В. В. Ивлев "В городе белых ночей, стр. 2"

Читать В. В. Ивлев "В городе белых ночей
Отзывы на книгу В. В. Ивлев "В городе белых ночей

Воду возили в огромной бочке, тащила её смирная кобыла с жеребёнком, который неотступно следовал за матерью. Явившись рано утром на конюшню, я получил от конюха, весьма вредного старикашки, короткий урок как запрягать лошадь в повозку. Угрюмый, пожилой конюх был финном, представителем народа, который с незапамятных времён жил в этих местах, но перед Советско-финской войной 1939-1940 годов поголовно был выселен в Сибирь. Теперь я понимаю, что, скорее всего, он мне, как русскому, не симпатизировал, да и лошадей не любил. У жеребёнка почему-то была пробита голова и даже повязки не было, кобыла-мать, конечно, переживала, постоянно на него оглядывалась.

***

Второй визит в совхоз «Красный сеятель» я нанёс спустя ровно двадцать лет, уже в новом качестве. И застал всё то же безобразие, особенно меня поразил вид телят, стоящих в телятнике по брюхо в жидком навозе. В этот раз я уже кое-что мог поправить и добился увольнения тогдашнего директора совхоза.

***

Сделав одну ходку с водой, я привязал лошадь у столовой и пошёл выпить чайку. Вернувшись, к ужасу своему, увидел такую картину: вся упряжь сползла со спины на голову лошади и придавила её до самой земли. Видимо, конюх слабовато всё закрепил, кобыла пыталась пощипать травки и её накрыло. Подскочив к бедному животному, я вмиг её разнуздал и освободил. При этом выяснилось, что под чересседельником у несчастной лошадки были натёрты застарелые раны.

Так я оказался перед абсолютно свободной, несчастной кобылой с грудой упряжи, которую никогда в жизни не держал в руках. Тем не менее, с Божией помощью, справился, запряг по всем правилам, достаточно быстро. Полагаю, что сыграло роль моё воспитание, именно так папа поручал мне самые сложные хозяйственные задания, отказ и невыполнение под любым предлогом не принимались.

По дороге к пункту назначения с тяжёлой бочкой был довольно крутой спуск, где лошадь корячилась очень осторожно. Если бы упряжь соскочила в тот момент, последствия и для меня, и для лошадки могли бы быть весьма печальными. Не помню, пожаловался ли я на конюха. В те времена это было не принято. Сей день наказал бы мерзавца, по справедливости.

Второе происшествие оказалось намного более серьёзным и кончилось посещением знаменитой питерской тюрьмы «Кресты».

В одну из ночей в студенческом лагере мы были разбужены криками, шумом и женским визгом. Выглянув из барака, я увидел такую картину: в дверь соседнего, женского барака ломились пьяные парни. Это были местные, которые пришли «знакомиться» с девочками. Я и несколько других ребят ринулись на выручку. Увидев нас, хулиганы отбежали от двери и вскочили на коней, на которых прибыли в лагерь. Осмотревшись и осмелев, они увидели, что защитников немного и начали задирать нас и наезжать конями, разворачивая их к нам задом, заставляя коней брыкаться. Очень хорошо запомнил копыто лошади, мелькнувшее в сантиметрах от моего лица. Выскочило нас всего человек десять, но, оглянувшись вокруг, я увидел только нашего руководителя и ещё одного студента. Остальные ретировались в барак. Тогда наш руководитель, молодой парень, выхватил полено из поленницы и метнул в одного из всадников. Мы с другим студентом последовали его примеру. Атаку удалось отбить.

Утром, понятно, было разбирательство. Вожак хулиганов оказался ранее судимым и его упекли в «Кресты», куда меня позже вызвали для опознания, а по возвращению в город я выступал свидетелем на суде. Так я впервые познакомился с системой правосудия в СССР.

Глава третья

Ленинградский политехнический институт в 1970-х годах котировался во всём мiре достаточно высоко. Он стал для меня прекрасной школой и проверкой моих личных возможностей развития как личности.

