– Ты была… крута.
– Спасибо, – Кара произнесла это почти ш?потом, но я понял, что сказал именно то, что нужно, – тебе самому-то полегчало?
Я прислушался к своим ощущениям. За время концерта я даже успел забыть, от чего мне должно было полегчать. А это многого стоит.
– Определ?нно.
– Можешь ещё рассказать Ловцу, что тебя так доконало. А в следующий раз что-нибудь принести и оставить в нитях.
– Зачем? Ты прямо серьёзно к этому относишься?
– Я… – Кара на секунду задумалась, – это местный прикол. Локальный мем, арт-терапия или традиция – называй как хочешь. Если чувствуешь, что это не тво?, то не стоит и пытаться.
А ведь она смотрит, запрокинув лицо, прямо на Ловец – понял я. Высматривает то, что сама там оставила? Или просто ищет ответ на что-то в переплетении нитей?
– И как ему рассказать, словами что ли? Пробурчать себе под нос или послать телепатически? – усмехнулся я, тоже поднимая голову.
Прямо надо мной, прошитая шнурком, покачивалась карточка из какой-то настольной игры. На карточке был нарисован большой белый знак вопроса. Забавное совпадение. Может, Кара специально подгадала?
«Ну, что тебе рассказать, чудо? – подумал я и тут же ощутил на вспотевшей голове дуновение сквозняка. Карточка медленно повернулась, и на обратной стороне показался рисунок: асимметричное чёрное пятно на белом фоне. Клякса состояла как бы из двух вытянутых частей, расположенных под углом друг к другу и соединённых тонким мостиком. Похоже, как будто одна человеческая фигура держит на руках вторую, поменьше. И из-за того, что вращалась карточка, они тоже кружились в пьяном тошнотворном ритме. Кружились, и кружились, и кружились…
***
«…Потанцуем?» – «Поставь меня, поставь, дышать трудно!» – «Алкоголь в крови требует движения», – «Вот и двигай отсюда подальше! Ты пугаешь…»
Домашний халат развевается, как флаг, топот крупного мужчины похож на глухие барабанные удары. Столкновение ноги с цветочным горшком: цветок падает на пол, с хрустом ломая стебель, а тапочек улетает в раковину. Раздаётся плеск. Но почему-то это не смешно.
Вращение останавливается, мама рывком отстраняется и отбегает в угол кухни. Она прошлась по земле из горшка, поэтому оставляет грязные следы.
«Совсем с ума сошёл. Что ещё сломаешь?» – «Что захочу. Может, эту хрень? Она всегда меня бесила».
Неуклюжим, глупым, злым движением он опрокидывает на пол заварочный чайник в виде домика. Звон. Ароматическую свечку. Звон. С силой дёргает за штору. Треск.
Я хочу уйти, очень хочу. Но не могу пошевелиться.
«Ещё что-нибудь?» – спокойствие в её голосе горькое, как самый опасный в мире яд.
«Может, твоё сучье лицо?!»
Гранёный стакан летит мимо её головы, мимо моей головы… К моей он был гораздо ближе. Позади взрывается об стену. Именно взрывается, разнося в клочья мой мир. Кто хранит в стаканах водородные бомбы?
Я наконец-то бочком прокрадываюсь к двери, разворачиваюсь и бегу, не чуя ног. Останавливаюсь только в своей комнате, задвинув щеколду двери и забравшись с ногами на кровать, и тут замечаю, что за мной тянется дорожка кровавых следов.
Почему-то первой моей мыслью было, что кровь оставило нечто, бежавшее за мной. Оно успело проскользнуть в дверь, и теперь сидит вместе со мной в постели. Онемение всего тела сменилось крупной дрожью. И только тут я обратил внимание на жгучую боль в стопе. В глубоком порезе торчал продолговатый осколок стекла. К счастью, он вошёл вдоль, иначе представить страшно, как глубоко мог воткнуться.
Мысли метались в лихорадочном тумане. Задержав дыхание, я медленно вытянул осколок и долго рассматривал рану, боясь, что внутри могли остаться его части. Кровь заливала простыню, и перед глазами, от периферии к центру поля зрения, пополз белый шум. Каким-то образом я догадался сорвать с подушки наволочку и перевязать стопу так туго, как только мог. После чего в изнеможении лёг, чувствуя, как тёплое кровавое пятно переходит с простыни на футболку и липнет к спине, слыша два кричащих друг на друга голоса, словно из другого измерения.
***
Карточка повернулась. Двойное пятно похоже на бутылку, из которой в стакан переливается струйка жидкости. Ну да, всё началось не в тот самый вечер восемь лет назад, а гораздо раньше. И постепенно усугублялось.
Карточка повернулась. Это снова два человечка. Может быть, они лежат в постели? Что их соединяет?
Карточка повернулась. Это я и моя тень. Длинная-длинная чёрная тень, отбрасываемая фонарём. Кругом ночь, я иду по знакомому парку в наушниках. Не хочу возвращаться домой.
Карточка повернулась. И снова. Между пятнами, словно издеваясь, мелькал знак вопроса. Хватит спрашивать, пожалуйста, хватит. Потому что я не могу не показывать, но и показывать тошно. Я как кошка, которая пытается выблевать комок шерсти. Или, скорее, целый клубок пряжи.
