Теперь он был единственным, кто ещё не откликнулся на «давайте».
Сжав челюсти, Артур поочерёдно ткнул бутылку в елисеевскую и петренковскую банки, авижичскую бутылку и бабские коктейли.
Но сука-Уланова даже не заметила, что ей он объявил бойкот.
Она так упорно не замечала его, словно его здесь и не было.
Словно он остался гнить за ужином с маменькой и Володенькой.
– Так надо было идти, сидел он! – крикнул Свят Никите. – Реально, а чего вы сидите?
Спросил самый безногий.
Елисей так кичился своими танцевальными пируэтами, словно ещё пару месяцев назад не он примерзал к стулу, когда танцевать хотела Измайлович.
– Кто бы говорил! – беззлобно проорал Авижич, явно подумав о том же.
– «Я не люблю танцевать!» – провозгласил Олег. – Дело было не в бобине!
Уланова потёрла переносицу и опустила глаза; её губы сложились в ухмылке. Лениво улыбнувшись, Елисей уткнулся носом в её шею.
– Ну всё, – завёл прогретый пивом Петренко. – Нам нужно отворачиваться, ребят.
– Тебе и вовсе лучше уйти, Олег, – вкрадчиво посоветовала Вера, запустив пальцы в волосы Свята. – А то мы как выпьем, нараспашку открываем Хромма.
Елисеенко и Петренко оглушительно заржали. Авижич крепился, невинно глядя на Чингачгука с выражением «не понимаю, чего все угорают». Брюнетка же смотрела на Уланову взглядом, от которого сворачивалось молоко во всех пинаколадах бара.
Порывшись в рюкзаке, Олег выудил оттуда потрёпанную книжку, на обложке которой значилось: «Искусство любить». Едва он увидел книгу, как его лицо, уже знатно пропитанное пивом, будто… посветлело.
– И лампа не горит, – замогильным тоном пропел Петренко, сжимая перед собой книгу, как Библию. – И врут календари…
– И если ты давно хотела что-то мне сказать, то… говори, – мигом подхватила Вера.
Идеально попав в каждую ноту Сплина.
– Любой обманчив звук… – мелодично продолжила Уланова, откинувшись на плечо Свята; в её глазах блестело полупьяное чувство мирского счастья. – Страшнее тишина… Когда в самый разгар веселья… падает из рук… бокал вина…
Свят поглаживал плечо Улановой и с отрешённой досадой разглядывал стол.
Он будто не мог дождаться, пока пение стихнет.
Петренко же слушал совершенно неподвижно; со странным умиротворением в глазах.
Его рот был так приоткрыт, будто он не дышал.
– И чёрный кабинет… И ждёт… в стволе патрон… Так тихо, что я слышу… как идёт на глубине… вагон метро…
…Она сумела создать над столом такую закрытую атмосферу, что Артур почти забыл, что они в паршивом клубе. На миг показалось: они снова в хэллоуинском зале.
Больше не таясь, он в открытую смотрел через стол, почему-то опасаясь пропустить детали; в груди чередовались усталость, тоска, злость и презрение.
И вот, опять. Уланова сейчас была на кого-то мучительно похожа. На кого?..
– Да успокойся ты уже, – лениво протянул Свят, когда она замолчала.
Изумлённо взглянув на него, Уланова быстро отвела взгляд; удивление в её глазах сменилось гневной досадой, но и она тут же исчезла.
Артур сглотнул и вновь уставился на танцпол. Невероятно. Ему захотелось разделить её досаду. Фраза Свята и правда взбесила.
Стоило Елисею открыть рот – и сумрак хэллоуинского зала тут же рассыпался.
Ещё бы, говнырь. Ему тот Хэллоуин до сих пор стоял в заднице распоркой.
Час конкурсной бесовщины подошёл к концу, и на танцпол полилась новая песня.
– Take me with you[14 - Возьми меня с собой (англ.); композиция Serge Devant]! – оживилась Уланова, встряхнув волосами. – Пойду-ка я…
Встав на ноги, она жестом попросила полулежащего на диване Свята её пропустить.
– НЕТ! – бросил Елисей, сжав зубы. – Потерпи без своих танцев! Не могу, устал.
– Кто про тебя-то говорит? – прокричала Уланова, непреклонно пытаясь перешагнуть через засов его коленей. – Я хочу пойти потанцевать! Сама! Под эту песню!
– ВЕРА! – рявкнул Свят; его голос был похож на свист хлыста. – Сядь, сказал! Алкашей и уродов там полно, нахрена идти одной?! СЕЛА, СКАЗАЛ, ТВОЮ МАТЬ!
Лицо Улановой дёрнулось и на миг перекосилось – будто она была в шаге от слёз.
Но слёз не случилось.
Вместо этого она вырвала руку из елисеевской ладони, наклонилась к его лицу – так, будто собиралась шептать, – и во всю силу лёгких проорала:
– С МАРИНОЙ БУДЕШЬ ТАК РАЗГОВАРИВАТЬ! ХОРОШО УСЛЫШАЛ МЕНЯ?!
Если бы о них снимали мульт, волосы Елисея сейчас рванулись бы назад и затрепетали за ушами – будто ему в лицо подул могучий ветер.
До того яростным был её крик.
Распрямив спину, Вера бросила на Свята ледяной взгляд, перепрыгнула через его колени и исчезла в толпе. За столом набрякла неловкая тишина. Авижич переглядывался со своей тёлкой, а она – с бодигардом в парадном костюме подруги.