Комплекс зданий института был возведён лучшими архитекторами и строителями Петербурга в 1900-1905 годах. Н-образная конфигурация главного здания и его внутренняя планировка, при которой все лекционные аудитории выходят на юго-запад, позволяют максимально использовать естественное освещение. Все корпуса института поражают своим простором, высотою и светом. Сильное впечатление на меня производили огромные, залитые дневным светом коридоры, просторные аудитории. В те годы Политех, несомненно, намного превосходил все остальные вузы Ленинграда по техническим параметрам и оснащённости оборудованием.

Студгородок на Лесном проспекте, (койко-место, 4 человека в комнате), был местом вполне приличным, спокойным и безопасным, где была отличная столовая и даже кинотеатр только для студентов. (Кстати, мне пришлось там позже пожить, в 1983-84-м годах, уже с семьёй. В том же самом корпусе, на том же этаже, но занимали уже четыре комнаты).

Уровень обучения на факультете был высочайшим, требования жёсткие, но я справлялся довольно легко. Выручала хорошая память, особенно зрительная. Перед экзаменом я тщательно и максимально красиво переписывал лекции (если собственных записей не хватало, дополнял из лекций однокашников и из учебников) в новую тетрадь, используя разноцветные чернила и потом заучивал наизусть 48 листов мелким, убористым почерком ряды сложнейших формул и доказательств теорем. Сейчас в это трудно поверить, но на это уходило всего 2 -3 дня, точнее суток.

Чертёж какого-нибудь машиностроительного узла на ватмане, который предполагалось чертить месяц, на кульмане, я вычерчивал на кухонном столе за ночь.

Я благодарен Политеху за то, что там меня быстро научили умению мыслить организованно, во всём быть точным, пунктуальным, напряжённо работать головой столько, сколько необходимо, с максимальной нагрузкой.

Стипендии в 40 рублей вполне хватало на все мои нужды, я ни в чём не нуждался и переводов от мамы не получал, ей ещё моего младшего брата поднимать нужно было. Одежда моя была самая простецкая, всё что имел носил на себе. Что-то современное, молодёжное, например простую спортивную куртку, купить в магазине было невозможно. Все модные вещи иностранного производства можно было купить у фарцовщиков, за большие деньги, которых у меня не было.

1972 – 73-й года проходили под знаком молодёжного бурления по всему мiру. Война во Вьетнаме подходила к концу, для СССР к победному. 27-го января 1973-го года американцы с позором проиграли войну во Вьетнаме. Социалистический лагерь побеждал.

В Политехе училось много вьетнамцев. В силу военных обстоятельств у себя на родине, они не имели требуемой подготовки и были не в состоянии справляться с учебной нагрузкой политеха. К ним относились с пониманием, обращались как с детьми. А студенты, не без помощи рок-музыкантов, симпатизировали простым американским парням, гибнущим во Вьетнаме. Тогда это поощрялось в интересах интернациональной дружбы народов. Помните прекрасную песню в исполнении ленинградской рок-группы «Поющие гитары» под названием «Был один парень, и он, как я, любил и «Битлз» и «Роллинг стоунз»? На нашем факультете студенты-старшекурсники поставили спектакль из жизни американских студентов, меня тоже вовлекли, на заднем плане.

Многие молодые люди в Питере уже ходили в джинсах, с длинными волосами, курили американские сигареты. За длинные волосы в Политехе преследовали, могли даже отчислить. Джинсов у меня не было, по причине бедности (они тогда стоили целой студенческой месячной стипендии), но от этого я не страдал.

В стране уже остро чувствовался когнитивный диссонанс между достигнутым уровнем развития науки и техники и техническим оснащением повседневной жизни людей. Например, нельзя было иметь в личном пользовании пишущие машинки, копировальные аппараты. Интерес к современной технике, к жизни в развитых странах был огромный.

