– Не бойся. Перерождение – не смерть. Все скоро закончится. Ты изменишься и будешь свободна.
– Пожалуйста, расскажи мне больше, – попросила Алана, уже не ожидая ответа. Ужасные образы роились в ее голове: как что- То ломает ее изнутри, что- То коверкает ее душу и тело, сминает ее как комочек влажной глины, и как над тем, во что она превратилась, стоит безумный Келлан, довольный ее изменениями. – Я все- Таки очень боюсь.
– Если я заговорю, то могу навредить тебе, – ответил Келлан с трудом, и его объятия показались ей настоящими капканом. – Замолчи, я больше не могу этого слышать.
– Келлан. – Алана погладила его по лицу, отмечая, какими неприятными стали прикосновения к его сатиновой коже. – Верни мне змеек Сина. Я ведь никуда не денусь, я же ничего не умею. Тебе же больно слышать мои мысли.
– Замолчи, – оттолкнул ее от себя Келлан. – Идем. Нам нужно спешить.
– Ты не навредишь мне, – убеждая себя больше, чем его, прошептала Алана себе под нос, поворачиваясь. – Ты не причинишь мне боли.
– Я думаю, – слова давались Келлану нелегко, – со мной что- То не в порядке. Я ненавижу тебя. Я не должен… – Он запнулся. – Мы разберемся с этим позднее, когда найдем один из входов. Молчи. Молчи, а то я убью тебя.
И он схватил ее сзади за плечи, рывком развернул к себе и поцеловал так, что губы засаднило. Алана оттолкнула его и тут же пожалела: снова на его лице проступила та самая холодная усмешка.
«Я не он, да?» – услышала она прежде, чем погрузиться в тишину.
Больше Келлан не говорил с ней.
***
Тропинка сменилась едва видным просветом в траве, а после и этот просвет исчез. Солнце бесстрастно плыло по небу. Алана шагала вперед, а за ней по пятам следовал Келлан. Невидимый тоннель все так же удерживал девушку, и она то и дело натыкалась на него, пытаясь обогнуть большие кусты пожухлой травы или цепкие лапы молодых елей. Стены мерцали от нее на расстоянии полушага. Алане было душно, ветер не проникал сквозь невидимую преграду, не было слышно запахов, и даже звуки казались приглушенными. Тут, среди травы и деревьев, под ясным голубым небом и среди пения птиц, Алана ощущала себя бредущей по пещерному лазу где- То глубоко под землей.
Иногда Келлан выходил вперед и знаком приказывал ей остановиться, и Алана спиной прислонялась к воздушной стене и наблюдала, как он делает что- То с путем. Келлан творил заклинания молча, и только под руками его вспыхивали и исчезали призрачные формы, складывавшиеся в арки. Алане очень хотелось подпрыгнуть и коснуться кончиками пальцев едва мерцающего полотна, но под тяжелым взглядом Келлана она лишь пригибалась, проходя под призрачными сводами.
.
Алана очнулась вечером. Будто проснувшись, вздрогнула от внезапного осознания: еще секунду назад она наклонилась, чтобы точно не дотронуться до заговора, и солнце светило очень ярко, а теперь розовая закатная полоса тлела где- То за деревьями. Холодный ужас окатил ее с ног до головы, когда она поняла, что не помнит, как именно шла вперед все эти долгие часы, будто какой- То клинок ударил в солнечное сплетение, и растекшийся по всему телу страх абсолютно ее обездвижил. Алана осела в траву, пытаясь вспомнить хоть что- То – и не смогла.
– Ч- Что? – прошептала она, осматривая свои исцарапанные ноги, растирая закоченевшие руки, касаясь будто онемевшего лица. – Что ты сделал? Что?!
– Ты была очень громкой, и я приглушил тебя, – последовал ответ.
– Да как же ты… – Она задохнулась, не закончив фразу, и согнулась пополам во внезапном спазме рыдания.
– Мы почти пришли. Дальше я не смогу вести тебя как прежде.
