Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…
Андрей Дорогов
Смутные времена настали в жизни капитана полиции Егора Дымова.Проблемы со здоровьем. Разлад с женой. А тут ещё и дело о ритуальном убийстве трёх молодых женщин у него забрали.Всего три дня есть у Дымова, чтобы найти убийц и предотвратить следующую смерть, а зацепок почти нет. Только невнятные показания о странно одетых незнакомцах, наркотики, сожжённые на местах преступлений, и слова информатора о покупке большой партии «товара».Дымов пускается на поиски убийц. Прежде чем он найдёт их, много людей пересекут его дорогу. Бывший дворовый приятель, наркоман и мелкий дилер, укравший большую партию «товара». Идущие по его следу бандиты, ищущие «товар». Продажные полицейские. Девушка, оказавшая помощь Егору. Содержатели притона и весёлые хозяева «сквота», в котором видели убийц. Дымов неумолимо приближается к хладнокровным убийцам. Сектанты, предупреждённые своими покровителями, в свою очередь, ищут встречи с Дымовым.И никому неизвестно, кто выйдет победителем из жестокой схватки.
Андрей Дорогов
Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…
0.
Все персонажи данного романа выдуманы лично мной, то есть автором.
Все совпадения с реальными лицами, местами, и событиями которые происходили, происходят или будут происходить всего лишь случайность. Которую можно объяснить подключением сознания автора, то есть меня, к ноосфере, которая, как известно, хранит в себе всё что происходило, происходит и даже то, чему ещё только предстоит произойти. Подключение это обычно происходит во сне, и многое из того что автор подсмотрел в ноосфере он забыл, а всё остальное сильно исказил в силу плохой памяти и скудной фантазии.
Город, описанный в произведении, существует на самом деле, но только в памяти писателя, то есть меня. Не ищите в нём знакомых улиц, дворов, домов. Это лишь старая выцветшая, местами прожжённая жизнью и сигаретами фотография.
Так же автор, то есть я, резко отрицательно относится к наркотикам. И, к так называемым лёгким, и к тяжелым, а также к веществам растительного происхождения и синтетического. Автор, то есть я, призывает всех, ни в коем случае их не пробовать.
Автор, то есть я, также категорически не приемлет насилия как физического, так и морального и психологического.
Автор, то есть я, приносит извинения читателю за использование обсценной лексики в произведении, это он, то есть я, не со зла, так требовала структура, форма и стиль написания произведения. Я постарался минимизировать её использование, но не в ущерб смыслу, а всё что использовалось старательно запикал.
И автор, то есть я, клятвенно обещает, при следующей правке вымарать весь сленг, арго и феню с матом, но только после того, как всё это исчезнет из нашего лексикона.
Добро пожаловать в мир капитана Дымова. Аминь.
Всегда с уважением, автор, то есть я.
Мне отмщение, Аз воздам.
Апостол Павел (Послание к римлянам. 12:16-21)
Делай что должно, и будь что будет.
Поговорка
…И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали…
Александр Кочетков (Баллада о прокуренном вагоне)
1.
Он стоял, прижавшись к еле живой батарее, ловя спиной крохи тепла. Пальцы в ботинках почти не ощущались, а зубы не стучали только потому, что крепко сжимали желтый сигаретный фильтр. Руки он просунул меж ребристых секций батареи, но это мало помогало, холод, казалось, охватил все тело, не добравшись только до головы. Чудилась она раскаленной сковородой. Он пощупал лоб, тот и вправду был горячим, а может это ему только казалось, пальцы были, что твой лед – почти безжизненные. Пульсирующее пятно боли в левом виске, странным образом отдавалось сосущей болью в желудок и от этого слегка подташнивало.
Глухо застонав, он нашарил негнущимися пальцами в кармане коробок спичек. Прикурил. Вышло не с первой попытки, но, в конце концов, кончик сигареты затлел алым. Он затянулся и тут же выплюнул сигарету. Горький дым, проникший в легкие, подумав, двинулся обратно и потянул за собой ком тошноты, который застрял в горле. Он согнулся в жёстком приступе кашля, усилием воли пытаясь загнать кислый комок обратно в желудок. Наконец это удалось, и он часто-часто задышал, словно собака в летнюю жару.
Приступ кашля унес последние силы, и он тяжело опустился, почти рухнул на ступени, в последний момент, успев подсунуть под себя папку с документами. Он сидел, широко расставив ноги и положив голову на скрещенные руки. Полы пальто разошлись, и холод еще сильнее охватил тело, но запахнуться не было сил.
