Поиск Учителя
Лишь первые лучи солнца тронули небосвод, я проснулся от громких голосов на кухне. Бесшумно я слетел с кровати и босиком на цыпочках подбежал поближе, чутко прислушиваясь к тому, что вызвало шум. Спорили отец и бабушка. Притаившись, я старался не выдать себя и надеялся, что нигде подо мной не скрипнет половица.
– Я не могу его отпустить, – с жаром говорил отец, – мне некому будет помогать по хозяйству. И опять-таки, он растёт мужчиной, мне надо многому его научить.
– Сын! У него другая судьба, ему не бывать здесь! – жёстко отрезала наникэй. И, смягчившись, продолжила. – Сынок, я сама с радостью оставила бы внука здесь, в деревне, чтобы рос и жил обычной человеческой жизнью. Но он другой, у него свой путь. Сам видел, какие у него случаются приступы. Сила распирает его изнутри. Ему нужен Учитель, чтобы обрести эту огромную мощь и натренировать неимоверный контроль. Если эта Сила вырвется наружу до того, как он научиться ее контролировать, в деревне много кому станет плохо. Да и не только в деревне. Он будет крушить и уничтожать всё и вся без разбора, пока его не остановят. Найдется ли тогда нечто способное к противостоянию этой Силе? Пойми, у нас нет выбора…
Отец тяжело вздохнул. Но более не возражал. Издалека из тени я видел слёзы на глазах матери и старшей сестры, которые молча сидели на лавке и слушали спор, обратив застывшие взгляды в пол. Я тихонько вернулся к комнате и, нарочито громко топая, пошёл на кухню.
– Доброго всем утра! – приветствовал я родню. – А что случилось?
– Балам, ты вырос. И теперь тебе пора уезжать, искать Учителя, – с грустью ответила бабушка.
– Куда уезжать? – искренне удивился я.
– Пришла тебе пора обучаться магии у Учителя. А в нашем поселении нет колдунов и ведьм. В двух деревнях выше в горах я знаю одну ведающую и колдуна. Будешь проситься к ним на обучение. Расскажешь о своих приступах, о своих видениях. Увы, время не терпит, придётся торопиться. Сегодня тебе день на сборы, отправишься завтра утром.
Я так и стоял, опешив и не находя слов. Это было потрясением: всего в четырнадцать лет осознать, что нужно покинуть родной дом, папу, маму, сестру, любимую бабушку, товарищей по играм и броситься в неизвестность. Мне очень не хотелось уходить. Я не понимал, как можно так внезапно взять и бросить привычный уклад жизни.
Весь день прошёл в сборах, в некотором гнетущем молчании и тягостном ожидании. Я чувствовал скрытые слёзы родных. Сам ощущал грусть и тоску от предстоящей разлуки с близкими и от неизбежности поездки. В общем-то, особо собирать мне было нечего. Вся моя одежда на мне. В мешке на плече нехитрая снедь и бурдюк с водой. До первой деревни и до первой из упомянутых бабушкой людей магии – матушки Каракош – было почти тридцать вёрст по непростой дороге. Это полдня пути. Отец вызвался отвезти меня на нашей единственной лошади и обязался по велению наникэй оставить меня у дома колдуньи.
– Не беспокойся за него, он выплывет. Его ведут незримые силы к его предназначению, даже если оно окажется непростым, – подбодрила отца бабушка.
Рано-рано утром до рассвета, когда небо только начало сереть, и вместо темноты уже можно было различать силуэты, мы с отцом были готовы к отъезду. Провожать меня вышли мама, сестра и любимая бабушка. От бессонной тревожной ночи у всех были красные и заплаканные глаза, через которые сквозила надрывная грусть расставания. Я с горечью простился с сестрой, с мамой и, наконец, с наникэй.
– Наникэй, я же ещё вернусь? – при этом вопросе мой голос предательски дрогнул.
– Не буду тебя обманывать: я не знаю, балам. Не вижу, куда выведет тебя твоя судьба. Поэтому прощай. И пусть с тобой пребудет моё благословение.
Я изо всех сил старался держаться, но слёзы вдруг сами потекли из глаз. Я крепко, буквально на один миг обнял бабушку, после чего запрыгнул верхом на коня позади отца, который уже ожидал в седле. Набирая скорость, мы помчались вдаль к моему неизвестному будущему.
