– Обожди со жратвой, Борька! Дай хоть на ноги встать!
Услышав хрипловатый голос из хибары, Борька тут же замолк и стал покорно ожидать хозяина.
Через силу он разлепил водянистые глаза. Густые брови почти срослись у переносицы, придавая ему хмурый вид. Рот спрятался в зарослях полуседой, жесткой бороды, достающей почти до самой груди. Сальные волосы кое-как подстрижены собственными усилиями и напоминали больше воронье гнездо. Сидя на кровати, он казался жалким, скрюченным стариком, но стоило ему встать в полный рост, как тут же он превращался в высокого мужчину, с длинными волосатыми ручищами и широченными покатыми плечами. Он напоминал медведя, пробудившегося после долгой зимней спячки. Даже в его недовольном ворчании улавливалось медвежье рычанье.
Жил охотник в старой бревенчатой хибарке, построенной давным-давно еще его отцом. Держалась она на добром слове и нуждалась в хорошем ремонте, до которого у Сергея руки так и не доходили. Всему виной была не лень, а скорее отсутствие второй пары рук, без которых починка хижины в его немолодом возрасте была трудноосуществимой.
И все же, несмотря на удручающее наружное состояние, внутри хижины было довольно уютно. В самом центре единственной комнатки стояла буржуйка, основной источник тепла. Рядом с ней разделочный стол с керосиновой лампой, где охотник свежевал добытую им дичь. В остальном, кроме парочки полок, где хранилось все необходимое, в хижине больше ничего не было.
Сергей почувствовал, что ноги его за ночь успели озябнуть. Он приложил руку к бревенчатой стене и, пройдясь по ней ладонью, ощутил холодок. Присмотревшись, заметил небольшую щель, через которую сквозил мороз. Выругавшись, он уже предвкушал утро с непривычной для него чашки горячего чая.
Борька обнаглел и решил нарушить тишину звонким лаем, напоминая о своем присутствии.
– Да иду я, атаман! Иду! – сказал Сергей и откашлялся.
2
Пес сидел возле будки, смиренно наблюдая за хозяином. Черно-рыжая морда жалостливо наклонялась, когда Сергей на секунду отвлекался от заделывания щели в стене, чтобы потянуться за следующим гвоздем из стеклянной банки.
Спустя час отверстие в захудалой хибарке было заделано, и Сергей, отойдя на несколько шагов назад, осмотрел свое творение.
Древние как мир бревна, наложенные друг на друга, создавали удручающее впечатление. Просевшая за множества зим крыша местами прохудилась. Было необходимо каждый месяц хотя бы раз, да заделывать дыры в ней заплатами, как на изношенных штанах. Даже будка Борьки, в которой тот ночевал, давно покосилась и грозилась развалиться в любую секунду. Да еще и снег, внезапно упавший аж в середине октября, создавал большие проблемы.
– М-да… – Сергей оглядел заснеженную за одну только ночь местность. – Промысел обещает быть непростым, Борьк.
Пес тихо заскулил, как бы подтверждая слова хозяина. Он положил морду на землю и всем своим видом давал понять, что ему невыносимо смотреть на пустой металлический тазик возле его лап. Подобный трюк пса сработал бы с кем угодно и тот через минуту дал бы бедняге поесть, но с Сергеем этот приемчик не прокатывал. Уж он-то знал, что нельзя баловать животное, как бы сильно оно не строило тебе глазки. Только строгим порядком и дисциплиной можно сделать из глупой дворняжки настоящего охотничьего пса.
Ровно в шесть утра счастливая морда Борьки окунулась в мелко нарезанные кусочки мяса. Хвост-рогалик мотался из стороны в сторону как помело?. Глядя на пса, Сергей подумал, как же хорошо быть таким вот Борькой – жри да спи, и ничего больше не надо для счастливой жизни.
По привычке Сергей сел на полено рядом, погладил пса по спине и принялся завтракать горячей овсянкой. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь чавканьем Борьки. Белый как молоко снег ослеплял, отражая лучи бледного солнца. До чего было приятно просто посидеть и насладиться прохладным утром.
– Ну чего, Борька… – Сергей погладил пса по загривку и закурил махорку. – Идем на второй заход?
Пес довольно рыкнул, и охотник счел это за согласие.
