Юлия Кудрявцева "Магия Фан. Жесть"

Несмотря на то, что вопроса и не звучит, Сента осторожно кивает и медленно, придерживаясь за стену, спускается. Волосы тоже спускаются и скручиваются у основания лестницы – с каждым шагом всё сильнее. Они собираются красивыми сверкающими волнами, образуя целое блестящее море. Сента-576 видела такое море в фильме, но там оно было голубое. Собственное ей нравится больше.

– Ты же помнишь о своей миссии? – спрашивает Наставница, когда волосы Сенты-576 уже заплетены в длинную косу и растянулись рядом с ней подобно волшебной змее.

Сента-576 кивает. Она действительно прекрасно помнит о своей великой миссии. Она, как и другие Сенты, должна подарить миру людей, живущих за пределами блока, свои великолепные волосы, из которых сделают самую лучшую в мире ткань. О волосах надо заботиться, ухаживать, ведь чем длиннее они вырастут, тем больше ткани получится. Кроме того, чем длиннее будут волосы на момент срезания, тем больше всего получит Сента в Чудесной стране, куда отправится после начала менструаций, мешающих волосам оставаться такими же красивыми и крепкими. Там она сможет счастливо жить, найти свою любовь, что бы это ни значило. Сента-576 вообще бо?льшую часть слов не понимает, но безусловно верит Наставнице, ведь та точно не будет желать зла своим воспитанницам.

– Молодец, – возвращает её из мыслей единственный знакомый голос. Другие голоса она тоже слышала – в фильмах, но лишь голос Наставницы кажется ей по-настоящему живым. – Тогда почему ты такая грустная?

Сента-576 и сама не знает. Она должна радоваться, раз у неё уже сейчас волосы такие длинные, намного длиннее, чем у других. А уж что будет к менструации… Пусть она и не знает, что это такое, но уверена, что сразу поймёт, а ещё уверена, что у неё ещё достаточно времени. Она помнит, что девочки уходили, когда им было, как минимум, пятнадцать лет. А ей всего-то одиннадцать. За четыре года её волосы вырастут ещё, как минимум, на метр! От этого Сента-576 почему-то не радуется, как должна бы, а тревожится и хмурится, представив, каково будет ходить с такими волосами. И сможет ли она вообще ходить?

– Пойдём завтракать! – Из мыслей её выдёргивает громкий хлопок.

И Наставница помогает рыжеволосой Сенте усесться в кресло-каталку.

В столовой уже совсем пусто. Лишь на раздаче лежит одинокая порция паштета в ожидании Сенты-576. Он сегодня, что удивительно, сладкий: то ли вишня, то ли ананас. Меню уже сняли, поэтому точнее она понять не может, но эта сладость с кислинкой ей нравится.

Впрочем, от грустных мыслей не избавляет даже вкусный паштет. Он просто на время отодвигает их в сторону.

– Хочешь мне о чём-то рассказать? – Наставница садится рядом и отодвигает тарелку Сенты-576 в сторону, кладя на её место персофон. Воспитанницам такие не положены и лишь в исключительных случаях Наставница позволяет что-то написать и донести свои мысли не только жестами. Между собой они общаются или записками, написанными неровным почерком, или языком перестуков, что случается чаще, ведь бумагу не так-то просто достать.

Сента-576 кивает, а после медленно, долго ища каждую букву, выводит два слова: «Мне страшно».

– Почему? – удивлённо спрашивает Наставница.

«Не оправдаю ажидания», – отвечает Сента. Она замечает ошибку в последнем слове, но далеко не сразу и слишком поздно, чтобы исправлять.

– Ну как же ты их не оправдаешь? У тебя ведь такие длинные и густые волосы. Ещё и цвет уникальный.

«Сломаю шею, умру, запутаюсь в воло…», – начинает она перечислять варианты, но Наставница кладёт свою ладонь поверх её руки, не давая дописать.

– Не переживай, я рядом и не позволю воплотиться твоим страхам.

Сента-576 кивает и немного расслабляется. Она чувствует, что тревога постепенно отступает.

* * *

Менструация настигает рыжеволосую Сенту во время очередного измерения длины волос. Дискомфорт внизу живота она чувствует с са?мого утра, но лишь сейчас узнаёт причину. Кровь пропитывает её тонкие белые шорты. Первой это замечает Наставница.

