеснула она руками и крикнула в коридор. – Глаша!
Девушка будто караулила за углом. Залетела на кухню простоволосая, в такой же длинной и белой рубашке, с накинутой на плечи шалью. Охнула и исчезла, чтобы появиться через минуту, уже с косой и в форменном платье с белым фартуком.
– Блахародная барышня, а крадетеся аки тать в ночи, – покачала она головой. – Меня б кликнули. Я б живо на стол собрала.
– Не хотела беспокоить, – пожала я плечами, наблюдая как из подсобного помещения, откуда на кухню валил белый пар, принялись выносить подносы с едой.
Я попыталась заикнуться о бутерброде с колбасой и сыром, но Глаша была неумолима. Усадила меня за стол, напротив тетушки, и начала расставлять тарелки, с придыханием комментируя каждое лежащее на них блюдо.
– Испробуйте икорки осетровой, барышня. На хлебушек, да пожирнее. Груздочки соленые. Я сметанки не жалела. Судак заливной, да с балычком жаренным. Холодец накладывайте, говяжий. Пальчики оближите. Щас еще борщец принесу. Ах, голова садовая, там же утка томится! Утка с репой!
У меня, кажется, даже слюна по подбородку потекла. Благо никто не заметил. Девушка убежала обратно в подсобку, что служила в доме холодильником, а тетушка с упоением икру по хлебу размазывала.
И откуда у нее, спрашивается, такая осиная талия? Вот бы и мне гены передались. А то я, такими темпами, в колобка за неделю превращусь.
Только я потянулась вилкой к холодцу, как воздух над Инессой Ивановной пошел рябью. А через мгновение уплотнился, превращаясь в призрачный образ порядком надоевшей мне женщины.
Ее лицо выражало тоскливую скуку. Руки были скрещены на выдающейся груди. А в брошенном на меня вскользь взгляде читался немой вопрос: «снова ты?»
Я едва удержалась, чтобы не выругаться. Хлопнула ладошкой по столешнице. Тряхнула головой. Но призрак никуда не делся. А вот в глазах тетушки забрезжило беспокойство.
– Сонечка, что-то ты сбледнула. Все ли хорошо?
– Инесса Ивановна, подскажите, а нет ли у вас поблизости психиатрической клиники?
Охнув, тетушка подпрыгнула на месте и принялась обмахиваться ладонью.
– Для душевнобольных? – с испугом поинтересовалась она.
– Ага.
– Имеется, но далече. На другом конце Китежа. А тебе оно зачем, милая?
– Да так, на консультацию, думаю, сходить. Все же амнезия дело такое… толком не изученное, – протянула я, не сводя взгляд с невидимой для остальных знакомой. – Сниться всякое. Будто привидения по дому гуляют. Вы, случайно, не знаете, как приметы велят с ними ладить?
– Хм, – задумалась старушка, подтягивая к себе блюдо с рыбой. – Простить изволь, но тут я тебе, Сонечка, не помощница.
– А вы, Глаша?
Девушка уперлась кулаками в дородные бока и подняла голову к потолку.
– Домовых, знаю, надобно конфетами задабривать. Для русалок пряжу оставлять на берегу. От болотного царя невинной девой откупаются. А вот об призраках… не ведаю ничего. Но призраки это кто? Суть их – мертвец. Невинно убиенная душа, что на земле мается. Покоя сыскать не может. Али дело у него осталось. Али заботы, кручины какие…
Я задумалась.
Выходит привидение – это неупокоенный дух. Люди его не видят, а вот мне, почему-то так не повезло. Причина, почему она за мной увязалась – ясна. А вот чего же она от меня хочет? Упокоиться?
Так-так-так. Вспоминай, Соня, что там было?
Парк. Обочина. Бревно. А ведь я под него даже не заглянула…
Я подняла голову, поймала на себе взгляд женщины и прошептала одними губами.
– Там, в парке, твое тело?
Выпучив глаза, она усиленно закивала и начала что-то гудеть мне в ответ. Но я уже не слушала. Отодвинула от себя тарелку с холодцом. Промокнула чистые губы салфеткой. И повернулась к тетушке.
– Что-то я наелась. Пойду, вздремну.
