Юрий Леонидович Полуэктов "В логове коронавируса"

Риск отправиться в поездку без связи напрягал, и дед осторожно высказал Егору предложение одолжить ему телефон на время китайского турне. Такого ошеломлённого внука он ещё не видел. Идея не нашла отклика в юном сердце, более того, была отвергнута в выражениях категорических и нелицеприятных, что старшего Лагунова отрезвило. Дело в том, что старенький, но привычный телефон Сергея Анатольевича давно уже барахлил, случалось, что и Егор не мог до него дозвониться и всякий такой раз сердился, буквально требовал, чтобы дед заменил «дебильный мобильник». И дед медленно дозревал до решения обзавестись-таки новой прогрессивной техникой, уже решил купить какой-нибудь смартфон, но не успел.

Не зная, сможет ли он попасть в салон связи до конца рабочего дня, Сергей Анатольевич выскочил на улицу. Когда подбежал к киоску, до закрытия оставались считанные минуты, которыми он и воспользовался. Приобретать крутой смартфон поспешно в случайном киоске не имело смысла, да и рискованно пускаться в дальние дали, досконально не освоив новую технику. Поэтому, чтобы со связью временно перебиться, он выбрал самый дешёвый китайский кнопочник, получив при этом от продавца проникновенные уверения в том, что аппарат с честью заменит верного погибшего слугу и в течение всей поездки со своими обязанностями справится непременно.

Дозвонившись до водителя такси, Сергей Анатольевич попробовал договориться, чтобы тот забрал его из дома, но водитель отказал, сославшись на то, что крюк получается большой, и они потеряют много времени, которого до вылета самолёта не так уж и много.

5

На следующее утро, прослушав по радио очередную печальную сводку о количестве инфицированных и погибших за последние сутки китайцев, незадачливый путешественник с досадой констатировал, что цифры снова намного выросли. А без десяти шесть уже сидел в такси, поджидая попутчиков и осваивая функциональные особенности нового телефона. Дорогу до Уфы успели расчистить и обработать реактивами, асфальт почти всюду был чистый. Водитель оказался спокойным и уверенным, вёл авто без лихих обгонов и превышения скорости, а Сергей Анатольевич размышлял о событиях последних дней: «Что бы всё это значило? Кто-то настойчиво предупреждал меня: откажись от рискованной поездки в страну, где начинается эпидемия? Погоду испортили, телефон сломали, нервы потрепали изрядно. Или это испытание духа, за которым последует вознаграждение? А вдруг наказание?..» Ответа он не знал. Ответ мог быть получен лишь через неделю в момент возвращения с китайского острова. Или, не дай бог, не возвращения, это уж как пойдёт.

В здание уфимского аэропорта Сергей Анатольевич вошёл в двенадцатом часу. По радиотрансляции объявляли об опоздании встречного рейса из Хайнаня на два часа. Это значило, что должна последовать задержка и его вылета. В зале ожидания, можно сказать, никого не было. Перекусив бутербродами с домашними котлетами, приготовленными снохой в дорогу, Сергей Анатольевич сел в кресло, достал дорожный блокнот и приступил к описанию своего очередного путешествия, начиная с неожиданного возникновения заманчивой идеи слетать на «Восточные Гавайи». Репортаж из логова нового вируса, реальная хроника, а не фантазийные порождения творческого ума, правда жизни, где ничего не придумано, – да, именно так. Круто… Лагунов усмехнулся нахлынувшим мыслям.

Привычку записывать впечатления принесли ему на своих крыльях птицы. Сейчас он уже удивлялся, как же так случилось, что многие годы, предшествовавшие прилёту к нему варакушки, он, подобно большинству граждан, оставался обыкновенным невежей: его знания о птицах были примитивны, поверхностны и ненадолго удерживались в памяти. День первого знакомства с варакушкой запомнился навсегда. Весенняя дача тонула в половодье цветов. На фоне молодой горней лазури расцветшая вишнёвая делянка казалась накрытой пуховым облаком, которое обронили с небес. Под набравшими после зимы изумрудных тонов туями присели жёлтые и оранжевые шарики спирей японских. Яркими высокими кострами, издали полоняющими внимание, золотились форзиции. Под дремучими кустами чубушника на аккуратных арочках светились кипенно белые гирлянды купены.