Всю дорогу отец держал лошадь на средней рыси, чтобы не загнать её, но чтобы при этом не тратить слишком много времени. Ведь ему ещё предстояло возвращаться назад. Пару раз мы делали короткие привалы, чтобы перекусить, накормить и напоить лошадь, дать ей передышку. И снова продолжали путь. На протяжении всего пути отец был молчалив и лицом темнее тучи. Было заметно, как тяжело далось ему решение отпустить меня, в нём боролись два противоборствующих желания.
Уже после обеда мы прибыли в деревню Каладжух, где, по словам бабушки, жила ведающая матушка Каракош. Спросили у местных, как до неё добраться. Те охотно показали. На самом отшибе деревни стояла добротная большая изба с крепким забором и незапертой калиткой – дом знаткой мастерицы.
Мы спешились.
– Александр (вот и пришло время узнать моё мирское имя), – начал отец, – мало шансов, что мы ещё увидимся. Потому живи достойно, сын. Ты научился в семье не столь многому, но помни мой наказ.
Затем отец достал из-за пазухи царский золотой.
– Держи. Мы с матерью хранили его на чёрный день. Вот он и настал. Отдашь за обучение, или ещё как он поможет тебе в трудное время.
В моем горле застыл ком, мешавший говорить. Я просто молчал и слушал.
– Папа… – с дрожью в голосе прошептал я.
– Прощай, сынок, – отец крепко обнял меня, буквально до боли стиснув мои плечи, развернулся, вскочил на коня и, более не оборачиваясь, стремглав умчался вдаль, а я так и остался одиноко стоять у ворот, растерянный, разбитый и опустошённый.
Еще никогда прежде на душе не было настолько тоскливо и муторно, слишком рано и слишком внезапно мне пришлось покинуть отчий дом, словно часть моего сердца оторвали от меня вместе с мясом, ничего не дав взамен. Я не знал, увижу ли вновь родных, как не знал, что ждёт меня завтра, но я верил своей бабушке и точно знал: наникэй не могла ошибаться, а значит нужно искать свой путь.
Когда горечь от разлуки с родными чуть ослабила свою хватку и моё дыхание восстановилось настолько, чтобы дышать ровно и без всхлипываний, я, наконец, сделал шаг вперёд и зашёл в открытую калитку, направляясь прямиком к дому матушки Каракош. Постучал в дверь, успевая отметить для себя и удивиться, что нигде не видно собачьей конуры и не слышно лая, хотя раньше я даже представить себе не мог двор без собак.
– Иду-иду! – услышал я мягкий и бодрый женский голос.
Дверь мне открыла пышная женщина с добрым лицом и пронзительным взглядом.
– Здравствуйте, матушка Каракош! Я к вам приехал учиться магии.
Ведающая матушка вдруг переменилась в лице, будто чего-то испугалась:
– Сгинь, нечистая сила! Вот же ж боги послали мне на голову наказание!
Я стоял и не понимал, что происходит. Поэтому постарался как можно быстрее, скороговоркой и сумбурно рассказать причину моего появления на этом пороге.
– Матушка Каракош, у меня приступы бывают с видениями, где я вижу прошлые жизни, так бабушка сказала, учиться к вам приехал, иначе плохо будет всем, пришлось срочно уехать, меня одного тут оставили, я с соседней деревни, Александр, сын Николая, я даже могу заплатить…
Знахарка прервала мой словесный поток жестом. Но лицо её уже снова приобрело мягкое и доброе выражение.
– Неоперившийся ещё дьяволенок, значит. Хоть и человек с виду, ребёнок ещё. Заходи, раз пришёл.
Мы прошли в дом на кухню. Первое, что мне бросилось в глаза в приспешне[13 - Приспешня – устар. кухня] – огромный-преогромный рыжий кот, размером с небольшую рысь. Он чинно возлежал на печи в позе сфинкса с выражением морды «вальяжный взгляд в вечность». Но увидев меня, он несколько переменил свою мордатую мину, теперь смотрел на меня сверху вниз удивлённо-надменно. Мол, что это за чудо-юдо сюда пожаловало.
– Ух ты, какой котище! – не смог сдержать я своего восторженного возгласа. – Какой огромный!