Зачем она Вам, эта гадость, товарищ Ловец, неужто в себя вплести? Зачем вы хотите, чтобы я вывернулся наизнанку? Или я сам этого хочу?
Нет. Не хочу. Не тяните!
Не тяните.
Нити, нити, нити, нити…
***
– Эй, эй, Палочник! Приём! Земля вызывает Палочника!
Кто-то легонько хлопал меня ладонью по щекам.
– Что ты вошкаешься?! Вот так надо!
Хлёсткая пощёчина и правда привела меня в чувство. Правда, пока непонятно, в какое.
– На, выпей, – лицо Серого склонилось надо мной.
Серебристые волосы торчали дерзкими иглами. Это ж надо таким смазливым родиться. Девчонки, наверно, сами в гарем записываются…
– Оно алкогольное? Не буду, – ответил я, с трудом ворочая языком.
– Считай, что это анестезия, – лицо Серого сменилось лицом Кары.
Я глупо улыбнулся, и между приоткрытых губ таки влили несколько глотков горького напитка. Он будто не хотел попадать в желудок и цеплялся за глотку когтями. Чтобы как следует откашляться, пришлось сесть ровно. Голова наконец начала проясняться.
Сфокусировав взгляд, я увидел, что над столом прямо передо мной свешивается тонкая бечёвка. Посмотреть наверх я не рискнул, поэтому просто подумал, обращаясь к верёвочке: «Осколок ещё у меня. Я сохранил его в качестве напоминания. Мысль уловил, так что в следующий принесу его тебе. Если обещаешь больше так не делать!».
ГЛАВА 4. ВЕРБНОЕ ПОТРЯСЕНИЕ
Я сидел перед открытым «Вордом» и пялился в пустой лист. Реферат нужно закончить к понедельнику, а я ещё даже не начал. Впрочем, есть ещё завтрашний день. Так что дайте мне хоть какой-нибудь повод, и я буду прокрастинировать. Хоть самый ничтожный. Любой.
Квакнуло новое уведомление.
«Го сегодня в Паучий? ВП играют. Вход бесплатный», – это Кара.
За эту неделю я разговаривал больше, чем за последние полгода суммарно. Мы садились вместе на лекциях, пару раз сходили гулять – погода как раз налаживалась – посидели на фудкорте, где я проел последние карманные. Ещё и проблемы со сном ушли (жаль, что ненадолго). Если бы у меня спросили, я бы сказал, что о большем и мечтать нельзя, но в глубине души снова хотел посетить «Паучий подвал». А один, без приглашения Кары, зайти бы туда не решился. Возможно, я бы даже не смог его найти. И дело даже не в топографическом кретинизме, просто я ещё не стал для него своим человеком.
«Пошли, – написал я, не раздумывая, – во сколько?».
«Начало в 11, но можно прийти пораньше».
Это немного остудило мой пыл. Мама считает, что одиннадцать вечера – как раз подходящее время для меня, чтобы быть дома. А если я припрусь среди ночи, ещё и напитавшись алкогольными ароматами от моих новых друзей… Хотя сама она не ночевала дома уже двое суток – мне будет, что предъявить.
Наверняка нашла очередного хахаля. Значит, квартира вот-вот заполнится громким басом, мужскими рубашками размера ХL, косматой бородой с застрявшими крошками и стонами по ночам. А через пару недель, от силы месяцев, всё закончится скандалом. На это время я был бы не прочь хоть на совсем поселиться в «Паучьем подвале». Только вряд ли Сирин и Ундине понравится эта идея. «А как бы к ней отнёсся Ловец?» – всплыл в голове неожиданный вопрос.
С Ловцом мне ещё предстоит наладить отношения. Если, конечно, наше краткое общение не было просто результатом эмоционального напряжения от концерта. Я достал из нижнего ящика прикроватной тумбочки маленький неаккуратный свёрток. Кроме него в ящике ничего не хранилось, словно я подсознательно не хотел «заражать» им другие свои вещи. Похоже на инкапсулированную занозу или паразита: организм хотел бы от неё избавиться, но не может, поэтому старается хотя бы оградить от себя. Также поступал мой мозг с воспоминаниями, которые оставил этот осколок и всё с ним связанное.
Но это был мой выбор – не выбрасывать его. Я доставал его и несильно, но ощутимо, сжимал в кулаке каждый раз, когда из телефонной трубки доносился знакомый голос: «Сын, ну ты же понимаешь… Ну таким уж человеком я был, зато теперь-то… Хоть ты-то не игнорируй меня, у тебя ж, в отличие от неё, мозги и сердце на месте…». Даже если я скормлю стекляшку Ловцу, в этом плане ничего не изменится. Зато в тумбочке освободится полка.
Кара предложила встретиться пол-одиннадцатого, и мне нужно было как-то убить время до выхода. Я лихо накопировал информации для реферата, уйдя с головой в работу, но иногда всё же косясь на перемотанный скотчем свёрток, ожидавший своего часа.