– Вести меня как? – переспросила Алана. – Как марионетку?
– Если хочешь передохнуть, давай передохнем, – сказал Келлан, присаживаясь рядом с ней. – Попей. Ты, наверно, хочешь пить.
Алана посмотрела на прозрачную сферу с чистой водой. Губы слипались от жажды, но куда сильнее хотелось выбить сферу из его рук. Вместо этого она сделала несколько больших глотков, смаргивая слезы. Ледяная вода сковала ее горло, но язык теперь не был таким распухшим и шершавым. Она что, шла с открытым ртом, как собака?!
Алану передернуло. Значит, Келлан мог заставить ее… да что угодно, и она бы не вспомнила, что он приказал ей сделать. Что угодно.
– Ты отдохнул от моего мысленного ора? – не удержалась она. – Что дальше?
– Отдохнул, – согласился Келлан. – Почему не смотришь на меня? Что ты опять скрываешь?
– Я не скрываю ничего, – проговорила Алана, борясь с дрожью. – Ты же можешь услышать. И я смотрю на тебя.
Келлан все так же не сводил с нее своих зеленых как лесная чаща глаз – любящих, яростных и отчаянных одновременно.
Алана почти ненавидела эти глаза в тот миг, когда поняла, что сделал с ней Келлан. Алане впервые захотелось, чтобы он потерял сознание, чтобы упал и остался лежать на траве, и чтобы она просто смогла уйти вперед, забыв об этом кошмаре. Образ был таким притягательным и приятным, что Алана удивилась, почему Келлан не ударил ее, и тут же получила ответ на невысказанный вопрос.
– Я больше не могу услышать, о чем ты думаешь, тут все уже иначе, – усмехнулся Келлан. – Воспользуешься этим?
Будто держащие ее грудь клещи разжались. Алана не стала уточнять, что изменилось. Вместо этого она, давя отчаяние и бешенство в груди, сжала виски руками.
– Если ты сделаешь это еще раз, я не прощу тебя, Келлан, – сказала она прямо ему в лицо, надеясь, что он услышит. – Никогда. В каком бы состоянии ты ни был.
– И что же ты сделаешь? – спросил Келлан, поднимаясь. – Мы совсем рядом. Скоро ты все забудешь.
«…когда ты позовешь меня, я услышу».
.
Каким же счастьем было просто мыслить!
Как же ей хотелось его позвать!
Если Келлан поймет, за чьей помощью она готова обратиться, то убьет ее, и даже если черный герцог не шутил, и даже если он попытается помочь, то просто не успеет: Келлан был здесь, на расстоянии вытянутой руки, а Даор Карион, судя по тому, что рассказывал Келлан, не мог воспользоваться порталом. Да и разве существовали такие заговоры, чтобы он услышал ее на подобном расстоянии?
Алана несколько секунд обдумывала, что могло бы произойти, если бы черный герцог появился рядом с ними. Смущаясь, она вспомнила, как охотно он объявил, что она под его защитой – и как между ним и Келланом дрожал от напряжения воздух. И разлившегося кровью мужчину, занесшего руку… Нет, даже сейчас она бы не позвала его. «Даор Карион мог бы просто убить Келлана, раз уж никто в Приюте не узнает об этом, – со страхом поняла она. – Что бы Келлан ни сделал в своем помутнении, если я стану причиной его смерти, то никогда не прощу себя».
.
Теперь Келлан шел впереди, прямо сквозь голые ветви, будто мог видеть в темноте. Холодное предрассветное время, черное, как изначальная тьма, окутывало их. Будто воздушного коридора было мало, Келлан последний час крепко держал Алану за левую руку, и как она ни дергала запястье, делая вид, что просто поскальзывается, его жесткие как тиски пальцы все никак не ослабляли хватку. Кустарники цеплялись за ее юбку, царапали ноги, а углубления в уже неживом мшистом покрове то и дело ловили ступни, так, что она боялась вывихнуть лодыжку. Тканые туфли совсем промокли, и пальцы ног заледенели, несмотря на быстрый шаг. Алана старалась подгибать их при каждом движении стопы, чтобы прогонять кровь, но последний час не помогало и это.