– Если тебя парит, чтобы к ней не лезли бичи, – небрежно бросил Олег, поднявшись. – То я посмотрю. Сиди.
Старательно удерживая тело в вертикальном положении, Петренко протиснулся вдоль столика, отлавировал между танцующими и подошёл к Вере. Свят наблюдал за ними, сжав на столе руки в потный замок; его лоб прорезали две глубокие морщины.
Антон Палыч бы сейчас написал, что он «обтекал зримо и густо».
Ядовитая злость не могла упустить свой шанс.
– Не боишься, царевич? – выплюнул Артур, кивнув на танцпол.
– Что ты наблюёшь, как тогда? – сухо поинтересовался Святослав, одарив бабу Авижича одной из своих безотказных улыбочек. – Нет, не боюсь.
Его голос был спокойным, но выглядел!.. Выглядел Елисей так, будто хотел избить всех, кто танцевал, всех, кто сидел за столами, диджея, бармена, учредителя клуба…
Мэра города и губернатора области.
К горлу подкатил хриплый хохот, и Артур поспешно отвернулся.
Моя харя слишком близко к его кулаку.
…Уланова смеялась, подпевала и двигала плечами в такт музыке. Олег пытался продолжать игру и повторять её движения – но получалось у него не ахти.
До того женскими её движения были.
Рассмеявшись, Вера схватила его за руку и жестом подтолкнула к кружению.
Долговязый Леопольд проскользнул под её локоть и небывало ритмично провернулся вокруг своей оси. Уланова рассмеялась громче и так же ловко крутанулась сама. Её волосы хлестнули Олега по лицу; он заморгал и заулыбался.
Стол гулко поехал в сторону и заскрипел; это поднялся Елисей. На его виске билась венка. Поджав губы так, будто на что-то решился, он медленно взял с дивана улановский рюкзак и рассеянно пожал руку Никиты. Увидев, что он приближается, Олег закатил глаза отпустил ладонь Веры и направился к столику.
Будто больше ни один дьявол не заставил бы его быть на танцполе втроём.
– Пошли в холл, – буркнул Олег, подойдя к столу. – Подышим.
Душераздирающая компания по остаточному принципу?
Возмущаться отчего-то не было сил. Угрюмо кивнув, Артур встал, забрал со стола Винстон и зашагал следом. Олег шёл так быстро, что его футболка вихлялась по бокам от джинсов, как парус мелкого судна. Затормозив, Варламов оглянулся на танцпол.
Елисей что-то говорил Вере в ухо. Она хмуро слушала, закусив нижнюю губу.
Вся танцпольная весёлость сползла с её лица; оно было похоже на уставшую маску.
Когда Свят договорил, она несколько секунд смотрела ему в глаза, потом молча кивнула, обняла его за пояс и потянула к выходу.
Они слишком быстро приближались, и Артур поспешно отвернулся.
– Ты тоже меня прости, – негромко сказал улановский голос позади него.
Теперь они были совсем близко; они шли за ним.
И спина отчего-то превратилась в каменный флагшток.
– Тебя не за что, – пробурчал Свят.
Она не ответила.
* * *
Воздух холла был прохладным, звонким и ядрёным; хоть и слегка прокуренным.
Петренко стоял у пузатой колонны, что осталась в этом здании с тех пор, как здесь был дворец профсоюзов. Его жилистые руки были скрещены на груди; он смотрел в пол и не поднял глаз, когда к нему подошёл Артур.
Он не поднял глаз и когда к ним обоим медленно подошла Вера.
Уланова вела себя так, словно они были на автобусной остановке – рядом стоять вынуждены, но друг друга не знают.
Что он бухтел тебе на танцполе, амазонка ты?
«Амазонка». Встряхнув головой, Артур с недоумением ею покачал.
Он только недавно употреблял слово «амазонка». В адрес какой-то бабы.
И это же слово идеально подходило Улановой.
Вернувшись из гардероба, Свят похлопал себя по карманам, выудил оттуда несколько купюр, задумчиво поглядел на них и словно рассеянно зажал деньги в ладони.
Давай, Леопольд. Это обычно говоришь ты.
Петренко молчал, глубоко дыша и всё ещё глядя в пол. Казалось, он вообще с трудом осознаёт, что в холле есть другие люди.
Чёрт с ним, я сам.
– Елисей, – глухо пробормотал Артур. – А ты не станешь… Ну… Это самое.
– Нет, не стану, – сухо отозвался Свят, надевая куртку. – Сами скиньтесь. До связи. В понедельник меня на парах не будет. Мне горбатиться с Ромой в суде.
Знаком показав Вере, что ждёт её на улице, он зашагал в сторону дверей и испарился.
…«Горбатиться». «Горбатиться в суде».
И эти слова тоже. Они тоже недавно звучали. Они касались…
Стоп, нет. Не может быть. Не может б…
Забыв о деньгах, Артур уставился в мозаичный пол с отколотыми плитками. Во рту было так сухо, словно он пять часов назад выпил цистерну спирта. В плечи толкали бухие люди; какого-то чёрта все именно сейчас валили на улицу курить.
Курить; до остервенения хотелось курить.
Топать на воздух вместе со всеми и уродовать его табаком; ни о чём не думать.
Он не видел и не слышал никого вокруг; он словно превратился в отцепленный вагон на улановской автобусной остановке.
– Пойдём, – хрипло сказал Олег, подняв пустые глаза. – Поживём без спонсорства.
«Пойдём… Поживём без колонок…» Сраный миротворец Тёма… Весь в отца….