Мысли ворочались в голове вялыми полусонными осенними мухами.
«Холодно, черт возьми, холодно. За это надо поблагодарить доброго тестя. Спасибо тебе папаша. За совет купить пальто из чистой верблюжьей шерсти. Зачем тебе, сынок дубленка, это не модно, да и хорошая стоит ого-го сколько, денюжек-то не хватит, а плохую, зачем покупать? Залоснится, совсем вид потеряешь».
Этим своим – совсем, он словно бы говорил – зятек, ты и так не слишком презентабелен. А уж эти его – денюжки, сказанные елейным тоном, вызывали у Егора отвращение.
Пятую точку, не смотря на папку и толстое пальто, неприятно холодило, можно сказать подмораживало. Но этот холод удивительным делом унял тошноту, еще бы он и боль в голове успокоил, было бы совсем хорошо, но об этом стоило только мечтать. В левой половине головы всё также удобно устроился колючий шарик боли.
«Давай Егорка, я тебе пальто принесу, настоящая верблюжья шерсть, тепло и солидно. А? Он, конечно же, согласился. Можно подумать он когда-нибудь не соглашался с папашей. Ха! Попробовал бы он не согласиться. Скандал был бы обеспечен. Тьфу ты!»
Он постарался выкинуть родственника из головы, тот вроде как ушел, но все еще продолжал маячить где-то на периферии сознания.
«О, Господи, как холодно, и как сильно болит голова!». Мысль повторялась и повторялась, словно поставленная на репит песня.
С трудом отогнав её, Егор прислушался к себе, точно – тошнота ушла. Он надеялся, если не навсегда, то надолго или, по крайней мере, до тех пор, пока он не выкурит сигарету.
Сизый дым, немного прояснил голову, Егор даже вспомнил, что он делает в холодном подъезде в десятом часу ночи. Стукачка своего пришел навестить – Гошу Вялого. Само собой Вялый это не фамилия, а погремуха, или говоря проще – погоняло, кличка, так сказать оперативный псевдоним. Гоша был торчком со стажем, и прямо скажем, как осведомитель не особо информативен, хоть иногда что-то полезное в клювике приносил. Егор его не закрыл только по той причине, что они еще пацанами вместе курили за гаражами и щупали девок на дискотеках, да потому что его мать была подругой Гошиной матери.
Он сплюнул окурок в угол и с трудом поднявшись, подошел к Гошиной квартире. Вдавил кнопку звонка, прислушался. Где-то в глубине раздался противный дребезжащий звук. Дверь, конечно, никто не открыл.
Вялый был ему нужен, не сказать что до зарезу, но мог он знать кой-какую информацию, касающуюся дела, над которым работал Егор. И в котором не было ни малейших зацепок, но была одна странность, которую и мог прояснить Вялый. Поэтому Егор, выбирая между возвращением домой, и визитом к Вялому выбрал второе. Домой сильно не хотелось.
Гаденыша не было дома, то ли носом повел и, учуяв, что пахнет жареным, сделал ноги, то ли ведомый, извечной наркоманской жаждой, убежал искать дозу. А может уже жахнувшись, блаженно спал где-нибудь в ванной. Водилась за ним такая привычка, колоться именно там, где люди обычно принимают душ.
Он пришел к Вялому на квартиру, минут пять звонил в дверь – бесполезно. Потом его накрыло приступом и он, привалившись к батарее, пытался очухаться.
Егор повернулся к двери спиной и в сердцах бухнул ногой в дверь. Раз, другой, так что по подъезду разнеслось гулкое эхо.
Зря он это сделал, притихшая боль, вновь запустила свои щупальца в его голову.
«Черт, с ним, с Вялым, уходить надо. Вот только на улице холодина, не дойдет он ни до отдела, ни до дома. Транспорт не ходит, денег на тачку нет. Звякнуть что ли в отдел? Пусть машину пришлют».
Он достал телефон. Вяло выругался и вновь бессильно опустился на папку. Экран китайского смартфона был тёмен. Конечно, с самого утра закрутившись, он забыл его зарядить, и старенький аккумулятор почти совсем не державший заряд сдох.
Егор запахнул пальто, завязал пояс, но теплее от этого не стало.