В декабре 1972-го года я, с близкими друзьями, попал на первую в СССР научно-техническую американскую выставку Research and Development USA, которая выставлялась в павильоне на территории гавани. Выставка нам понравилась. Посвящена она была в основном освоению космоса и новейшим разработкам для улучшения жизни людей, вплоть до электрических кофейников и кухонных комбайнов. В числе прочих экспонатов был слегка закопчёный командный модуль Apollo 10, который побывал на орбите Луны в мае 1969 года. Меня поразили его неожиданно маленькие размеры.

На выставке мы заметили, что кое-что, например значки, брошюры, книги и журналы можно брать себе. Никакие надписи по этому поводу не наблюдались, равно как и персонал выставки. Это было для нас ново. Осмотревшись, мы заметили, что некоторые посетители прихватывают и экспонаты посущественнее, типа электрический чайник или кофейник. Мы решили не отставать. Не помню, что выбрали мои друзья, мне же приглянулся атлас Луны. Американцы никак не реагировали.

На выходе нас ждали крепкие парни в штатском. Провели в какое-то помещение, трофеи отобрали, допросили (я объяснил, что атлас мне нужен для изучения английского языка) и пообещали скорую встречу с родными там, откуда мы приехали. На самом деле никаких последствий для нас не наступило.

Первый год моей жизни в Ленинграде был богат на события и приключения. О них расскажу в другой раз.

Глава четвёртая

Для меня двери Ленинградского государственного университета открылись в 1974-м, в год 250-летия этого старейшего в России университета. Божиим промыслом я тогда был помещён в самый центр Санкт-Петербурга-Ленинграда и всей Великой России, где мне предстояло учиться, жить и работать следующие двенадцать лет моей жизни.

Ленинградский государственный университет в те годы представлял из себя феномен, трудно объяснимый и ещё труднее описуемый. Как ни странно, но подробных воспоминаний о студенческой жизни тех лет очень немного, и они носят фрагментарный характер любительских записок. Правдивой, всеобъемлющей истории Петербургского-Ленинградского университета мне найти не удалось. Всё что я обнаружил оказалось довольно скучной, выхолощенной пропагандой, направленной на рекламу университета, все неудобные, политически болезненные моменты убраны. В официальных агитках и рекламных проспектах мой родной университет предстаёт рядовым, ничем не примечательным вузом, отличающимся от других разве что далеко не полным перечнем его знаменитых студентов и преподавателей.

С подобными оценками я категорически несогласен. Петербургский (Ленинградский) университет явление уникальное, и он занимает исключительное место не только в истории высшего образования, но и во всей новейшей истории России. В этом отношении его просто не с чем сравнивать. Как бриллиант «Кохинур» является абсолютной доминантой в Британской королевской короне, так и Петербургский университет господствует в истории университетского образования России.

Почему Университет мог возникнуть только в Санкт-Петербурге?

Вначале зададимся вопросом: что такое университет? Этот вопрос был впервые задан в середине 19 века. Джон Генри Ньюман, выдающийся выпускник Оксфордского университета, академик, интеллектуал, философ, энциклопедист, историк, писатель, преподаватель и поэт, сформулировал ответ на него, который я принимаю как наиболее полный и правдивый. Вкратце ответ таков:

Университет подобен огромному терминалу, в котором собраны лучшие, самые талантливые студенты со всех концов земли для изучения всех известных наук. Таковое собрание возможно далеко не в каждом городе, но только в большом, гармонично развитом центре определённой территории. В этом городе всё должно быть наилучшим: товары, обслуживание, работники, сюда должны стремиться самые богатые, самые талантливые и самые честолюбивые индивидуумы. Этот город должен быть центром торговли, искусств, местом соревнования талантов и политиков. В нём должны быть первоклассные музеи, картинные галереи, архитектура, музыка, певцы и модельеры, он должен быть законодателем мод и генерировать новые идеи развития. Величие университета и единение лучших учёных работают в унисон.

В развитие и жизнь университета вносят свой вклад тысячи разнообразных научно-технических школ. В процессе ничем не ограниченных научных споров и состязаний, свободных от идеологического давления, рождаются самые оригинальные идеи, на основе которых материализуется Будущее.