Келлан больше не замечал, что ей холодно. Он не укутывал ее в шаль, как когда- То в другой жизни, он не помогал ей перебраться через поваленные стволы, как еще утром – лишь угрюмо шел вперед, изредка прямо на ходу творя безмолвные заговоры, не оборачиваясь, ведя ее за собой с какой- То мрачной решимостью. Келлан больше не замечал, что ей больно, что она вскрикивает, пробираясь через заросли можжевельника и путаясь в остролисте, что спотыкается, что дыхание ее давно сбилось. Келлан не уставал, шипы не оставляли на нем следов. И Келлан, конечно, не слышал обращенной к нему мольбы, как не слышал и просьбы передохнуть. Алана вообще сомневалась, что Келлан понимает, что происходит. Вперед его гнало безумие.
– Если ты не объяснишь мне, куда меня тащишь, я позову черного герцога!
Это были запретные слова, Алана знала это. Ей было почти плевать на последствия, настолько хотелось прервать бессмысленный бег и остановить Келлана – хоть ревностью, хоть яростью. Она рванула руку так, что кожу на запястье обожгло, а сустав заныл.
И Келлан остановился.
В темноте она почти не разглядела его лица – лишь повернувшееся к ней белое пятно с черными провалами глаз. Келлан сделал шаг, сокращая расстояние между ними, и Алана поняла, что сейчас произойдет что- То немыслимое. Она снова попыталась освободиться, раздался тихий хруст, и Алана вскрикнула от резкой боли, пронзившей ладонь и пальцы.
– Зови. – Его голос был похож на опускающуюся могильную плиту.
– Келлан… – Алана собрала остатки решимости и подошла к нему вплотную, а потом свободную правую руку положила ему на грудь. – Я люблю тебя, – выдавила она из себя, и не успели эти слова сорваться с ее губ, как Ална поняла, какой ошибкой они были.
– Врешь, – будто ударил ее наотмашь Келлан. – Но это не важно. Позови его, чтобы увидеть, что никто не придет.
– Я надеюсь, что мне не придется, – запоздало пошла на попятную Алана, уже понимая, что Келлан прав. И что только что она своими руками сломала остатки собственных шансов пережить эту ледяную ночь.
Они стояли друг напротив друга, и Келлан продолжал сжимать ее левое запястье, пульсирующее болью. Ветер завывал где- То наверху, в верхушках кедров, тихий скрип потревоженных деревьев походил на стон. Алана была готова поклясться, что изо рта валил пар, хоть и не видела его. Мир остановился. Ничего не существовало, кроме этого заостренного лица напротив, и ничто не было важным.
– Ты убьешь меня теперь? – спросила Алана, пытаясь не поддаваться отчаянию. – Келлан, ты же знаешь, ты не в себе. Просто отпусти меня, прошу тебя. Пожалуйста. Ты убьешь меня, если не отпустишь сейчас же. Ты же сам знаешь это.
Голос дрожал. Алане почти хотелось сдаться и сжаться в комочек, ожидая удара, но вместо этого она расправила плечи, глубоко вдохнула обжегший ее холодом воздух и погладила Келлана по груди так же осторожно, как гладила бы дикого барса.
Тиски разомкнулись, и от неожиданности Алана чуть осела в траву, но тут же восстановила равновесие. Она неуверенно сделала два шага назад, не сводя с Келлана глаз, ожидая.
– Уходи туда, – проговорил Келлан так, будто каждое слово жгло его изнутри. Алана проследила за его рукой: там, где- То над елями, едва заметно начинало светлеть небо. – Надень амулет. Спрячься. Если почувствуешь, что проходишь какую- То преграду, беги так далеко, как сможешь – это поисковая сеть. Они ищут тебя. Я не выдам тебя, обещаю.