Глава 4, Где спящих красавиц не добудиться
– Да прекрати ты гудеть, – шикнула я на призрака, осторожно крадясь к выходу.
Шерстяное платье так и норовило за что-нибудь зацепиться. В заранее надетом полушубке, было нестерпимо жарко. Еще и эта… Руками машет, глазки пучит, подгоняет. Аж в ушах звенит.
Помня, какой острый слух у моих домочадцев, я около двух часов лежала в кровати, ожидая, пока все уснут. Одевалась медленно, стараясь лишний раз половицы на прочность не испытывать. Сапожки несла в руке.
А все равно, стоило выйти в прихожую и начать обуваться, как задела какую-то шкатулку. Та со стуком упала на пол и, чтобы не попасться на месте преступления, я со всех ног бросилась бежать.
Открыв засов, я выскользнула за дверь. Заранее обняла себя руками, спасаясь от холода. Но погода, которая еще днем обещала буран и вьюгу, вдруг к ночи унялась.
Ветра почти не было. Снег перестал падать и теперь, блестящим пухом, лежал на дороге, ветках деревьев и торцах резных ставней. Серый печной дым поднимался из труб близлежащих домов. Полная луна и зажжённые фонари освещали улицу так ярко, что пролетку, с мерзшим внутри извозчиком, я заметила издалека.
Если вначале и были сомнения – все же одинокая девушка, ночью… – то при одном взгляде в полные мольбы глаза кружащего рядом призрака, они развеялись как дым.
– Будьте добры в Перемейский парк, – окликнула я мужчину приказным тоном.
Главное, не показывать, что тебе страшно. И тут манера общения графа Бабишева со своими слугами была ой как кстати.
Сидевший на козлах и кутающийся в одеяло извозчик, первым делом высунул нос. Заметив, кто перед ним – уже всю голову. Глазами захлопал и уставился на меня, как на полоумную.
– Дык-дык, – он сглотнул. – Ночь же, барышня. Закрыт он.
– Плачу полтинник, – кажется, мужчина заинтересовался, но продолжал медлить. – Сейчас. И еще столько же по приезду.
Домчал он меня с ветерком.
Накидочку предоставил. Правда, не меховую, как у графа, а из шерсти. Путь короткий выбрал. Знай себе, держись. Чтобы на очередном лихом повороте не выпасть в сугроб.
Зычным «тпру» остановил коней у закрытых кованых ворот. Помог выбраться и ударил кулаком по висячему замку.
– Эй, сторож, продирай зенки. Дело к тебе есть!
Привидение, видимо предвкушая встречу с самим собой, проплыло сквозь железную решетку и замерцало.
Решив разбираться с местной охраной без помощи посторонних, я поблагодарила извозчика. Вручила ему оставшуюся часть заработанного и, пообещав, что он получит еще столько же, если дождётся меня, направилась к вышедшему из будки зевающему деду.
Колоритный персонаж.
Жидкая бороденка. Пара уцелевших зубов. Поношенные штаны с заплатками. Куцый тулуп. Бесформенная шапка. И спружиненные сапоги. Взгляд сначала был злой, но сфокусировавшись сделался недоумевающим. Явно не каждый день его посреди ночи молодые девушки будят.
– Чего надобно, барышня?
– Открывай!
– С какого это… – отступил он перед моим напором и ткнул пальцем в висевшую на воротах табличку. – Ежели за-ради променаду, то вот. Читайте-с. В девять мы открываемся.
– А я на индивидуальную экскурсию пришла, – заявила я, кутаясь в полушубок. – Заплачу сколько надо.
Волшебная фраза.
Дни. Месяцы. Годы. Века… Время течет, все меняется и лишь одно неизменно – желание людей заработать.
Как там у классика? Уничтожаются преграды, сокращаются расстояния, а сердца чиновников становятся доступными для обывательских невзгод. Мне бы, как будущему слуге закона, устыдиться. Но в данном конкретном случае, я использовала незаконную форму оплаты, для оплаты законных услуг.
Да и стыдиться некогда. Дед успел сходить за ключом, открыть замок и теперь переминался с ноги на ногу.
Я огляделась. Из-за высоких деревьев довольно темно. Да и дорогу помнила плохо. А привидение… заведет еще непонятно куда, потом ищи-свищи ветра в поле.