– Да, это наш Басилевс, помощничек мой. Ленится иногда, скотина, но всё равно его люблю. Да, Бася? – ласково сказала ведунья.
Кот что-то промурлыкал в ответ на внимание к столь важной персоне.
Матушка Каракош налила нам чаю, всё пристально изучая меня задумчивым взглядом. Я сложил руки вместе и молча ожидал, надеясь на чудо. Меня терзала и страшила участь быть выгнанным к ночи на улицу, потому я не выдержал и спросил:
– Матушка Каракош, вы будете меня учить?
Ведунья прищурила глаза и приблизилась ко мне, внимательно разглядывая. Интересно, что она там пыталась высмотреть?
– Ишь ты, выдумал тоже! Ты себя-то видел, бесовское отродье? Не в отражении, а насквозь, нутро своё видел? Ты ж аки демон во плоти, Тёмный. Чему я тебя учить буду?
Глаза у ведающей уже улыбались одними уголками. Не могла она долго злобу и хмурость держать по-настоящему.
Котище Басилевс, словно человек, менял выражение морды, не спуская с меня глаз. Теперь он глядел на меня, явно подтверждая, что я и есть бесовское отродье.
– Я людей лечу, исцеляю, добро им делаю, с хворой скотиной помогаю, урожай богаче стараюсь сделать, дождь вызвать там или затяжные ливни прогнать, охотникам в ловле добычи сподсобить, ребёнка выносить и роды облегчить, разумение детишкам усилить, – продолжила знахарка. – Всё к добру, всё на пользу. Светлая я. А ты Тёмный. У тебя прямо на лбу написано это для видящих. Твой дух пришёл на Землю карать и наказывать, калечить и убивать, разрушать и уничтожать. Тебе моё ремесло ни к чему. Не твоё оно. Не впрок. Не по природе твоей. Потому мне нечему тебя учить.
– Как же мне быть, Матушка?.. – я был ошарашен и сильно расстроен её словами. Мало того, что пришлось покинуть отчий дом, так и здесь не приняли.
– Искать себе другого наставника. Через вёрст двадцать на север есть село Гарах. Там знаткий мастер Сербаз живёт. Он двурушник, со всеми силами вровень знается, многим не гнушается, знает поболе моего. К нему тебе надо. Он, конечно, непростой и жёсткий. Но кто знает, может и примет тебя.
Я прихлебывал чай со сдобной плюшкой, что дала матушка. Молодое тело хотело есть, несмотря на расстроенные чувства.
– Добираться будешь сам. Пешком, думаю, дойдёшь за день-полтора. Сегодня, так и быть, переночуешь у меня в доме. Спозаранку выдвинешься.
После чая матушка Каракош проводила меня в дальнюю комнату с одним небольшим окном, где стояла деревянная кровать с настеленным на неё толстым слоем овечьих шкур.
– Спать будешь здесь. Это твой постой на ночь. А я пойду, делами займусь, некогда мне боле с тобой болтать, ещё сегодня люди придут по ведовскому ремеслу.
– Спасибо большое, Матушка Каракош.
Я долго сидел, погружённый в свои невесёлые думы о перипетиях судьбы. Потом услышал, как кто-то пришёл к знаткой. Обрывки голосов долетали до моей дальней комнаты. Как я понял, это приехали к матушке за магической помощью. Может быть, даже издалека. Потом, ближе к ночи, пришёл мужчина. А это был муж матушки, подумал я. Вскоре после его прихода, прежде чем закрыть глаза и, наконец, уснуть, я решил напиться воды, но тут вспомнил, что бурдюк пуст, а значит, придется встать и наполнить его, благо колодец недалеко от дома. Осторожно приоткрыв ставни и стараясь не издавать лишнего шума, я прошмыгнул во двор чрез окно: я чувствовал себя неловко в чужом доме и не хотел лишний раз беспокоить хозяев, привлекая к себе внимание.