– Так быстро? – разочарованно спрашивает она. – Тебе же всего лишь двенадцать… Почему уже сейчас?

Сента-576 лишь пожимает плечами. Она даже облегчение чувствует, ведь не придётся ждать ещё как минимум три года и мучиться с тяжелеющими с каждым днём волосами, прежде чем отправиться в Чудесную страну. Всё случится уже сегодня.

За ужином она сидит как на иголках, переживает и думает, что же ждёт её там, в той Чудесной стране, о которой так много рассказывала Наставница. Только сегодня почему-то она больше молчит, не общается ни с ней, ни с другими девочками. Даже на ужин приходит под конец и сразу же направляется к Сенте-576.

– Пора, – только и говорит Наставница как-то безэмоционально.

Сенты аплодируют, провожая одну из своих в Чудесную страну. Сента-576 улыбается, пересаживаясь в кресло-каталку.

Наставница в этот раз сама катит кресло, а едва они покидают кухню, сворачивает в какой-то неприметный коридор. Сента не понимает, почему, ведь помнит, что других Сент уводили прямо, но даже обернуться не может, чтобы спросить хоть взглядом. Лишь сильнее сжимает подлокотники.

– У тебя уникальный случай, – начинает с жаром шептать Наставница. – Его надо исследовать, а не губить вот так просто. Или ты думала, Сента, что эта «Чудесная страна» на самом деле существует?

Она надрывно смеётся, продолжая катить Сенту-576 всё дальше. Та всё же пытается повернуть голову, но шею пронзает такая боль, что попытку она бросает: нет, не сможет, не справится. Сента-576 ведь даже ходить сама больше не способна.

Но что всё-таки задумала Наставница? И что именно она имела в виду, когда сказала про Чудесную страну?

– Стой! – кричит Наставница сзади. Голос звучит вдалеке, не рядом. Но как?

– Как ты не понимаешь? Нельзя её на утилизацию, – отвечает Наставница, по-прежнему катящая Сенту вперёд.

– Стой, – спокойно говорит ещё одна Наставница. Она преграждает дорогу впереди. Как такое возможно?

Сента-576 закрывает глаза своими тонкими ладонями, давит на них, чтобы не видеть этого. Она сошла с ума из-за менструации? Как иначе можно объяснить то, что Наставниц стало три? Она слышит шаги, звуки борьбы, но не открывает глаза, она не хочет всего этого видеть, даже мычать начинает, чтобы не слышать ничего постороннего.

– Всё хорошо, Сента, – говорит ей через несколько минут Наставница.

Сента-576 открывает глаза. Они с Наставницей находятся в коридоре рядом с выходом из столовой.

– Ты так неожиданно уснула, что я даже растерялась. Переволновалась? – участливо спрашивает она, а дождавшись кивка, продолжает: – Понятно. Но ничего, скоро у тебя не будет поводов для волнения.

И вместе они едут дальше. Сента-576 знает, что будет потом: ей измерят волосы в последний раз, после осторожно срежут их, а сама она отправится в Чудесную страну, где не будет тяжести волос, страха, металлических стен и бесконечных в своей однообразности коридоров.

Не знает она лишь о том, что на следующем ужине и сама будет присутствовать, но – как блюдо. Апельсиновый паштет наверняка понравится другим Сентам.

Последняя песня

Боли не чувствует ящер железный,

Но тосклива его монотонная песня:

«Навстречу деревьям, навстречу туману,

Пока бесполезным не стану».

Ольга Пулатова

Сильва смертельно бледна. Её тонкие длинные пальцы, некогда исполнявшие сложнейшие партии на пианиото, теперь сжимают небольшую красную сумку, до отказа забитую самым необходимым: деньги, еда, которая не испортится в дороге, вода, минимум одежды. Если она переживёт эту поездку, то сможет купить новую, если нет, то отсутствие тёплых вещей уже не будет волновать бывшую пианиотинистку. Её пальцы уж точно никогда не коснутся разноцветных клавиш, а без этого жизнь всё равно не будет яркой и полной.

Под размеренное «чу-чух-чу-чух» она смотрит в окно и безуспешно пытается расслабиться. Невозможно. Кажется, вместе с оранжевым солнцем идёт к закату и вся жизнь Сильвы.