Жёлтыми прядями серёжек украсилась плакучая ива. Сергей Анатольевич и не подозревал, какие они душистые. Раздвинув вислые ветви, заглянул внутрь кроны и замер, поражённый густым медвяным запахом. Шатёр из веток был населён множеством похожих на мух насекомых. Видимо, только что проснувшись после зимы, они неторопливо, будто подшофе, летали от серёжки к серёжке, поедая пыльцу и спивая пахучий нектар. Там же оказалась небольшая птичка, которую Сергей Анатольевич поначалу принял за воробья.

Пичуга порхала по веткам внутри ивы, каждый раз схватывая на лету захмелевшую лакомку. На грудке у неё сияло большое синее пятно с ярким рыжим глазком посередине. Птичка не могла не видеть на расстоянии вытянутой руки стоящего человека, но не нашла в себе сил покинуть пиршество, которое, как подарок свыше, свалилось к ней после длительного и утомительного перелёта с юга.

На следующий день Сергей Анатольевич снова увидел пернатую незнакомку, теперь сидевшую на садовом проводе и распевавшую замечательную свадебную серенаду. Птичка, должно быть, узнала его и не подумала улетать, когда он застыл в изумлении прямо под ней. С тех пор каждый раз, когда он приезжал в сад, птица, сидя на проводе, встречала его новой песней. Морозов, самый большой эрудит в их компании, назвал Лагунову имя пичуги. Звали её смешно и как-то не очень уважительно: варакушка. В детстве мама, когда они, играя во дворе, пачкались во всякой грязи, говорила сердито: «Что вы тут варакаетесь? Ну-ка, марш домой!..»

Интернет подсказал, что варакушка – птица пересмешник из рода соловьёв. Видимо, поселившаяся в саду крошка собрала по свету самые лучшие птичьи песни, Сергей Анатольевич заслушивался ими. Пытался он и фотографировать её. Но, чтобы его небольшим аппаратом сделать хороший снимок, где можно разглядеть невеличку, нужно было подойти к ней совсем близко, что она не очень-то приветствовала. Пришлось купить «Никон» и длиннофокусный объектив, после чего их отношения заметно улучшились.

В середине того же лета в сад прилетели ещё одни певцы, обладатели вокала, сравнимого с перезвоном серебряных колокольцев, коноплянки. Эти нежные песельники очаровались шаровидной туей, округлившейся уже до двух метров в поперечнике. В ней они собрались вывести своё второе за лето потомство. Первым сфотографировался красногрудый самец – и тоже на излюбленном варакушкой садовом проводе. Увидеть самку варакушки в первый год знакомства с певчими птицами не довелось. Но коноплянки прилетели парой, и самочка – изящная красавица с ажурным рисунком на грудке – охотно позировала на веточках ивы вслед за своим ухажёром.

Лагунов всё лето фотографировал птичек и был доволен своими пернатыми постояльцами. Следующий тёплый сезон оказался ещё удивительней: на встречу с фотографом потянулись самые разные птицы. Вскоре сложилось так, что куда бы он ни пошёл, куда бы ни поехал, везде у него фотографировались птицы. Съёмки случались и в саду, и в его окрестностях, продолжались зимой, когда в объектив попали северные птицы, откочевавшие на зиму в Оренбуржье. В фотоальбоме появились жаворонки, черноголовые и луговые чеканы, каменки, зеленушки, северные бормотушки – да, именно так и назывались, а далее серые славки и зяблики, свиристели и юрки, коршуны и луни, да всех не перечесть. Залетали и почётные гости, такие, как краснокнижный серый сорокапут. Настоящую сенсацию подарил серый снегирь, редкий гость из Восточной Сибири, поучаствовавший с съёмках совместно с красногрудыми аборигенами – обыкновенными снегирями. Задорная компания лакомилась ясеневыми крылатками неподалёку от устья речки Бердянки. Местные учёные подняли уровень самооценки новопосвящённого орнитолога сразу на несколько ступеней, сообщив ему, что серый снегирь в Оренбуржье уже лет сто не наблюдался – и вдруг пожаловал!..