Украдкой пробираясь по тропинке к колодцу, я увидел сидящего возле сарая Басилевса. Во дворе уже сгустились вечерние сумерки, но ночь ещё полностью не вступила в свои права, и можно было рассмотреть, чем он там так самозабвенно занимается. А котище не просто сидел и бездельничал: он, как мне казалось, увлечённо дирижировал правой лапой, подёргивая в такт кончиком пушистого хвоста. А перед ним синхронно маршировали три маленькие мышки. Два шага назад, разворот, теперь два шага вперёд, разворот, шаг в сторону, мышки присели, дружно выпрыгнули вверх. Это было невообразимо! Моя челюсть от удивления буквально отвисла и не хотела подниматься обратно. Всё это было похоже на сон! Басилевс выглядел, как истинный дирижёр или как кукловод, который за ниточки дёргает мышек, а те, словно игрушечные марионетки, его исправно слушаются и продолжают своё представление на радость Басилевсу. Вдруг кот заметил меня, обратив в мою сторону морду с ярко-зелёными глазами. По его недоумённо-растерянному взгляду я понял, что застал кота врасплох явно за какой-то шалостью. Три мышки вслед за своим командиром синхронно повернули мордочки и одновременно посмотрели на меня, заморгав бусинками-глазами.
– Мр-р-кыш! – сказал Басилевс и махнул лапкой мышам. Мыши бросились врассыпную и моментально скрылись из виду.
Котище уже успел оправиться от внезапного вторжения, как ни в чем не бывало широко зевнул, сводя длиннющие усы в кучку, поправил языком на груди шёрстку и направился ко мне вальяжной хозяйской походкой. Я осторожно (мало ли, вдруг я ему не нравлюсь) протянул руку к голове Басилевса и, видя, что тот не против, погладил его. Кот довольно замурчал.
– Что, рыжий, всё играешься? – спросил я со смехом.
– Мр-р-мда, – ответил мне волшебный зверь и пошёл дальше по своим кошачьим архиважным делам, которые надо непременно успеть переделать, иногда даже бегом.
Позже, в кровати, эта невероятная сцена никак не выходила у меня из головы, вызывая смех и восторг. Басилевс – действительно необычный волшебный кот. Я только лишь слегка прикоснулся к этой бесконечности из мира волшебства, а что же будет дальше? Красочные фантазии о неизведанных и бескрайних возможностях Магии незаметно и плавно увлекли меня в страну снов. Лишь раз я просыпался ночью, одолеваемый жаждой, которую утолил тут же из своего наполненного колодезной водой бурдюка.
Вторая попытка
Когда я открыл глаза, было ещё темно. Стараясь не разбудить хозяев, я собрал котомку и бесшумно двинулся по коридору к выходу. Матушка Каракош, услышав или учуяв моё передвижение, вышла из своей комнаты.
– Пройдём на кухню, Александр, сын Николая.
На кухне я увидел два сияющих жёлто-зеленых огонька на печи. Выглядело это жутковато, хотя и понятно, что так светились глаза кота. У Басилевса печь была явно излюбленным местом. Мои глаза тоже были зелёными. Только так сверкать в темноте я не умел.
Матушка Каракош зажгла свечу, и кухня озарилась смутными бликами с тенями.
– Держи в дорогу, – ведунья протянула мне свежий каравай хлеба. – Путь неблизкий, пригодится.
– Спасибо вам большое, Матушка Каракош.
– Пойдём во двор, провожу.
Мы вышли во двор. Возле колодца стояло полное ведро ключевой воды, откуда я вновь наполнил свой походный бурдюк. Где-то в соседних дворах загавкали псы.
– Пойдёшь ровно на север, тут не должен заплутать. Там поначалу земляная накатанная дорога идёт, где телеги ездят, потом чуть вправо широкая тропа. По ней и двигай. Пару подлесков, потом один небольшой лесок, после которого горная возвышенность, обогнёшь по подножию, там и упрёшься в село Гарах, – объяснила мне дорогу ведающая мать. – Небо уже начинает сереть, через час будет восход. Коли поторопишься, то успеешь до села сразу после заката.
– Моя вам огромная благодарность, Матушка. Спасибо за всё.
Я было развернулся и собрался уходить, но всё же рискнул задать вопрос, который засел внутри занозой и зудел, потому что другого случая спросить могло и не представиться.
– Матушка Каракош, скажите, пожалуйста, а почему у вас в своём доме и собаки нет? Вдруг, воришки какие? А то и просто детвора-хулиганьё за яблоками залезет? Собака как-никак отпугнет.