Университет покоряет молодёжь блеском и славой, зажигает сердца людей среднего возраста красотой и великолепием и привязывает исполненных дней теплотой, осмысленностью и доверительностью общения. Настоящий Университет это седалище Мудрости, свет Мiру, храм Знания и Alma Mater подрастающим поколениям.

Вот это и есть идея и назначение настоящего университета, этим он отличается от института или училища.

Именно таким видел Санкт-Петербургский университет Пётр Первый, как центр притяжения всех талантливых, любознательных и прогрессивных людей, новаторов, изобретателей, первопроходцев и гениев, не только со всех концов Российской империи, но и из прочих просвещённых стран. Изначально нынешняя Менделеевская линия представляла собой судоходный канал, по которому товары и припасы доставлялись напрямую из морского порта. На Стрелке Васильевского острова планировалась главная площадь города, работала биржа, гостиный двор, а в здании Двенадцати коллегий, на первом этаже, торговая галерея. Всё это усиливало открытость всему новому, готовность к свободному обмену идей, взглядов и плодов цивилизации, радушно принимать лучших людей, независимо от их происхождения и положения. Этот радостный, жизнеутверждающий петровский дух за всю историю Университета никому не удалось вытравить, и я его почувствовал в полной мере.

С современной точки зрения университет есть твердыня науки. Каждый локальный университет входит в глобальную сеть университетов, которая противостоит безумию невежества, дикости и тупого эгоизма, формирует ноосферу Земли.

Никоим образом не претендую на рассказ об ЛГУ в целом и ограничиваюсь моими личными наблюдениями жизни биолого-почвенного факультета и немного геологического, географического и других факультетов, в той лишь мере, как они влияли на мою студенческую жизнь второй половины 1970-х.

Начну с самого очевидного, ибо университетское здание, в котором прошли мои студенческие годы, заслуживает подробного описания, ни один другой вуз в России не может похвастаться таким замечательным достоянием.

Биолого-почвенный факультет ЛГУ располагался и располагается по сей день в историческом главном здании университета, в котором размещался ректорат и университетская библиотека – в знаменитом здании Двенадцати коллегий. Многочисленные попытки советской власти переселить университет из этого совершенно уникального здания куда подальше успехом не увенчались, и по сей день эта привилегия сохраняется. Несомненно, Санкт-Петербургский университет стоит на своей законной, уготованной именно ему земле, и люди с этим ничего поделать не могут.

Учёные, изучавшие период строительства Санкт-Петербурга, обнаружили, что, вопреки расхожему мнению дельта Невы не была сплошным болотом. На участке, где выстроили здание Двенадцати коллегий и вокруг него недавно были обнаружены погребенные пахотные почвы. До Петра это были окультуренные земли, пашня, на которой выращивали рожь и овёс. Так место, где произрастали плоды земные, стало местом произрастания деятелей науки российской.

Васильевский остров был очень высоко оценён Петром Первым, именно здесь он планировал выстроить центр Санкт-Петербурга. Одновременно со зданием Двенадцати коллегий был возведён и дворец-резиденция светлейшего князя А. Меньшикова, первый настоящий дворец Санкт-Петербурга.

Историческое значение здания Двенадцати коллегий исключительно велико. При Петре Первом оно было центром государственной власти всей Российской империи. На площади перед парадным входом в здание с восточной стороны в первоочередном порядке оглашались и размещались для чтения указы царя. Все мало-мальски значительные государственные деятели того времени, начиная с самого Петра Первого, регулярно появлялись в этом легендарном здании.

Трёхэтажное Здание Двенадцати коллегий построено в типичном для архитектора Трезини стиле, известном как "петровское барокко". Барокко здесь выдаёт "движение" стен (выступающие ризалиты), криволинейный фронтон. Очевидно, Трезини проектировал фасады под влиянием любимого Петром I североевропейского зодчества, где скромность есть одно из достоинств.