– Только бы успеть, – шепчет она.

Других людей Сильва будто бы даже не замечает, сосредоточенно слушая стук колёс. Она не слышит голос соседки, не обращает внимания на плач ребёнка в начале вагона. Всё становится таким не важным, когда на кону собственная жизнь.

– На цизале он меня точно не догонит – тут и достаточно ровных дорог для неё нет, телепортатора так быстро не найдёт… Шансы есть, – продолжает шептать Сильва, больше успокаивая себя, чем на самом деле рассуждая вслух и просчитывая возможные варианты.

И ведь надо было так глупо попасться: случайная встреча, мимолётный роман, который мог бы закончиться тихим мирным расставанием, если бы Кальт не позвал замуж. Сильва отказала, ведь не собиралась сковывать себя узами брака, тем более, с этим человеком. Вот только он оказался графом. Кальтис Синон Ирвинт не привык, чтобы ему отказывали. По его настойчивости Сильва поняла это очень быстро, но было уже поздно: Кальт тоже понял, но то, что она никогда не полюбит его, а без этого пианиотистка была не нужна эгоистичному графу.

Сильве ничего не оставалось, кроме как бежать как можно быстрее и дальше – туда, где её никто не найдёт и никогда не узнает. Успеть бы только.

Станции проносятся с черепашьей скоростью, леса сменяются полями и городами, мир застилается туманом, идёт дождь. События жизни, которая навсегда осталась в прошлом, не отпускают, кружат перед глазами, смешиваясь с пейзажем за окном.

Вот Сильва первый раз видит пианиото. Разноцветные клавиши – цвета по количеству стихий – завораживают её мгновенно. Так и хочется прикоснуться к ним, научиться играть также красиво, как уличная исполнительница на центральной площади.

Потом – долгие часы обучения, старенький инструмент, подаренный родителями на десятилетие и – музыка. С того времени она окружала Сильву каждую минуту, даже во сне.

Она научилась петь и даже сама написала несколько песен, аккомпанируя себе прямо по ходу, заранее не готовясь и не подбирая нот. Казалось, что такая радостная жизнь полная музыки будет всегда, но реальность оказалась не такой уж и милосердной.

– Прощайте, – шепчет она и даже не пытается вытереть слёзы – лишь отворачивается к окну, чтобы никто их не увидел.

– Почему ты такая грустная? – обращается к Сильве откуда-то взявшийся мужчина. Его голос она узнаёт с небольшим опозданием.

– Прощаюсь с прежней жизнью, – отвечает она тихо и поворачивает голову в сторону сидящего рядом Кальтиса, продолжая говорить, но теперь с горечью: – Быстро ты меня нашёл.

– У тебя было не так много вариантов для побега, драгоценная Сильва, а я очень хорошо тебя изучил, чтобы у меня не осталось сомнений в том, что ты поедешь на север, подальше от привычных для меня мест, – с мрачным торжеством в голосе говорит граф.

– Да, – с грустью соглашается пианиотинистка. Она ведь до последнего надеялась, что удастся сбежать.

– А знаешь, что там впереди?

– Что? – спрашивает она без особого интереса.

– Рыжий мост. – Кальт широко улыбается, в его глазах можно заметить безумные искры. – Его так назвали за неимоверное скопление ржавых темачей в воде. Никто не удивится, если ещё один, этот, сорвётся вниз.

– Нет, ты этого не сделаешь! – кричит она испуганно, желая привлечь внимание других людей.

– Тебя не услышат, Сильва, артефакт глушит все наши слова… Твои слова. – Он улыбается ещё шире и застёгивает на левом запястье Сильвы свадебный браслет, снять который уже не выйдет. – Прощай, моя драгоценная.

– Козёл! – вскочив, кричит женщина, хоть и понимает, что теперь он её даже не услышит. Никто не услышит.

Кальтис исчезает вместе с двумя телепортаторами. Ну да, не станет же он сам умирать во имя безграничной в своём эгоизме любви. Пианиотистка грустно улыбается, смотря на пустоту, где ранее стоял несостоявшийся муж. Она крутит равнодушный браслет, но никакого способа его снять не видит.