Матушка улыбнулась:
– Да кто ж к ведьме сунется? Меня в деревне все знают. Это первая защита. А вторая защита – овинник и домовой, что двор и дом стерегут от гостей непрошенных, как во плоти, так и без. Меня предупреждают при надобности. Третья защита – мой помощничек Басилевс. Этот кот непростой, он много чего умеет и могёт. А четвертая защита – словеса обережные, что надежным тыном ограждают поместье. К чему ещё собака?
– Ого… – только и смог я прошептать.
– Собака – страж порога, – поясняла знахарка. – Она своим присутствием магии мешает да тонким энергиям затрудняет проход на физический план. Колдовству своим лаем гадит невпопад. Котейка – другое дело. Кошка – проводник между мирами. Посему человеку знания собака ни к чему. Вот тебе одна из тонкостей нашего ремесла. Многому ещё предстоит научиться. А теперь ступай. Удачи и света тебе на пути!
Я поклонился Матушке и вышел за околицу.
***
Шёл я прямиком на север по широкой двухколейной земляной дороге посреди полей, которые чередовались участками с дикорастущей травой и с ячменем и пшеницей. Как и сказала ведунья, через несколько часов ходу накатанная для телеги широкая дорога уходила чуть влево, а правее продолжалась довольно свободная для пешего ходока тропа. И натоптана она была плотно. Видимо, её довольно часто использовали жители соседних деревень.
Ещё немного пройдя по тропинке, я решил перевести дух и сделать маленький привал. Сел прямо в густую траву и осмотрел своё богатство. Так, полбуханки хлеба, что пекла мама, осталось ещё из дома. Его надо съесть в первую очередь. Каравай от матушки Каракош, совсем свежий и невероятно душистый. Бурдюк с запасом воды чуть больше половины и маленький перочинный ножичек, моё детское сокровище, которым я настрогал немало веток для самодельных удочек. Ножик я захватил – и на всякий случай, и просто было жаль расставаться с прикипевшим сердцу инструментом. Царский золотой от отца я предусмотрительно и бережно носил во внутреннем миниатюрном кармане полукафтана, откуда его можно было достать с немалым усилием.
Вот и сейчас я оглянулся вокруг, убедился в отсутствии какой-либо живой души и, сопя и высунув язык, с трудом выковырял золотой из своего тайника. Золотые пять рублей Николая Второго. Полюбовался на игру света на драгоценном металле, на двуглавого орла, на профиль государя, который ныне здравствовал и правил. Монета, подаренная отцом, вновь всколыхнула тоску по родному дому. Я чуть не заплакал, но быстро взял себя в руки, поскорее спрятал монету, вскочил и помчался прочь от грустных мыслей и воспоминаний, словно одному лишь встречному ветру было под силу развеять тоску, внезапно охватившую мою душу.
Колесо года плавно завершало лето, но днём всё ещё было жарковато в полукафтане, особенно если мчишься во весь опор. Всю дорогу, конечно, бежать я не собирался. Потеть не хотелось, да и силы экономнее расходуются в пешем ходе, поэтому довольно скоро я перешел с бега на шаг. Идти я старался всё равно быстро, не желая встретить и провести ночь в поле или в лесу.
Прошёл один подлесок, другой. Постепенно дошёл до леса, края которого по обе стороны терялись далеко в горизонте. Ели и сосны темнели, маня прохладой и в то же время слегка настораживая. Лес был чужой и незнакомый.
– Тропа прямая, выведет к подножию горы, а там и до села совсем недалече, – успокоил я сам себя, выдохнул и шагнул в лес.
Время стояло уже послеобеденное, солнце ускоряло свой бег к закату. Я торопился и бодро шагал по проложенной тропинке. В лесу и вправду было прохладнее, лучи солнца еле-еле пробивались своими бликами сквозь густую хвойную крону. И вот тут я наткнулся на развилку. Растерянно остановился. Ведунья ничего о ней не говорила, вперёд должна была идти только одна дорога. А сейчас я явственно наблюдал перед собой распутье: влево уходила маленькая узенькая тропинка, а чуть правее под острым углом к первой шла прежняя хорошо утрамбованная широкая тропа. «Потому знахарка и не упоминала про распутье, потому что широкая тропа идёт одна», – логично предположил я и смело зашагал по правому пути.