3
До родной деревушки путь был не близким, но благодаря ковру снега, обильно покрывшему весь лес за считаные дни, Сергей намеревался быть на месте уже к вечеру. В этом отлично помогали снегоступы, которые он захватил с собой как нельзя кстати. Чуйка о надвигающемся снеге не подвела.
Борька бежал впереди, давно зная дорогу. Лишь изредка он останавливался возле приглянувшегося дерева, спешно обнюхивал, делал свои собачьи потребности и снова бежал впереди планеты всей.
Ближе к полудню Сергей устроил небольшой привал, чтобы закурить и заморить червячка. Пса тоже не обделил, кинув ему пару заранее заготовленных кусочков мяса. Охотник осенило, что не помешало бы ему в деревне запастись чуть большим количеством махорки, поскольку курил уж он очень много в последнее время. К тому же задуманный им промысел на всю зиму обещал быть не из легких. Нутром он чувствовал, что в этом году будет особенно холодно, и поэтому решил сделать два захода в деревню за всем необходимым, так как не смог увезти всю провизию за один заход. Зимой же оно как, всего нужно в два раза больше: и водочки для согрева, и еды для силы, и патронов для ружья, которые всегда могут отсыреть. Зимушка-проказница неизменно забирает больше всех, поэтому и запасаться надо получше.
Скоро Сергей добрался до речки, еще не успевшей замерзнуть. На берегу стояла лодка для переправы, ей он пользовался еще неделю назад, когда впервые шел в свой охотничий домик. Наученный частыми походами Борька забрался на борт, и Сергею только и оставалось, что бросить весь походный скарб рядом с псом и спустить лодку на воду.
Стоя на носу лодки и вытянув морду вперед, он напоминал гальюнную фигуру старого парусного корабля. С любопытством пес рассматривал собственное отражение в плывущих складках волн под веслами. Любопытство пса забавляло охотника.
Через полчаса вышли на берег возле большого булыжника треугольной формы – эдакого знака для остановки. Сергей оттащил лодку как можно дальше, закрепил снегоступы и продолжил поход в деревню. Идти оставалось всего ничего.
4
Он добрался до деревни, когда солнце намеревалось исчезнуть за горизонтом. Чуть более десятка бревенчатых изб наряду с сараями и хлевами мирно покоились на пустыре, окруженные со всех сторон густым лесом. Несколько мужиков кололи дрова на зиму, складывая их в поленницу. Ребятишки игрались в снежки, прячась за сараем и брошенной телегой. Густой дым, идущий из дымоходов, подсказывал, что хозяйки вовсю готовятся к предстоящему ужину.
Борька, узнав родные просторы, тут же побежал к играющей детворе. Сергей же не торопился, хотелось ему пройтись подольше по окрестностям деревушки, как бы прощаясь с ней на долгие три месяца, в течение которых предстоит ему жить совсем одному в лесной глуши.
– Сергей Ерофеевич, вернулся!
Первым его заметил Генка Петрович, их сельский врач. Внешне он совершенно не вписывался в здешний контингент, состоящий из одних колхозников. Выделяли его не только маленькие очки-половинки на переносице и всегда гладко выбритое лицо с блестящей кожей, но и манера речи, эдакая интеллигентная, городская, с вкраплениями умных словечек, до которых не каждый местный допрет. А еще был он ужасно худым, как скелет, и для своих шестьдесяти с хвостиком выглядел довольно молодо.
Помимо своей основной деятельности, Гена также являлся сосредоточением культуры в деревушке. Кладезем этой самой культуры была его личная библиотека, которой он хвастался при любом удобном случае. С его слов, у него были знаменитые классики, как зарубежные, так и наши. Он охотно делился книжками с местными, при условии, что те будут возвращены в целости и сохранности.
Сергею так хотелось избежать встречи с этим чудесным, но до устали настырным человеком! Но, видать, не судьба.
– Здравствуй, Гена, – с натужной улыбкой сказал Сергей.
– Наверное, ко мне на прием?
– Да нет, я тут… Промысел у меня, время жмет.
– Слушай, это уже ни в какие ворота, – голос Гены звучал нравоучительно. – Ты еще месяц назад клялся зайти, а теперь вот дотянул – на охоту убегаешь. Как мальчик маленький, ей-богу! Взрослый же человек! – Он подошел ближе и перешел на шепот: – Нехороший у тебя кашель, Сергей Ерофеевич, в самом деле нехороший. Осмотреть тебя нужно как следует.