Алана сжала знакомые чешуйчатые спины онемевшей от холода рукой и, повинуясь, накинула цепочку на шею. Тут же на мысли опустилось блаженное спокойствие, и Алана с внезапной четкостью осознала: то, что она принимала за тишину, было нарастающим гулом.
– Останься в пещерах, – продолжал Келлан. – Я вернусь за тобой, и мы вместе пройдем перерождение.
Алана пыталась что- То сказать, но не могла. Еще один шажок назад. Еще один – вбок, чтобы понять, что коридор исчез. Еще один. Еще.
Алана бросилась вперед, не разбирая дороги, сквозь мокрые ветки, сквозь заросли колючек. Ей показалось, что ее всю обволокла теплая вода, но миг – и ощущение осталось позади. Она заслоняла руками лицо и никак не могла понять, течет ли по ее щекам роса или слезы. Алана неслась, скользя на камнях, увязая во мху, не жалея ног и дыхания, пока жжение в груди и горле не стало невыносимым. Никогда еще она не бегала так быстро. Только боль – она удивленно посмотрела на глубоко оцарапанную острым камнем лодыжку, – заставила Алану остановиться. Задыхаясь, она обхватила тонкий ствол какого- То дерева и прижалась лбом к шершавой коре.
Ветер все так же завывал в верхушках смыкающихся над полянкой деревьев, и губы так же обжигал невидимый пар. Келлана рядом больше не было. Никто не шел за ней.
.
И тут лес загорелся. Пламя, не обжигая, ослепило ее привыкшие к темноте глаза. Его рев сожрал все разрозненные лесные звуки. После студеного ночного воздуха жар показался почти невыносимым, он мигом высушил ее одежду и волосы, оставив за собой след лихорадочного тепла. Алана, как во сне, отступила от обратившегося в пепел дерева и застыла посреди огня, не понимая, почему он не причиняет ей вреда. Трава и кусты, и деревья, и даже мох пылали, необычно быстро сгорая, землю покрывала зола, а в воздухе искрился потухающий пепел. Десятки зверей, тоже почему- То уцелевших посреди огненного смерча, с писком разбегались во все стороны, и их лихорадочные метания, и сами они, невесть откуда взявшиеся, были такими жуткими и нереальными, что девушка боялась смотреть на продиравшихся через пепел белок и взлетающих сквозь искры птиц. Где- То вдали, за неверными силуэтами исчезающих деревьев, за оранжевой мглой, двигались тени больших животных, и они показались ей исполинами.
Воздух полнился шумом и нечеловеческими криками. Алана боялась двинуться. Она подняла лицо вверх, к небу, спасаясь и от режущего глаза света, и от призрачных чудовищ, и сквозь летящие искры увидела расходящиеся где- То в высоте желтые лучи, сетью обнимавшие пропадающий лес, переплетение это не имело центра и, опускаясь, рассеивалось магическим огнем.
Алана села прямо на горячую землю. По рукам ее и по юбке скользнула змея, а за ней – какие- То мелкие грызуны. Алана с дрожью прижала руки к груди, растирая кожу.
«Меня здесь нет, – повторяла она себе. – Меня здесь нет. Я не здесь. Не смотрите на меня. Не замечайте меня. Меня здесь нет».
Если бы Келлан решил ее убить, пламя бы уже раздело Алану до костей. Бездумно вглядываясь в пляшущие сполохи, она приняла темный силуэт, выступивший из разверзнувшейся бездны, за еще одно чудовище, и когда он приблизился, в почти животном жесте закрыла голову руками.
22. Даор
Стояла уже глубокая ночь, и ночь эта была очень холодной. Настежь открытое окно дышало влагой, оседавшей на подоконник леденеющей росой. Камин не горел, но Даор этого не замечал: холода он не чувствовал, а привычное приятное тепло не было сейчас ему интересно. Залитый темнотой кабинет с едва колыхающимися на ветру шторами, потухшие свечи, казавшиеся провалами омуты зеркал, мерцающие металлические каркасы лежащих на полу кресел – любой, кто заглянул бы в покои герцога, сказал бы, что ничего не видно, и решил, что в комнатах никого нет. Чуткие глаза Даора Кариона почти не нуждались в свете, Олеар же щурился, постоянно поправляя заговор, делавший его зрачки почти такими же широкими, как у учителя, и завороженно следил, как на желтом кожистом пергаменте проступают новые кровавые линии. Он уже истощился, и Даор разрешил ему немного отдохнуть, хотя ученику не удалось заполнить и половины отведенной ему области.
