Астахова Татьяна
Рано или поздно каждый садится за банкетный стол последствий своих поступков.
Р. Л. Стивенсон
Огромная терраса залита ярким искусственным светом люминесцентных ламп. От белоснежных скатертей и блеска столового серебра немного рябит в глазах. Где-то едва слышно играет музыка.
У самого входа шумная компания развесёлых гуляк громко что-то обсуждает, взрывается хохотом и аплодисментами. Шампанское с терпким ароматом успеха искрится в их бокалах.
Одинокий хмурый человек за столиком подальше пьет горький холодный чай с привкусом разочарования. Чаинки кружатся в золотисто-медовом напитке и оседают на дно хрустального стакана. Перед ним открывалось столько перспектив, но время безвозвратно прошло, а он так и не рискнул воспользоваться ни одной из этих возможностей.
Молодая женщина, тонкая и изящная, в лёгкой шёлковой тунике, держит бокал, наполненный терпким вином стыда, и пытается скрыть это, имитируя бурное веселье. Впрочем, старается она напрасно, окружающим нет никакого дела до её жеманных кривляний. А каждый второй из присутствующих вовсе не считает адюльтер веским основанием, чтобы испытывать такие жгучие страдания.
Полная дама хмурится при виде рагу, густо приправленного сожалением. Она с увлечением и азартом играет в игру под названием «Ах, если бы…» И всё перебирает в памяти события прошлого, стараясь их перекроить на новый лад. Но после третьего коктейля из скуки и невезения взгляд затуманивается, и она теряет интерес к происходящему.
Справа – мальчишка лет четырнадцати с удивлением и страхом рассматривает отбивную под вязким соусом раскаяния. Рядом с ним товарищ постарше ехидно ухмыляется. Перед ним на тарелке неостывающим жаром пышет злоба и ненависть загнанного в угол зверя. По залу бежит едва уловимый шёпот:
– Убийцы…
– Кто? Кто?
– Вон, видишь, те двое.
– Совсем ещё дети!
– Этим детям только палец в рот положи.
– Убьют и ограбят ради пары кружек пива.
– Волчата!
Но и об этих двоих присутствующие тут же забывают.
Совсем ещё юная девушка в очень дорогом платье в очередной раз заказывает себе шот горькой обиды. Взгляд жадно мечется, отыскивая кого-нибудь, кто согласится взять на себя вину за эти её страдания. Вокруг тут же выстраивается очередь из желающих. Все они изрядно потрепаны жизнью, но в кошельках водится то, ради чего затевается эта игра. Брезгливо рассматривая претендентов, девушка кривится, и сквозь маску юности проступает её истинное лицо.
Чуть правее – молодая мама и двое ребятишек трёх и пяти лет с аппетитом уплетают мороженое со вкусом озорства и больших надежд.
– Что будете пить?
Бармен учтиво кивает и замирает в ожидании заказа.
– Белый вермут с тоником и ломтиками любопытства, пожалуйста.
Беру коктейль и ухожу в самый дальний угол террасы, где свет не так ярок и меньше всего суеты. Причудливо переплетаясь, зарисовки чужих жизней оседают в моем блокноте торопливыми строчками, сплетаясь в очередную историю.
Адажио
Бузыкаева Лариса
Adagio – (ит.) медленно
Медленно, но упрямо и безостановочно человек хочет быть кому-то нужным. И постоянно ищет родную душу. Как нежный росток стремится увидеть солнце и пробивается сквозь трещину в асфальте, так и душа человеческая ищет себе подобную, потому что хочет быть понятой и приголубленной. Это ли не счастье – довериться и распахнуть сердце?
…И пусть приклеенная к лицу маска падет к ногам. А мне не стыдно пред тобой быть настоящей и совсем нагой! Именно так обнимаются души. Именно так рождается любовь.
Медленно, но настойчиво и неизбежно меняется жизнь двоих, нашедших друг друга. Значимость и важность существования друг в друге обретают сияние алмаза и затмевают дневной свет. Забота в обнимку с нежностью утоляют и голод, и жажду. Ничего не надо – будь рядом! И будь тем, кто меня принял, понял и полюбил.
Медленно, но неминуемо и цинично утихают всякие страсти. У кого-то они превращаются в монументальную и святую любовь, заметную как на земле, так и на небесах. У кого-то – остывают и превращаются в угольки позднего осеннего костра, которые не обжигают и не шипят во злобе, чтут мудрость известной притчи царя Соломона о кольце и при необходимости готовы согреть друг друга.