Не знаю, сколько времени я брёл, но солнце опустилось ещё ниже, и в лесу сгустились сумерки. Тропа, к моему ужасу, начала сперва сужаться, а потом и вовсе исчезла, а под ногами смачно зачавкала почва, тревожно намекая на возможную топь впереди. Что делать? Куда идти? Возвращаться назад по тропе до развилки? Тогда мне точно придётся ночевать в лесу, а такая перспектива лишь усиливала мою и без того нарастающую панику, потому что как-то нужно будет спать, а в незнакомом диком лесу всегда есть шанс нарваться на волка, медведя или того же секача. Или попробовать обойти предполагаемое болото по кромке?
Я задумался, включил логику: узкая тропинка шла влево вперёд под острым углом к моей широкой тропе, если я пойду ровно влево по прямой, то есть шанс, что вектор моего направления пересечется с маленькой тропинкой. Так я и сделал.
Идти становилось все сложнее. Между хвойными исполинами каким-то чудом умудрялись плотно и густо расти мелкие кустарники и мелкие лиственные деревца. Их ветки больно хлестали, мешая передвижению, паутина с ветвей то и дело цеплялась мне на лицо, лезла в глаза и рот. А между тем, сумерки сгущались все сильнее и сильнее. Я уже с трудом различал силуэт своих ладоней. Казалось, что лес в одночасье стал зловещим: отовсюду доносился скрип, шорох, из стороны в стороны раскачивались великаны, где-то хлопала крыльями и ухала сова, начали раздаваться голоса обитателей леса, которых я вообще никогда не слышал.
Отчаянье медленно, но верно разрасталось в моей душе. Настал момент, когда я осознал, что окончательно сбился с пути и заблудился и что мне придётся здесь ночевать. А рядом лишь голоствольные сосны и ели, чьи нижние ветви давно осыпались из-за вечной нехватки света в теневом ярусе леса. То есть подходящих больших раскидистых ветвей, где можно более-менее безопасно провести ночь и даже подремать, однозначно не предвиделось.
Я упорно не хотел сдаваться. Интуиция подсказывала мне, что дело здесь нечистое. Не могла тропа так заплутать. И если даже произошло раздвоение тропы, то я уже должен был, по моим расчётам, выйти вновь на прежнее направление, на маленькую узкую тропу.
Осталось вспомнить уроки моей любимой наникэй. Я опустился на колени возле дерева, успокоился. Достал каравай ведуньи. Пусть будет весь каравай, пусть будет большая для меня жертва. Положил каравай под дерево. Закрыл глаза и начал взывать:
– Дедушка лесовик, сёстры берегини[14 - Берегини – в славянской мифологии женские духи, чаще выступали с защитной функцией, но не всегда. Обитали на природе.], взываю к вам! Леший, хозяин леса набольший, вот тебе каравай, вот тебе мой поклон! Выведи меня из леса, не губи, отпусти!
Я совершил глубокий поклон, коснувшись лбом ковра из опавших листьев и хвои. Встал, не открывая глаз, максимально расслабился и отключил логику. Мне послышался вдох и выдох леса. Открыл глаза и пошёл, куда они глядят. Хотя это было сказано с натяжкой, потому что к этому времени густые сумерки, окунающиеся в темень ночи, уже не позволяли что-либо с точностью рассмотреть. Шёл я, откинув разумное мышление, с пустой головой, шёл туда, куда меня вели. А повело меня сначала левее, а потом правее и ещё резко правее. И вскоре я вышел из леса прямо к тропинке, ведущей дальше по полю. Чуть поодаль впереди в свете звёзд виднелась невысокая гора. Я вышел, куда надо. Обернулся, низко поклонился, поблагодарил ещё раз дедушку лесовика.
Тут, на опушке леса, росла большая раскидистая сосна. Сородичи не мешали ей расти вверх и вширь, потому она свободно развесила свою густую и мощную крону во все стороны. Толстые ветви наверху могли подойти для обустройства ночлега. После всех блужданий я уже достаточно устал и решил переночевать здесь. С этими мыслями я полез вверх по древу. Благо, низко растущие ветви этому способствовали. Поднявшись ближе к верхушке, я обнаружил прочную развилку из трёх ветвей, где вполне удобно устроился. Удобно, насколько это было возможно: одна нога у меня свободно свисала, а сам я застыл в полулежачем-полусидячем положении. Но и этому я был рад. Мысленно поблагодарив богов за благополучный исход, я наскоро доел остатки хлеба и провалился в сон.
***