«Чёртов тесть, подсунул это конфискованное барахло. Нет, конечно, пальто выглядело стильно – черное, плотное, спускающееся ниже колен. До минус пятнадцати оно еще грело, но как только столбик термометра опускался ниже, начинало казаться, что он выходит на улицу в одном пиджаке. Конечно, какая к черту, верблюжья шерсть – полиэстер пополам с вискозой. Ах да, был всё-таки в ткани какой-то процент шерсти, как говорится с паршивой овцы».
С наступлением настоящих морозов Егор мерз в нем страшно – до поджатых яичек и зубовного перестука, и вот умудрился простудиться. Хоть обычно симптомы были другие.
Егор выругался, вышло не злобно, а жалобно и жалко.
Надо было уходить, но силы совсем покинули его. Он снова присел на ступени и уронил голову на сложенные руки. Уснуть бы.
«…Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…»
Но даже этого он был не в состоянии сделать, лишь бессильно сидеть на ледяных ступенях и ждать. Чего? Он не знал. Покоя? Смерти? Избавления? Может быть чуда?
Егор услышал, как скрипнула дверь, как прошелестели легкие шаги и замерли за спиной.
– Простите.
Голос женский, спокойный и усталый.
Он хотел обернуться, но даже для такого простого действия не нашел сил. Поэтому остался сидеть, как сидел, надеясь, что его оставят в покое и уйдут.
«А может, вызовут наряд? А что, это было бы неплохо, отвезли бы в дежурку. Он бы там отогрелся. Нет вряд ли, не тот район. Здесь полицию не вызывают. Если только кого-нибудь укокошат, но сейчас не тот случай».
– Вам плохо? – раздалось над самой головой.
«Нет, надо что-то делать. Не сидеть же так, а то, в самом деле, окочуришься».
Егор, преодолев слабость, поднял голову и повернулся. Перед ним, присев на корточки, на расстоянии вытянутой руки сидела девушка, женщина? В тусклом свете, слабенькой лампочки, светившей ей в спину, определить возраст было невозможно. Он лишь разглядел толстый халат, в который она была закутана.
– Кха-кха, – Егор откашлялся, – да, вот, что-то не можется.
Женщина молчала.
Егор разозлился.
«Какого хрена, она тогда вышла, что бы вот так сидеть и смотреть на него, не фиг тогда было вылазить. Или он ее разбудил, когда ломился к «Вялому»? Да и хрен с ней».
Егор опять положил голову на руки.
Неожиданно он почувствовал, как его подхватили под мышки и потянули вверх. Попытка поднять его провалилась, она лишь вызвала новую волну боли.
– Не надо, – жалобно попросил он, – оставьте меня в покое. Если я вас разбудил, приношу свои извинения, только не трогайте меня, мне плохо. Я сейчас отсижусь и уйду.
– У вас голова болит, я вижу, пойдёмте. Я таблетку дам. Боль пройдёт, и вы пойдёте. Если здесь останетесь – замерзнете. Подъезд почти не отапливается. Или вас ограбят, в лучшем случае, в худшем – убьют. Пойдёмте, пойдёмте. Вот обопритесь на мое плечо. Тут недалеко.
Он тяжело поднялся, опёрся на подставленное плечо – узкое, но крепкое, постаравшись не слишком наваливаться на женщину. Они ввалились в квартиру, и он рухнул на низенький пуфик.
Уф. Егор тяжело выдохнул. Благословенное тепло. В квартире царил полумрак, скрадывавший детали, но и без деталей было видно, что здесь живут если не бедно, то уж точно не шикуют.
Женщина ушла, но вскоре вернулась. Егор увидел перед собой маленькую розовую ладонь с двумя белыми пяточками таблеток и тонкостенный стакан, до половины наполненный водой.
Он проглотил таблетки, не замечая горечи на языке, и отпил теплой воды. Благодарно кивнул. Голова тут же отозвалась болью. Он прикрыл глаза, а через минуту, когда боль угнездилась на привычном месте, спросил:
– Как вы узнали, что у меня болит голова.
Женщина усмехнулась:
– У вас всё на лице написано.
– Да? И что же там написано?
– Складка между бровями, белки с лопнувшими капиллярами, затуманенный взгляд. Жилка на виске набухла и пульсирует.
Голову Егору, кто-то принялся неторопливо набивать ватой, и этот ком погребал под собой боль, загонял её куда-то вглубь. Мысли стали медленными, но более четкими.
– Откуда такие познания?