И действительно вот уже несколько месяцев у Сергея из раза в раз появлялся неприятный такой кашель с хрипотцой. Иногда, бывало, болела глотка так, что внутри будто кошки драли. И вот с месяц назад, совсем некстати, раскашлялся он перед проходящим мимо Генкой. Тот сразу же его за руку и повел к себе в дом на осмотр, но Сергей в последний миг успел уговорить врача на то, чтобы осмотрел он его вечером. В тот день жутко он был занят подготовкой к предстоящему промыслу. Этим же вечером обещание как-то позабылось, как и все последующие. В сравнении с тамошними окружающими его заботами кашель этот выглядел сущим пустяком.
– Вот что, Ген, я сейчас дойду до хаты…
– Опять ты за свое?
– …и клянусь тебе, что вечерком забегу. Ну правда, дел по горло. Это же хлеб мой!
– А твое здоровье – мой хлеб, знаешь ли! – Гена явно сердился. – Ей-богу, брошу вас всех к чертовой матери и на фронт пойду. Там я куда нужнее, чем здесь с вами, настырными.
– Ген, вот тебе крест, вечером буду! Разгребу все задуманное и как штык буду. – Всеми силами Сергей пытался как можно скорее закончить этот разговор и мирно разойтись.
– Ну, смотри мне, Сергей Ерофеевич… – Врач было поднял руку, чтобы погрозить пальцем, да не стал. – Жалеть потом будешь.
Явно не поверив словам Сергея, Гена ушел обратно в свою хибару. Чтобы не расстраивать сельского врача, без всяких нареканий действительно золотого человека в их маленьком поселении, он все же теперь точно решил зайти этим вечером на прием.
Дойдя до конца двора, где на отшибе стоял его домик, он встретил еще одного друга:
– Серега! Здорово, браток! На второй заход?
– И тебе не хворать, Васька. Второй, второй, приходится вот одному теперь копошиться… Как хозяйство?
– Да какое хозяйство! Муренку пришлось заколоть, совсем она одряхлела, молока не давала. Бес его теперь знает, где вторую корову взять в наше-то непростое время. Война, как-никак…
Сергей остановился, тяжело вздохнул и повторил про себя это мерзкое слово…
Война.
В лесу как-то и забывалось, что сейчас в мире творится черт-те что. В хибарке время шло медленнее, и все чудилось, будто на другой он планете находился. И вот стоило дойти до такой вот маленькой деревушки, как тут же возвращался в жестокую реальность.
Война.
Несколько месяцев прошло с тех пор, как здешнее население убавилось почти наполовину. Молодые ребята, способные держать оружие в руках, стремились убежать как можно дальше от наскучившей им жизни в деревне. С громкими словами о защите родины и скрывая истинное желание бежать в место, о котором только в книжках читали, они обнимали своих матерей и отцов, садились в грузовики, увозившие их то ли на смерть, то ли в ту самую новую жизнь. Сергей прекрасно знал, что такое война и с чем ее едят. До сих пор он помнил каждую секунду окопных боев Первой мировой, слышал по ночам голоса погибших товарищей, которые являлись и во сне и даже наяву, как призраки. О да, ему ведомо, какого это – воевать. Та война изменила его, сделала другим…
Именно поэтому решение отпустить родного сына на фронт далось ему нелегко.
Максимка всегда мечтал выбраться из этого захолустья, и наступившая война вкупе с пришедшей повесткой стала для него отличным поводом. Отца он поставил перед фактом, когда собирал вещи. Тот день до сих пор не выходил у него из головы:
– Ты куда это собрался? – Сергей снял пальто и промахнулся, когда хотел повесить его на крючок, но не обратил на это никакого внимания. Не до пальто ему было, когда увидел он наголо обритого сына, собирающего в мешок свои пожитки.
Максим не отвечал, делая вид, что не замечает отца.
– Я тебя спрашиваю?!
– Будто ты не знаешь!
У Сергея в горле пересохло. Он словно увидел себя со стороны двадцать с лишним лет назад, один в один. Наивный дурачок, решивший променять деревянную винтовку на настоящую.
– Не пущу, – твердо произнес Сергей, заслонив дверь.