Состоит здание из двенадцати идентичных самостоятельных трехэтажных секций (каждая с отдельным входом), по секции для каждой коллегии и пристроенной с западной стороны двухэтажной галереи во всю длину строения. Длина каждой секции – 32,36 метра, кроме первой (считая от Большой Невы) длиной 39,48 метра. Общая длина здания составила 398,99 метра. Какого-либо скрытого смысла в этих цифрах, в том числе переведённых в русскую систему мер времён Петра Первого, мне найти не удалось. Каждая часть здания Двенадцати коллегий имела отдельное крыльцо и зал для заседаний, изначально все они имели свою двухскатную крышу. Первый этаж со стороны Коллежской площади (восточная сторона) представлял собой открытую галерею. Он предназначался для устройства торговых лавок. Сквозной Дом здания расположен торцом к Неве, фасад здания обращён на бывшую главную площадь на Васильевском острове – Коллежскую (позже застроенную). В качестве украшений корпусов-секций здания Двенадцати коллегий были использованы выступающие ризалиты, фигурные наличники, лопатки и аттик с лепкой. Раскрашенное в красные и белые цвета здание имеет весьма привлекательный, нарядный вид.

Здание расположено грамотно, вытянуто с севера на юг, с рабочим входом с юга. Фасад смотрит на восток и утром залит лучами солнца, что создаёт особое, приподнятое настроение у зрителей и оптимальную освещенность дневным светом внутри. Микроклимат здания постоянно комфортный, зимой тепло, летом не жарко.

В мою бытность здание Университета было воистину проходным. Парадный вход с фасада использовался исключительно высоким начальством. Студенты, преподаватели и все прочие посетители проникали в здание через боковые двери, в основном со стороны Невы или со двора и в одну из двенадцати задних дверей. Пропускного режима не было, вход свободный. Какой-то вахтёр, наверняка, имелся, но никак себя не проявлял. Самый популярный маршрут – через южную дверь, по лестнице на второй этаж, где начинался легендарный Главный двухэтажный коридор Университета, длиной 275.5 м, который считают самым длинным университетским коридором в мiре, с его блестящим скрипучим паркетным полом, неповторимой анфиладой и венецианскими окнами. Человек, стоявший в противоположном конце коридора, казался букашкой. Одна сторона коридора представляла собой сплошное ряд окон, вдоль противоположной стороны тянулись всегда запертые книжные шкафы (не библиотечные, ибо книги из них никому, насколько я понимаю, не выдавались, хотя ребята со старших курсов видели, как служители доставали книги из шкафов и куда-то их увозили на тележке). Книги стояли, как бы мигая тусклой кожей старинных переплетов со следами кое-где сохранившейся позолоты. Идя по коридору, мы погружались в петровскую эпоху. Изначально коридор был длиннее, но в университетское время в северной части он закончился входом в библиотеку.

При “проклятом царском режиме” угнетённые студенты университета даже устраивали демонстрации, дефилировали колонной по Главному коридору туда и обратно, с транспарантами, красными знамёнами и революционными песнями.

На третьем этаже располагался ректорат Университета, на втором – деканаты и аудитории, на первом этаже – лаборатории.

Южную половину здания занимал Геологический факультет, северную – Биолого-почвенный.

Во дворе стояло ничем не примечательное здание кафедры ботаники, построенное в конце 1860-х, к западу от Главного здания, на площади под два гектара был разбит Ботанический сад с тремя оранжереями, рядом здание Гербария СПбГУ – одного из старейших в России.

На выходе из здания открывалась одна из самых знаменитых и головокружительно красивых панорам Ленинграда-Санкт-Петербурга. На противоположном, левом берегу Невы глазу разворачивалась величественная картина императорского Петербурга, от Зимнего дворца к Дворцовому мосту, далее Адмиралтейство- Медный Всадник- Исаакиевской собор-здание сената. Во второй половине дня, когда заканчивались занятия, левый берег был хорошо освещён и представал во всём своём великолепии.

В чём же уникальность Петербургского-Ленинградского и снова Петербургского университета? Что позволило ему занять место лидера в высшем образовании и развитии науки в России?