– Пойдете со мной.
Дед опешил.
– Куды? Зачем?
– Мне нужен человек, который бы караулил, пока я тут… гуляю.
– Не можу я, – грустно покачал он головой и запричитал. – Поясницу свело. Ноги не ходют.
А так и не заметно. Услышав о деньгах, скакал как козлик.
– Может, вам на лекарства дать?
Дедок заулыбался, подмигнул.
– Мое лекарство, барышня, этое полуштоф и как новенький пятак.
– Будет вам полуштоф. Пойдете?
– Пойду. Но мне б еще от головы…
– Тоже болит? – он закивал. – Пить надо меньше. Ладно, заплачу сколько скажите, только покажите мне главную дорогу.
Все то время, что мы с призрачной незнакомкой и парковым сторожем, попросившим обращаться к нему – Петр Кузьмич, занимались поисками нужной развилки с бревном у обочины, я, не переставая, думала…
О том, какой черт меня дернул, в такую темень связываться с трупами. Не могла дождаться утра? Могла, конечно. Но дедовский характер… Когда пожар в груди, если дело есть неоконченное. Да и… дамочка эта со своим жалобным взглядом. Хатико отдыхает.
Что я буду говорить полиции, если мы все же найдем сейчас ее тело? Что мне среди ночи в закрытом парке прогуляться приспичило?
Ладно, уже ничего не попишешь. Придется, как обычно, импровизировать по ходу дела. Благо актерский талант еще ни разу не подводил.
Освещавший фонарем дорогу дед кряхтел, хромал на обе ноги – то левую, то правую – и придерживал второй рукой спину. Чем сильно тревожил мои и без того расшатанные нервы. Привидение рябило, летая от дерева к дереву. То ли не сильно ориентируясь в пространстве, то ли толком не ведая, где она, собственно, лежит. А я, заглядывая под каждую корягу, замерзла так, что ноги одеревенели, зубы отбивали чечетку, пальцы рук покраснели, того и гляди отвалятся.
– Барышня, вы как хочите, а я возвертаюсь, покуда силы еще имеются. И вам бы к печке. Чайку горячего испить. Покраснели вся. Дрожите. Может мне Лихача вашего кликнуть?
– Погодите кликать, – отмахнулась я, вглядываясь в темноту. – Сейчас найдем… и кликните.
– Да чего ж мы ищем-то?
А пес его знает…
Твердо решив послать все куда подальше, вернуться сюда утром и продолжить поиски, я вдруг застыла. Среди деревьев мелькнул знакомый пейзаж. Дорога разделилась на две. Пошире и поуже. А посередине рытвина. Чуть отойди к раскинувшей свои тяжелые от снега ветки ели, и вот оно – бревно.
Бросившись к нему, я опустилась на колени и начала раскапывать снег и хвою. С ветки с карканьем сорвалась ворона. А может ее спугнул гудящий над моей головой призрак. Свет фонаря дрожал, как и рука Петра Кузьмича. Не давал сфокусироваться.
– Помогите!
Он опустился рядом, положил фонарь на снег и застыл.
– Потеряла чего? Ну дык утром бы… – договорить он не успел, уставился на показавшуюся на поверхности темную ткань.
Я ухватилась, потянула и едва не шлепнулась на пятую точку, разглядев покоящееся под ней тело.
Холод сохранил его почти не тронутым. Глядишь со стороны, будто девушка шла через парк и решила вздремнуть. Да так крепко, что ни каркающим воронам, ни свистящему ветру ее не добудиться.
Припорошенная снегом Спящая красавица. Заледеневшие ресницы на пол-лица. Вздернутый носик. Пухлые губы. Длинные темные волосы служили ей подушкой. А накинутый на плечи, короткий полушубок – пуховым одеялом.
– Што ж это делается? – прохрипел Петр Кузьмич, и схватился за голову. – Этакая молодица. Околела, как пить дать…
Я, со своей стороны, со скорыми выводами не спешила. Во-первых, работа у меня такая, все под сомнение ставить, пока в руках заключение от патологоанатома не окажется. А, во-вторых, Глаша назвала призраков невинно убиенными душами. И ключевое слово здесь – именно «убиенные».
Кстати, о призраках….