– Отец…
Взгляд сына упал на грузовой ЗИЛ, мотор которого кашлял во дворе. Молодые мальчишки, все поголовно Максимкины друзья, прощались с рыдающими матерями. Жали руки отцам, закуривавшим третью цигарку подряд. Детишки помладше окружили грузовик как мухи варенье и разглядывали каждую детальку.
– У нас работы как у лешего в лесу забот! Нам к следующему промыслу в хибаре крышу поменять надобно, подлатать еще там по мелочам кое-чего.
– Какой, к ядрёной фене, промысел?! – голос Максимки повысился. – Ты вообще в этом мире живешь?!
– Я-то? Уж в этом мире живу, сынок, и прекрасно понимаю, что происходит. Пацаны со двора прыгнули в кузов, и ты вместе с ними хвостиком? Чтобы стыдно не было?
– Дай пройти…
– Одумайся, дурья ты башка! Ведь ничего не знаешь о войне! Ничегошеньки! Там убивают, понимаешь ты это?!
Но Максимка продолжал протискиваться к двери, старательно пропуская мимо ушей слова отца. И тогда Сергей не выдержал, схватил сына за ворот свитера и притянул к себе.
– Отсидись здесь по-тихому. Тебя не хватятся. Ежели придет кто, так скажем, что в лесу ты, со мной! А они так далеко за тобой одним не попрутся.
Максима это ни капли не переубедило.
– Сгинешь же! Убьют тебя! Убьют! – кричал Сергей, лицо которого выражало ненависть и заботу одновременно. Максимка сопротивлялся и в конечном счете вырвался из крепкой хватки, а затем упал на пол. При виде родного сына, лежащего на полу, в голове Сергея подобно наваждению появилось воспоминание из далекого прошлого. Еще совсем шкет с молочными зубами лежит Максимка на земле, громко плачет и держится за ножку, которую вывихнул, когда сорвался с яблони. Бледное личико блестит от слез, в светлых волосах грязь. Кричит он жалобно:
– Папенька! Папенька!
И Сергей, бросив начищать ружье, бежит на крыльцо, видит хлипкое тельце рыдающего сына и кидается его обнимать, успокаивать, шептать на ушко, что боль пройдет, нужно только потерпеть. Тогда ему показалось, что он потерял сына, единственное родное ему и близкое создание на этом свете. Нет у него больше ничего за душой, кроме Максимки.
И вот теперь, после стольких лет, прожитых вместе, сердце его словно током ударило, как тогда.
Теперь это уже не тот пацан, что был много лет назад. Перед ним стоял мужчина – крепкий, ловкий и выносливый, двадцати двух лет от роду. Будто с него рисовали все эти плакаты с солдатами, развешанные тут и там.
Не вставая с пола, Максимка крикнул:
– Лучше там сдохну, чем в дыре этой!
И, вскочив на ноги, направился к двери. Сергей не сдается и еще раз пытается убедить его бросить это дело. Вдруг одумается!
Но Максимка уже залез в кузов к товарищам, поцеловал в щечки провожающих девчонок, помахал всем собравшимся, и грузовик тронулся.
Последний раз Сергей плакал, когда погибла жена восемнадцать лет назад. Тяжело ему далась утрата супруги и так же тяжело дается… Нет, еще не утрата, расставание с сыном.
С тех пор минуло несколько месяцев. Война была в самом разгаре, а от Максимки так и не пришло ни одной весточки.
– Может, по рюмахе, Серег? Что скажешь? За добрый промысел!
– В другой раз, – немного подумав, ответил Сергей. Выпить ему очень хотелось, но, увы, не мог – утром нужно встать рано, без тяжелой башки. – А от табачишка не откажусь. Видал, снег уже выпал, в октябре! Плохой это знак. Зима обещает быть холодной, лишним легкие прогреть не будет.
– Будет тебе курево. Граммов двести отсыплю. Но с тебя пушнины, когда придешь после промысла.
– Какая еще пушнина? Ты мне с прошлого года барыши за три шкуры должен. Ишь чего удумал.
– Помнит, смотри! Есть еще в башке порох… Уговорил! Вечером курево занесу в уплату долга.
– Двести пятьдесят граммов, – серьезным тоном заявил Сергей.
– Это еще с какого перепугу?
– А это сверху, за терпение мое железное.
Васька махнул рукой.
– Хрен с тобой, досыплю.
Сергей ухмыльнулся и побрел дальше. Василий окликнул его:
– Серега, погоди! Задержись на минуту!
