Серые облака немного раздвинулись, в окно купе заглянул лучик. Проводница принесла чай, а мама достала зефир в шоколаде.
Лексейка
Сурнин Алексей
Непростительно раннее утро. Деревню Большие Лопатины пока не отпустила сонная одурь ночи. Дома ещё прячут свои крыши под пуховую перину тумана.
Лениво зевнула входная дверь добротной бревенчатой избы. Наружу выбрался встрёпанный мальчуган лет пяти с ивовой вицей в руках.
Соседский кот, дрыхнущий на бревне-лавке, открыл глаз и стал настороженно следить за ним: не его ли идут мацать и тискать, не пора ли драпать под забор?
Спи дальше, котяра. Не до тебя ему. Есть дело важнее. Он идёт хлестать царапучую малину. Жалко ей, видите ли, отдавать Лёшеньке сладкие тёмно-красные ягоды.
– Дейзись, маина! – грозит высоко поднятой вицей малец. – Я тебе показу куськину мать! Я тебя наказу!
И пусть одет аника-воин в дедову майку, что висит на нём, словно длинное платьишко на девчонке, а ноги утонули в бабушкиных галошах, он ещё покажет всем… ту самую мать Кузьки. Сурово сдвинутые брови и надутые щёки обещают скорую и неотвратимую кару воображаемому врагу.
При слове «наказание» рука парнишки сама собой тянется к левой половинке попы. Той, что сильнее болела от дедовой вицы. Вот скажите на милость, почему такая несправедливость? Шалили обе половинки одинаково, а наказали сильнее – левую!
И из-за чего наказали-то? Подумаешь, взял дедовы очки и пошёл разглядывать волосинки мочала в избушке-пристрое…
– Деда, зачем тебе очки?
– Я в них газету читаю, Лексей. Буковки махонькие, а очки их большими делают.
Через стекло и, правда, всё таким большим видится. Лёшка мочало к оконцу поднёс, к солнышку и через стекляшку очков волосинки его разглядывает. А оно возьми и задымись. И огонёк появился. Сначала малюсенький, а когда поел липовой коры – больше стал.
– Так ведь он и избушку слопает! – испугался Лёшка и кинулся к бабе с дедом.
Избушку он спас. Да и мочала сгорело всего ничего. Но дед всё равно выпорол. Несправедливо! Ведь это он виноват! Зачем про очки сказал?!
Малец стёр ладошкой слезу, выступившую от обидных воспоминаний, и пошаркал по тропинке к огороду.
Пружина калитки тугая, так и норовит огреть ею по спине. Было непросто, но он справился. Он же мужчина. Ему уже почти шесть.
– Дейзысь, маина, – издал Лешка воинственный клич, когда увидел знакомые кусты, и погрозил вицей. – Сяс наказу!
Бабушкины калоши издевательски цеплялись за ослянку и дикую ромашку и не давали свершить задуманное. Но всё рано или поздно заканчивается. Закончилась и тропинка. Вражина прямо перед ним.
Он уже замахнулся вицей, но другая рука-предательница потянулась за красным язычком – ягодой.
– Ты ессё и длазнисся! – сердитым ёжиком пыхтел Лёшка.
Обижался он мысленно, потому что рот оказался набит малиной.
Такое наказание пришлось Лёшке по душе. Ярких язычков на кусте становилось всё меньше. Ехидне скоро совсем нечем станет дразниться.
– Лексейка! – слышит он знакомый голос. – Куда запропал с утра пораньше, пострелёнок?!
Мальчонка с недетским вздохом суёт в рот последнюю ягоду и топает к бабуле, пока опять не попало.
– А тебя я завтла наказу, – оборачивается он к ехидной заразе. – Зди!
Подбирает вицу и шуршит калошами к калитке.
– До завтра! – вслед ему шелестит листьями куст от дуновения лёгкого ветерка. – Возвращайся. Я буду ждать!
Непокорная
Хатунцева Ирина
Она.
– Будешь стоять в углу всю ночь, раз упрямая такая. Нашлась тут, характерная. Я тебя научу, как с родителями разговаривать. Слишком много стала на себя брать! Скажи спасибо, что ремень в руки не взяла. Твоё мнение никто не спрашивал. Будешь делать так, как тебе говорят или из угла не выйдешь!
А ты чего молчишь, будто воды в рот набрал? Скажи доченьке пару ласковых, чтоб в голове её дурной просветлело!
Он.
Закурил. Вышел на балкон.
– Трудно с бабами. Каждая своё гнёт. Жене не перечу – надо в один голос родителями быть. Дочь жалко. Она старшая. Достаётся ей. Да и ничего плохого она не сделала. Просто мать устала. Вот под горячую руку девчонка и попала. Ничего. Спать скоро. Утихомирятся.
Дочь.
(про себя)
– Ночь буду стоять, но прощения не попрошу. Не дождётесь. За что? Вечно придёт с работы и орать… Вырасту и уеду от них. Пусть мучаются.
Спустя час…
Он.
Иди спать. Слышишь? Иди быстро, а то добавлю… Спокойной ночи.
Она.
– Вот упрямая. Нет бы прощения попросить… Что из неё с таким характером вырастет?
Он.
– Не надо опять начинать. Спать пора. Завтра на работу, а ей в школу. Успокойся. Хорошая у нас дочь. Зря ты так… Ну, спи уже. Давай обниму. Устала?