Примерно в это же время он стал заядлым путешественником. Из Греции, Израиля, Турции, Франции, Испании, Германии привозил снимки птиц, которых в России из-за климатических особенностей встретить невозможно. Причём, было ощущение, что практически везде птицы особенно-то его не боялись, позволяли приблизиться и снимать. Это было необычно, в сознание фотографа не укладывалась мысль о том, что имеет место обыкновенное везение. Казалось, что птицы Австрии знали, что к ним приезжает популярный среди российских пернатых фотограф, и слетались на съёмки. Постепенно он утвердился во мнении, что непостижимым образом стал птичьим фаворитом. Глобальный масштаб везения подтолкнул к размышлениям о том, что у птиц есть возможность обмениваться между собой информацией, что существует гипотетическое информационное поле, из которого птицы черпают различную информацию, посредством которого они, находясь далеко друг от друга, могут общаться. Благосклонность пернатых к нему проистекает из того обстоятельства, что он каким-то образом попал в птичью базу данных как существо, которого бояться не следует, даже, наоборот, к нему можно подлететь, чтобы поприветствовать, дескать, как доброго друга и покровителя. Да и неразгаданные учёными способности птиц ориентироваться и определять маршруты и время продолжительных сезонных перелётов по мнению Лагунова объяснялись именно наличием поля.

Особенно сильное впечатление на него произвела встреча с горихвостками чернушками, обитающими на Кавказе, которых он встретил неподалёку от Оренбурга в посёлке Заречье. Птицы заселились в недостроенном коттедже, проникая внутрь в помещение гаража через единственное незастеклённое окно. Хозяева то ли раму забыли заказать, то ли ошиблись с размерами, но проём просто заставили тюками с утеплителем, в отверстие между которыми горихвостки и залетали.

Напротив стояло ещё более недоделанное строение из керамзитных блоков, ничем не облицованное, можно сказать, фольклорное: без окон, без дверей. Там Сергей Анатольевич устроил наблюдательный пункт. Съёмкам никто не препятствовал, во дворе высокой стеной стоял многолетний бурьян; хозяин, скорее всего, переживал затяжной финансовый кризис и в дом не наведывался.

Пернатое семейство как раз вывело потомство и старательно собирало насекомых на прокорм вечно голодных отпрысков. Снимки самца и самки с набитым букашками клювом приятно тешили эго фотографа. Через положенное время сфотографировались ещё должным образом не оперившиеся слётки, а затем самка, заносившая строительный материал для нового гнезда. Если речь зашла о втором выводке, значит, горихвосткам в Оренбурге понравилось.

Фото «кавказцев» он показал тем же знакомым орнитологам. Оказалось, что у них была информация о том, что чернушки постепенно расселяются в направлении на север, но его снимки – первое документальное свидетельство их появления в Оренбуржье. Этот случай укрепил уверенность Лагунова в собственной исключительности.

Следующей весной он снова наведался в посёлок, где снимал пернатых новосёлов, чтобы проверить, повторится ли прошлогоднее свидание с горихвостками. Прогуливаясь ранним утром по строящейся деревенской улице, высматривал места, которые местные трясогузки, каменки, коноплянки выбирали для гнездования. Пичужки никак не могли свыкнуться с мыслью, что их исконные степные угодья осваивает человек, и упорно селились среди досок и в обрезках водосточных труб. На дальнем конце конька двухэтажного дома сидела небольшая тёмная птичка, рассматривать которую из-за большого расстояния Сергей Анатольевич поленился. Когда он уже миновал строение, птах, сорвавшись с конька, и, громко вереща, полетел прямо к нему, а, оказавшись над головой – резко завис, затрепетал крыльями, словно жаворонок в токовом полёте. Сергей Анатольевич замер в изумлении, разглядев рыжие перья в хвостовом оперении птицы: горихвостка-чернушка!.. Потрепетав над ним секунду-другую, птах вернулся на крышу.