Проводник, сжимавшийся у пустого камина, будто из него выкачали весь воздух, точно ничего не видел. Хрупкий его ум больше не выдержал бы влияния, и несколько часов назад Даор приказал Олеару снять заговор, слепивший безымянному губы. Время от времени мужчина тихо подвывал. Сквозь сотнями лет не испытываемую усталость, сквозь непривычно бессильную ярость, сквозь досаду, сквозь питавший ярость страх Даор боролся с желанием прекратить этот раздражающий звук, испепелить страдающее лицо и бросить труп под ноги к оказавшемуся таким бесполезным Сину. Что там, ему хотелось испепелить весь Приют: каждого, кто находился сейчас здесь, и кто не мог ни указать ему дороги, ни как- Либо оказаться полезным.
Каждого.
Каждого, кто дал сыну Келлфера выйти с Аланой на плече, кто не поинтересовался, почему безумный наставник куда- То уходит. Каждого, кто не стал разбираться, что именно несет сын Келлфера. Каждого, кто мог бы встретить беглецов по пути, и кто не остановил их.
Сина, позволившего, чтобы в руки к сыну Келлфера попал один из созданных отцом Даора скрывающих амулетов, Сина, оказавшегося таким недальновидным – и предпочитавшего войну хорошим отношениям с семьей Карион.
Каждого наставника, продолжавшего обучать, каждого послушника, продолжавшего учиться.
Испепелить каждого.
Эта мысль была почти успокаивающей.
– Он, кажется, сходит с ума, – заметил Олеар, будто уловив мысль учителя. – Вы не думаете, что если он повредится рассудком, Син…
Даор повернулся к Олеару. Губы его расплылись в улыбке.
– Син что?
– Будет не доволен? – Олеар сделал шажок назад.
– Ничего не посмеет предъявить мне из- За безымянного служки, после того, как отказался давать подробную карту. Я не доволен его бездействием куда сильнее.
– Ведь война… – почти на грани слышимости прошептал Олеар, избегая встречаться с Даором взглядом.
– Простите, простите! – вдруг проплакал проводник. – Я все расскажу и без карты! Ни у кого нет карт, директор не дает их составлять, тут слишком много важных мест, мы все ходили разными маршрутами… Я знаю почти все… Я покажу на вашей карте, если зажжете свет. Я расскажу…
– Мне нужно, чтобы ты молчал, – процедил Даор. – Заткни ему рот кляпом и отдай его… да кому угодно. Убери это отсюда, – обратился он уже к мигом вскочившему Олеару. – Он мне больше не нужен, я закончил.
– Понял, – коротко ответил Олеар, поднимая крупного мужчину за одежду, как мог бы поднять котенка. – Я быстро. Его подлечу, чтобы не было проблем с Сином.
Олеар выскользнул за дверь, и тихий надрывный стон безымянного поглотила глухая тишина спящего коридора. Дверь со щелчком затворилась за ними, и черный герцог остался один. Он подошел к подоконнику и, вглядываясь в едва начинавшее загораться рассветом небо, положил руки на влажное от росы шершавое дерево со сточенными сучьями и выжженными глубоко в жестких волокнах рунами. На секунду в разуме черного герцога не осталось ничего, лишь этот грубый предмет, простой, примитивный и тем отвратительный.
«Я не вижу смерти, – вспомнил Даор слова Ингарда. Его слова никак не вязались с обреченным тоном, которым были произнесены. – Я не могу говорить со всей уверенностью, но мне спокойно. Келлан не обидит ее».
Прорицатель. Даор никогда не доверял таким.