Дочь.
Плачет от обиды и несправедливости. Засыпая, ш?потом:
– Вырасту и уеду…
Светите собственным светом
Фроловичева Екатерина
Говорю вам – светите собственным светом, светом души! Светите, когда счастье. Светите, когда вокруг тьма. Было бы глупо закрывать свой свет, закапывать в землю из-за страха, что кому-то он помешает.
Думает ли солнце, что может кого-то обжечь? Будут те, кто отверн?тся. Будут и те, кто потянется к теплу.
Думает ли дерево, что оно не прекрасно только потому, что не родилось птицей?
Гн?т ветки ветер, но дерево сильнее, оно не ломается. Гнуться, но не ломаться.
Тысячи историй, где родитель направляет реб?нка по пути развития вопреки его свету, но через годы свет выходит наружу, и человек находит свою дорогу.
Светите собственным светом! Через чужие «не получится», через лживое «недостаточно хорош для этого».
В каждом есть свет. Свой. Уникальный. Живой. Потрясающий.
Не родились бы прекрасные картины художников, изящные танцы танцоров, целительные творения фотографов, если бы они однажды не пошли за своим светом.
Он поможет при любых невзгодах.
Мне очень нравятся слова Будды «Будьте светом для самих себя». Да, в первую очередь, для себя. Есть в этом ценное, правда?
Как ты? Светишь? Или отложил свой свет на полочку, на «потом»?
По мотивам эпифании «Говорю вам – пойте! Пойте, когда вам хорошо. Пойте назло всякой грубости или свинству…» Иманта Зиедониса – известного латышского поэта и прозаика.
Море – это чёрная бездна
Агапова Марина
Море – это чёрная бездна, которая пугает меня, пахнет слезами и имеет солоноватый привкус разлуки.
Всегда представляю море чёрным, холодным и бесчувственным.
Смотрю с настороженностью на бескрайнюю даль. Какую весть принесёт на этот раз мне море? Оно бушует, злится, меряется силой, сердится, если проигрывает схватку. Пенится от радости, когда разлучает любимых на время. Потом безмолвно молчит, забрав душевный покой тех, кто остался на берегу. И, наконец, море успокаивается, полным штилем давая понять, что оно коварно и свою добычу возвращает не всегда.
Холодное Баренцево море. Купаться в нем нельзя. Оно несло мне только печаль и боль разлуки.
В памяти остался пустынный причал и долгий взгляд в бесконечность. С неумирающей надеждой я стремилась увидеть на горизонте чёрную металлическую акулу, со скрежетом поднимающуюся из-под воды. Никогда не нравились мне эти камеры пыток, называемые подводными лодками.
Жена моряка-подводника редко любит то море, которое забирает у неё любимого на долгое время.
Кто я?
Астахова Татьяна
Кто я?
Моё тело на семьдесят процентов состоит из воды. Может быть, я Океан, никогда не знающий покоя? В вечном движении. Не имея собственной формы, омываю материки, заполняя собой пространства. Я – солёные слёзы и утренняя роса. Летний дождь, тугими струями стучащийся в окна, и град, сбивающий на землю спелые ягоды. Искрящийся снег, лёгким прикосновением опускающийся на плечи. Живительная капелька влаги и смертоносная волна, сметающая все на пути. Родник, пробивающийся на поверхность сквозь толщу земли и стремительная горная река. Я – туман в закоулках осеннего сада.
Кто я?
В моём организме содержится восемьдесят один химический элемент. Значит ли это, что я – Земля? В вечном фокстроте плавно кружусь вокруг Солнца в безмолвии Космоса. Я – надёжная опора и последняя колыбель. Плодородный чернозём, дарующий жизнь, и дышащая зноем пустыня. Поющий бархан и камень, молчащий на дне океана. Тверда, как скала, и непостоянна, как зыбучие пески. Податлива, как глина, и необуздана, как лава, рвущаяся из жерла вулкана. Я – песчинка в тонком стекле, отмеряющая бег времени.
Кто я?
Клетки моего мозга передают информацию за счёт электрических импульсов. Значит ли это, что я – грозовое небо? Я способна изменить реальность одним проблеском молнии. Я дарую надежду и внушаю страх. Я – облака, беззаботно плывущие в вышине. Я горю багряным закатом и мерцаю звездами. В безлунные ночи чёрной бездной нависаю над всем сущим и горю пронзительной синевой в ослепительно солнечные дни.
Кто я?
Мысли, которые кружатся в моей голове, обусловлены тысячами поколений от сотворения мира и до дня сегодняшнего. Значит ли это, что я – каждый человек, когда—либо живший на планете Земля? Я – маленький мальчик, бегущий по траве за разноцветным мячом. Старейший житель планеты и новорождённый, впервые вдохнувший воздуха. Я – миллиарды тех, кто ушёл, не оставив после даже надгробия. Я – каждый, кто когда-то мнил себя властелином мира. Я – человечество, что вечно спешу куда-то, не двигаясь с места. Я говорю на тысяче языков об одном и том же. И никак не могу себя понять.
Кто я?
Расстояние от поверхности Земли до уровня моих глаз в астрономических единицах ничтожно мало, но в моём воображении умещаются тысячи Галактик. Может быть, я необъятный Космос, освещаемый бессчётным количеством звезд? Я – бесконечность и вечная тишина.
Кто я?
По мере вашей вам и отмерится