Когда я написал слово «Введение», и процесс снова застопорился, с работы вернулась мама. Она не стала переодеваться в домашнее, зато начала суетиться и заказала доставку еды. Плохой знак, очень плохой. Ну почему именно сегодня, зачем обязательно портить настроение перед концертом?
– Сегодня я тебя кое с кем познакомлю! – сообщила мама с наигранной радостью, примеряя новые серьги перед зеркалом в коридоре.
– Две недели, – бросил я.
– Чего две недели?
Прямо вижу, как она поджала губы.
– Исходя из моих расчётов, каждый новый кавалер задерживается на двадцать процентов меньше, поэтому отношения с этим продлятся что-то типа… Пятнадцать дней.
– Только попробуй при нём ляпнуть что-то подобное!
– Не переживай, я всё равно скоро уйду гулять.
– На ночь глядя?! – с каждой репликой она всё повышала голос, как и я, хотя на таком расстоянии мы и так друг друга прекрасно слышали.
– Мне вроде уже не двенадцать.
– А ведёшь себя именно так.
– Кто бы говорил!
– Куда собрался-то?
– В бордель. Со своими друзьями-нариками.
– Как будто я поверю, что у тебя есть друзья!
– Это говорит человек, у которого из социальных связей только случайные потра…
Меня перебил звонок в дверь.
– Заткнись!
Я, в общем-то, и так не собирался продолжать.
– Приве-етик. О-о, это мне?! – это она обращалась уже к пришедшему. Голос изменился, как будто секунду назад я разговаривал с другой женщиной.
Я знаю эту пьесу наизусть: сейчас будет «О-о-о, как мило! Мои любимые!» на очередной букет, который через пару дней отправится в мусорку. А может, серьги, бусы или брошку, которые через месяц отнесут в ломбард. А потом раздадутся низкий голос и слоновий топот.
По продолжительной паузе я понял, что что-то пошло не так. Через секунду мама появилась в дверях моей комнаты с растерянным видом и маленьким цветочным горшком в руке.
– Я пока на твой подоконник поставлю? На кухне и у хорошего меня места уже нет. а ему нужен тщательный уход, да и свет должен падать с той же стороны, придётся всё переставлять, но как же он догадался… – взволнованно бормотала она.
– Что за зверь? – я скептически покосился на торчащие из горшка стебельки и листики.
– Орхидея Зигопеталум Макулатум! – торжественно возвестила она.
– Но-но, сейчас кого-нибудь вызовешь из преисподней. Выглядит не так впечатляюще, как звучит.
– Ну разумеется, сейчас он не цветёт! Кто же будет пересаживать орхидею во время цветения!
Пока мама устраивала на подоконнике своего зигопеталума, я тихонько встал и вышел в коридор. Даже интересно посмотреть на такого же замороченного человека. К тому же, я до сих пор не услышал характерного топота и баса. Да и всё равно скоро выходить на встречу в «Подвал».
В коридоре среди обуви скромно притулились незнакомые кроссовки. Не огромные сапоги, не пафосные ботинки? Странно. Кажется, размер у них даже меньше моего. Я осторожно заглянул на кухню.
– Привет, много о тебе слышал. Меня зовут…
Я не запомнил его имени. Очевидно, я всё неправильно понял, потому что на кухне сидел молодой человек, возможно, мой ровесник, на полголовы ниже мамы. В толстовке и ярких носках с листьями каннабиса. Почему-то больше всего мой взгляд приковали именно носки.
– Вы, должно быть, мамин новый ученик? – высказал я очевидное предположение. Мама преподавала в университете и иногда оказывала услуги репетитора нерадивым студентам.
– Нет, мы познакомились в приложении для знакомств, я увидела в графе «хобби» разведение комнатных растений и… – быстро заговорила мама, словно оправдываясь.
Я медленно обернулся и посмотрел на неё – она как раз заходила в кухню. Потом снова уставился на этого студента-скейтера из «Тиндера».
– Это… Розыгрыш? – наконец выдавил я.
– Вот только не начинай… – знакомые интонации, первые звоночки истерики.
– Да господи, делайте, что хотите, мне-то какое дело! Выращивайте свои орхидеи, коноплю, мак, в следующий раз можешь привести школьника, чтоб было ещё веселее! Каждый дрочит, как хочет.
Студиозус Зигопеталум не растерялся, даже не изменился в лице, и явно хотел что-то ответить на мою тираду, но я уже вылетел в коридор. И правда, какое моё дело! Спасибо хоть, что не одногруппник! Как же эталонно у всех в этом доме едет крыша! Зато будет, что рассказать Ловцу в следующий раз, да ещё и привязать какой-нибудь сраный орхидейный листик. Я натянул кроссовки, набросил пуховик на плечи, сунув в карман свёрток с осколком, и захлопнул за собой входную дверь.
Мне расхотелось идти в «Подвал», видеть Кару и остальных, слушать «Вербное потрясение». На всякий случай я написал, что опоздаю, и около часа выгуливал свой гнев по району, разбрызгивая весеннюю жижу. Когда гнев превратился в глухое раздражение, я немного покачал его на качелях, вливая музыку себе в уши, как анестетик через капельницу.