Девочка была где- То там, за этим призрачным в предрассветном мороке лесом, за качающимися елями, за голыми ветвями ясеневых рощ, за обрывами и реками. Где- То она шла вперед, или же спутник тащил ее, или же она спала – и все же Алана была жива. Пусть амулет- Покров и перекрывал действие той металлической капли, что обвила несколько волосков на ее голове, не почувствовать полного разрыва связи Даор не мог – согреваемая ее теплом, капля мигом пришла бы в негодность. Сейчас же к ней тянулась едва заметная ниточка без узелков, мигом возникавшая перед мысленным взором, стоило черному герцогу закрыть глаза.
Даор невесело усмехнулся, закрывая окно и прислоняясь лбом к будто высеченной изо льда раме. Если бы девочка только произнесла его имя, то и украденный сыном Келлфера золотой узел не смог бы скрыть ее. Но Алана тогда сказала, что звать черного герцога не будет – и она его, конечно же, не звала. Случайно упомянула в беседе с подружкой – и упорно сдерживается в беде, опасаясь его прихода больше, чем сумасшествия ее спутника. Как же так вышло, что страх перед ним был сильнее страха смерти?
***
Даор Карион вернулся к карте и недовольно поглядел на не до конца заполненную Олеаром область. Но стоило ему протянуть руку и сосредоточиться…
Мелодичный звон, с каким лопается, не выдержав щипка, струна цитры, наполнил воздух. Всего долю секунды Даор не верил своим ушам – и тут же рванулся по следу. Поймал!
Шагнув в портал, черный герцог не сомневался, что Пар- Оол попытается его захватить. Свист и гул должны были оглушить его, но щиты ожидаемо выдержали, даже не просев. Когда вспышка света рассеялась, он обнаружил себя стоящим не в лесу рядом с Аланой, а на качающейся палубе огромного корабля. Вокруг него теснились шепчущие в ошейниках, один держал в руках спинелевую цепь. Вглядываться в растерянные лица времени не было. Волной ликования Даора Кариона несло вперед, туда, где нуждалась в помощи его девочка, и вставшие на пути пар- Оольцы были обречены на смерть в тот миг, что попробовали задержать герцога.
Не сдерживаясь, Даор расхохотался и ударил волной звука и света, так, что весь корабль и все его обитатели мигом превратились в разрозненную пыль, не успев даже испугаться. Он не стал тушить эту волну, и она покатилась дальше, взрезая мир, наполняя его криком и пустотой, и затухла где- То очень далеко, намного позже того, как он ступил с растворяющейся палубы на мокрый мох.
Почти звенящая тишина, чернильно- Черная темнота и полный запаха мерзлых трав воздух окружили его, непривычно тяжело дышащего, и сомкнулись кольцом. Аланы видно не было, как и ее спутника, но на жестком мху светились едва заметные капли ее крови, мигом пробудившие в нем только начавшую успокаиваться ярость. Даор огляделся: непроходимая и непроглядная чаща обступала его со всех сторон, и она казалась даже плотнее, чем в воспоминаниях проводника. Алана была где- То недалеко, не больше чем в сотне шагов, и она была одна. Герцог прощупал пространство: недалеко находился и сын Келлфера, но он почти не подавал признаков жизни, и именно это спасло его от немедленной смерти: дернись мальчишка, крикни что- То, прошепчи – и жизнь его в тот же миг бы оборвалась. Но он был беспомощен, жалок и определенно не опасен. Даор окружил его острым силком и на секунду задержался, слушая слабо бьющееся сердце, стук которого так легко было заглушить. Перед глазами возник и тут же пропал образ плачущего Келлфера, умолявшего сохранить Келлану жизнь, и Даор на миг снова почувствовал запах его крови, сочащейся из наотмашь оставленных на груди друга рваных ран. Он не стал тогда забирать жизнь Келлфера вместо жизни его сына.
Полумертвый шепчущий мог и подождать. Если бы он очнулся и поднял голову, то убил бы себя сам, обрезавшись лезвием ловушки.