До революции во всей Российской империи начитывалось всего одиннадцать университетов, из них только пять продолжают свою деятельность на территории современной России. На сегодняшний день количество «университетов” по названию в России исчисляется сотнями. Официальная статистика оперирует понятием «вузы», их насчитывается около 700. Настоящих университетов, не по названию, а по сути, не так много, не более 8–10.

Начиная с 1821 года Санкт-Петербургский университет регулярно менял своё название. Сегодняшнее название «Санкт-Петербургский государственный университет» стало тринадцатым по счёту за всю историю Университета. Причина такой чехарды чисто политическая, основанная на особо пристальном внимании к Университету властей предержащих.

Начиная с конца 19 века Императорский Санкт-Петербургский университет воспитал выдающихся учёных общемiрового значения, которые произвели настоящую революцию в науке (Вернадский, Гумилёв, Докучаев, Ландау, Менделеев, Попов, Бердяев, Лосский). Ни один из них не был удостоен чести закрепления его имени в названии Университета. Не посягнули на это и российские императоры и императрицы. После революции коммунисты, ничтоже сумняшеся и ничтоже бояшася, присвоили себе эту привилегию.

В мою бытность студентом Университета он носил имя А.А.Жданова, высокопоставленного партийного функционера, весьма далёкого от науки. Этот персонаж печально знаменит тем, что в 1946 году возглавил травлю известных ленинградских писателей и поэтов, печатавшихся в журналах «Звезда» и «Ленинград», в их числе Ахматова и Зощенко.

До 25 апреля 1934 года Ленинград оставался научной столицей СССР, в нём находилась Академия наук СССР и её основные институты. Цвет гуманитарных и естественных наук сохранялся именно в Ленинградском университете, вплоть до начала широких политических репрессий. Несмотря на титанические усилия партноменклатуры, вольнолюбивый дух русской науки в Ленинградском университете окончательно не исчез. Твёрдость в научной позиции и энергичное её отстаивание были очень важны во взаимоотношениях с партийными функционерами. Пример такой твёрдости продемонстрировал ректор Университета академик А. Д. Александров в 1952-1964 годах. Именно ЛГУ под его руководством нанёс смертельный удар казавшейся непобедимой лысенковщине в биологии и аграрном секторе. Наряду с Ботаническим институтом АН СССР одним из главных центров этой борьбы стал Ленинградский университет. Преподаватели и профессора Университета выступили застрельщиками дискуссии по виду и видообразованию, которая фактически положила начало ревизии итогов августовской сессии ВАСХНИЛ (1948 год) и в значительной степени подорвала абсолютную монополию антинаучных воззрений Лысенко в печати. На биолого-почвенном факультете ЛГУ впервые в стране была возрождена кафедра генетики, её заведующий, М.Е. Лобашев, написал первый учебник по генетике, который Университет выпустил в свет.

Объективно оценить уровень конкретного университета можно только по качеству образования и достижениям его выпускников.

Диапазон сфер деятельности и достижений выпускников Петербургского-Ленинградского университета неправдоподобно широк, даже слишком, но в этом суть настоящего университета – в процессе обучения в нём студенты получают не только и не столько сумму специальных знаний, но образовываются в полном смысле этого слова, приобретают способность мыслить независимо, широко и универсально.

Вот самый короткий список, составленный мною, который состоит из имён знаменитых учёных, писателей, поэтов, художников, рок-музыкантов и государственных деятелей, выпускников Петербургского (Ленинградского) университета:

• Александров, Александр Данилович

• Бердяев, Николай Алекандрович

• Бианки Виталий Валентинович

• Блок, Александр Александрович

• Булгаков, Сергей Николаевич

• Вернадский, Владимир Иванович

• Гоголь, Николай Васильевич

• Гребенщиков, Борис Борисович

• Гумилёв, Лев Николаевич

• Докучаев, Василий Васильевич

• Дягилев, Сергей Павлович

• Карпов, Анатолий Евгеньевич