А у кого-то былая любовь начинает скалиться фальшью и гадким притворством…
Медленно, но фатально и неминуемо это враньё проступает липким потом на загримированном лице. Как бы ни старался лицедей, обман будет замечен. И стрелой вонзится в сердце другого… Смертельно ранит, погонит к отчаянию. Ожесточит душу, надорвет криком горло.
Медленно, растерянно и отрешенно возьмет дрожащая рука все заветные письма – доказательства невыносимого ныне счастья – и отчаянно швырнёт их в огонь. Умрёт душа. А ведь так хотела жить целую вечность!
…Все правильно.
Чтобы родиться заново, надо сгореть дотла…
Дверь между нами
Калачева Ольга
Меня бьёт озноб. Бред. Такой страшный бред. Как страшно проваливаться в эту густую и липкую грязь, которая забивает нос, уши, рот. Она не даёт дышать. Не даёт просто вздохнуть, чтоб лёгкие развернулись, и я задыхаюсь. Я плачу и задыхаюсь. Но никак не могу вынырнуть из неё, из этой трясины к солнцу, к свету, к радости.
Пронизывающий ветер гоняет пустую жестянку от стены к стене. Банка хоть и помята, но ещё в силах со звоном катиться по грязному от обвалившейся штукатурки, стёкол и мелких щепок полу. Окна выбиты, вырваны с корнями. Косяки висят на пожухлой ржавой строительной пене и болтах. Стёкла кое-где сохранились разбежавшимися трещинами и глазницами под повязкой паутины.
В комнате уцелели только две двери. Одна комната от всего дома и две двери, выходящие в разные стороны света. Двери, конечно, покоцаны: следы от пуль и взрывов – на одной, следы взлома и грязи – на другой. Но обе они в потёках крови и ещё чего-то, о чём совсем не хочется догадываться.
– Привет…
– Привет…
– Я смотрю, ты опять рисовала. Жаль, что у меня никак не получается порисовать, ни места, ни красок.
– Как вы?
– Лёшка болеет.
– Мой тоже.
– Катя опять не смогла выйти в школу, нет электричества, обстрел.
– А ты?
– А что я? Всю ночь кашляла, хозяин квартиры сегодня заглянул и спросил: как я себя чувствую.
– Не могу представить, как вы там без тепла…
– И не надо. Береги себя. Мы живём твоими молитвами.
Жестянка опять с радостным дребезжанием покатилась в мою сторону. Я осторожно присела и протянула руку:
– Не сердишься? – баночки мы собираем для окопных свечей.
– Дурочка, ты что ли, у самих дети…
– Ты знаешь, если бы могла, помогла, чем могу.
– Я знаю. Главное молись, я верю, что мы встретимся.
Я пытаюсь заглянуть в дверь на той стороне, но меня сдувает сильным порывом ветра, дверь захлопывается с такой силой, что меня опять швыряет в трясину, и я начинаю тонуть. И опять она протягивает мне руку из противоположной двери и тащит меня наверх. Мне стыдно, что я здесь в тепле и сытости, а эта хрупкая женщина войны спасает меня своей поддержкой.
Когда-нибудь, я верю, всё это закончится, и мы сможем сделать шаг из своих дверей навстречу друг другу – она из своей реальности, а я из своей. Обнимемся и будем долго стоять, держа друг друга в объятиях. Сейчас это кажется сказкой. Сказкой, которая когда-то была, и нет. Она не может не вернуться.
Даже ещё год назад я бы никогда не поверила, что все мы окажемся в каком-то параллельном мире, в котором мира нет…
Рассказ одинокого дворника
Приходько Сергей
Одиноко…
Хочется поговорить…
Можно и с собой…
Но лучше с воронами…
Я ведь дворник со стажем!
Почему вороны? Да это самые частые спутники дворников. Я бы даже сказал – дворники наоборот. С каким забвением они выгребают из урн весь мусор в надежде найти в нём куриную лапку. Или кусочек шашлыка. Как тут не поговорить по душам, наставить этих тварей на культурную жизнь? Их ум действительно поражает хитростью, а вот душонка бомжовая – после них пёстрые ковры из упаковок мороженого, чипсов, шоколадок разносятся ветром по такому милому моему парку.