Сильва морщится и садится на место. В окно она видит Рыжий мост, к которому темач стремительно мчится. Поздно пытаться предупреждать машиниста и пассажиров, поздно спасать или спасаться. Сожалеть тоже поздно.

Не остаётся ничего, кроме как петь, пусть её песню и услышит один только железный змей, обречённый на смерть волею графа Кальтиса Синона Ирвинта.

Самый грустный клоун

Печальный клоун смешит кого-то,

Ведь быть весёлым – его работа.

Хочу бежать, но боюсь споткнуться:

Глаза печальны, слова смеются.

Ольга Пулатова

– Встречайте! Сегодня на арене – самый грустный клоун из ныне живущих – Клара. Не верите? Сейчас она вам это докажет!

Импровизированный зал взрывается аплодисментами и улюлюканьем, под которые и появляется хрупкая девушка с настолько бледной кожей, что на фоне чёрного платья и чёрных же волос Клара напоминает призрака. Очень грустного призрака.

– Эй, грустный клоун, весели меня! Это ведь твоя работа, – доносится чей-то насмешливый бас.

– Слушаюсь, – максимально равнодушно отвечает она.

И Клара со слезами на глазах пускается в пляс. Она медленно неуклюже двигается, падает – нарочито размахивая руками, поднимается – громко крича от боли и причитая. Она сдабривает всё это дурацкими шутками, от которых злого смеха становится всё больше и больше. Кажется, тот заполняет всё пространство.

– Ещё, ещё! – слышит Клара со всех сторон и продолжает, как бы ни болело сердце.

Продолжает, ведь это – её работа. Веселить этих славных господ, разыгрывать пантомимы, картинно падать, ударяться, сшибать официантов и прочих слуг – тех, кого можно. За месяц Клара это запомнила. А не то убьют и её, и брата. Сначала, конечно, достанется Мику – чтобы старшая сестра видела его страдания и мучилась сама.

И пусть слёзы на глазах клоунессы самые настоящие, а не нарисованные искусным мастером – она не остановится, она будет делать всё, чтобы жить. Грустный клоун – такова теперь её роль в этом мире. Кажется, до конца недолгой жизни.

Поправив чёрные лохмотья, некогда бывшие роскошным платьем, она замирает, смотря на младшего брата. Тот, в отличие от ненавистной толпы, весело угукает, играя с новым хозяином Башни. Брат ещё ничего не знает об этом мире и не понимает, насколько опасен мехарис, сидящий рядом с ним.

«Вот бы родители были живы, тогда бы всё было как раньше», – думает Клара, но понимает, что это невозможно. Их тела кремировали, не дав и шанса на спасение. А ведь она отдала бы и пять, и десять лет жизни – да хоть все – лишь бы родителей оживили. Но увы, новая технология работает только с телами – прах не подойдёт. Поспешные похороны, опекунство какого-то дяди из соседнего клана и всё – теперь они с Миком пленники места, которое некогда было их домом. Очень большим домом – первым небоскрёбом страны. Мать всегда говорила, что это будет опасно, но отец не слушал – он хотел быть лучшим во всём и всегда. Вот и стал…

Задумавшись, Клара замирает. Подневольная клоунесса чувствует десятки взглядов, направленных на неё. Пусть смотрят, ведь никто не знает, о чём она на самом деле думает. Даже сама Клара не всегда понимает того, что приходит в голову.

Наконец, и хозяин вечеринки обращает внимание на то, что клоунесса не исполняет свой неловкий «танец», а улыбается, стоя на месте.

– И чего застыла? – спрашивает он недовольно, а после сжимает ладонь Мика. Тот начинает плакать.

– Я – клоун, а это – часть представления! – отвечает Клара, стараясь не думать о том, насколько больно брату.

Она бросает взгляд на часы и улыбается. Безумно засмеявшись, Клара покачивающейся походкой бежит в сторону нынешнего хозяина Башни. Кто-то начинает перешептываться, кто-то пытается остановить клоунессу, но по одному жесту наступает тишина, а помехи исчезают с пути.

– Посмотрим, что за представление приготовила нам Клара, – усмехнувшись, говорит «дядя». Отпустив руку брата, он садится прямо и теперь внимательно следит за каждым её движением.

– О, это будет незабываемо! – кричит клоунесса, продолжая громко смеяться.

Конец ознакомительного фрагмента.