Ну, хватит про ворон. Вы, наверное, думаете, как меня, такого образованного, с двумя высшими, занесло в дворники? Можно сказать, метлой. Она ведь метёт по жизни всех без разбора. Но у меня есть удивительная особенность: то, что посылает мне жизнь, я непременно люблю. Каждая вещь или дело всегда имеют две противоположные стороны. Поэтому любить можно всё, либо не любить всё вовсе.
Вот и мусор я полюбил, точнее – наводить чистоту. Знаете, в мусоре нет никакой грязи. Это просто такая форма жизни наших вещей – послужили немного, а теперь – на помойку. Мы ведь тоже несильно отличаемся от него по назначению.
Я заметил, за эту работу люди чаще благодарят. Просто подходят с такими добрыми глазками и говорят тебе комплименты. Будто всю жизнь ждали, когда этот парк будет чистый, и наконец, дождались. Деньги они дают тем, у кого их и так много, а вот просто поблагодарить… Это намного ценнее.
Как тут ни взять в руку наколку и ни прочесать каждый метр зелёного уголка природы?! За бутылками приходится наклоняться. Пробовал заменить наколку щипцами – не то. Мелкую бумажку трудно ухватить.
Будучи дворником, я ощутил безграничную свободу. Никто не смотрит тебе в рот, ловя очередную сказанную глупость. Кто-то сказал, что «слово, произнесённое вслух, есть ложь». Наверное, он тоже был дворником. Только отрекшись от городской суеты, можно постигнуть этот всесильный Вселенский Разум.
Сколько собачек вокруг, и все тебя понимают без всяких слов. Проницательные глаза расскажут, о чем угодно. Я вот сижу, битый час пытаюсь что-то донести, а если бы просто посмотреть…
Часто смотрю на небо. Оно ведь тоже мне свой взгляд посылает. Я всё изучаю его, пока невесть откуда взявшийся директор парка не засмеётся – ну, и дворник! Понимал бы он хоть что-то в нашей работе. Мне иногда хочется надеть костюм, белую рубашку и галстук, как у него. Я ведь должен сиять чистотой в первую очередь.
А то прибегут дети с бельчонком: ворона гнездо разорила, надо обратно его в дупло. И я уже альпинист. Опасная у меня работа. Недавно торфяники горели. Три дня тушил. Сам почти тушеный стал и подкоптился изрядно. Но какое счастье – спасти тысячи деревьев!
Особенно любят меня бабульки. Прибегут – ой, спасибо за скамеечки, только вот без спинок – как сидеть? Нельзя ли такие, как в советское время, со спинкой колесом, как у нас? Ну как отказать?
А мету я только опавшие листья. За них мне отдельно приплачивают, как и за скамейки. Вот только Кленовая аллея тяжело даётся. Столько красоты! Пока рассмотришь все узоры на листьях, уже и стемнеет.
Вообще я заметил, у нас в парке люди часто знакомятся. Молодых издалека видать: сядут на спинку, а ноги на сидение ставят, будто наводнение до парка дошло, и сосут понемногу пиво. Бабушки – те любят в группы здоровья записываться. Если какой-нибудь старичок среди них случайно окажется, уж они так руками, ногами замашут! А чем ещё взять? Пирожки – это уж потом, кому больше всех повезёт.
Познакомился и я. Она оказалась собакой. Не подумайте плохого – в прямом смысле. Видно, кому-то надоело с ней гулять по два раза в день. Люди ведь ради денег каждой минутой дорожат. Теперь вместе ходим. Выпьем кофе, и на весь день. Чарли тоже делает вид, что бумажки ищет.
Быть дворником – самая почётная должность…
Вдвоём веселее собирать мусор…
Утром восходит счастье…
Только лови…
И радуйся.
Какое твоё счастье?
Сурнин Алексей
Для меня счастье – это кот.
Когда я это понял?
Во время учёбы на третьем курсе.
Декабрь. Дубан такой, что не спасает даже тёплый свитер под пуховиком.
Стою на остановке, жду автобус. Хожу взад-вперёд, растираю застывшими пальцами белые до синевы уши. Урна у остановки, полная мусора. Рядом коробка из-под обуви. Внутри котёнок. Выбросили. Как мусор. Тв-вари!
Подхожу ближе. Мелкий. Чуть больше моей ладони. Взять или не взять? Живу в комнатушке общаги с женой. Комендантша – зверюга. Кормежку купи. Лоток постоянно выноси. Жена ворчать будет. Взять или не взять?