«Чудны дела твои, господи! – поражался Лагунов. – На кого-нибудь ещё пикировал с крыши самец редчайшей здесь птички, творил над макушкой токовый полёт и, как ни в чём не бывало, возвращался на место? Нет, нет и нет! Токовый полёт – танец любви, исполняемый самцом, чтобы на него обратила внимание самка. Получается, птах узнал меня, понял, что я его не приметил, и подлетел, представился, поздоровался, и, скорее всего, усовестил в крылатых своих выражениях меня за ротозейство! Очень на то похоже. Как-никак, мы с ним герои одной публикации».

Сергей Анатольевич, хоть и размышлял о происходивших с ним и с пернатыми событиях с долей иронии, но иного объяснения им, кроме того, что он всё-таки особо отмечен птичьим сообществом, не находил. Читая о птицах, их особенностях и привычках однажды наткнулся на рассказ об авгурах, древнеримских жрецах, которые находились на службе государству, при том, как и все крупные религиозные деятели, обладали большим влиянием и солидной заплатой. Были они интерпретаторами воли Юпитера Всеблагого Величайшего, птицегадателями; работа не пыльная: сидеть и наблюдать за птицами, делать пророчества. Подход был научный: процесс аккуратно документировался: записывалось и поведение птиц в момент гадания, и сами, соответствующие этому поведению, предсказания. Составлены были большие подробные трактаты – руководства по предвозвестиям. В древние времена ни одно дело не следовало начинать без птицегадания, Тит Ливий даже восклицал в сердцах; «Кто ж этого не знает?» И действительно, как боги ещё могут воздействовать на недисциплинированное человечество, если не с помощью различных знаков? Авгуры специализировались в гаданиях не на звёздах, не на снах, и даже не на (прости, господи) внутренностях жертв; их избранницами были птицы, которые эти знамения и приносили. Просвещённые древние римляне не очень-то верили в волхвование по наитию свыше, больше полагались на научные достижения, поэтому образованные священнослужители авгуры пользовались доверием латинян, много лет успешно трактовали всевозможные птичьи движения и звуки, пока недоверчивая паства не заподозрила мошенничество и не разочаровалась в этих самых ауспициях, то бишь прорицаниях. Заметка была написана не без юмора, и Сергей Анатольевич с удовольствием прочитал об особенностях этого забытого религиозного культа, улыбнулся, но и призадумался. Не могли авгуры с бухты-барахты навязать неглупому населению культ и около семисот лет его эксплуатировать, если бы при его зарождении у них не были очевидные основания… Скорее всего, самый первый авгур был хорошим провидцем, этаким пра-пра Нострадамусом, или пра-пра-пра Вольфом Мессингом, человеком, реально способным предсказывать будущее. В его предсказаниях участвовали птицы, и это вполне нормально, решил Лагунов, это только подтверждает наличие земного информационного поля, с которым был связан и древний авгур, и птицы. «Я, конечно, никакой не первый авгур, но какой-то причастный точно» – резюмировал новоявленный орнитолог-любитель. Но никому свои наблюдения и размышления он никогда не поверял. Воспитанному материалистом, ему и самому собственные идеи временами казались сомнительными.

Встречи с птицами оказались настолько неожиданными и интересными, что с самого начала пробудили желание их описывать. Постепенно начинающий орнитолог составил целую книжку рассказов о своих знакомствах с многочисленными пернатыми. После начавшихся примерно в это же время путешествий за границу, стали складываться эссе о путешествиях. К немалому удивлению автора его записи стали публиковать в местной периодике и даже в некоторых изданиях по России.

Зафиксировав не очень пока информативные итоги начала путешествия, Сергей Анатольевич откинулся на спинку кресла и смежил веки. В последнее время, кажется, подошла потребность подводить первые итоги продолжительной уже жизни: память, как бы листая альбом старых тронутых желтизной фотографий, частенько поднимала из своих запасников давно пережитую, казавшуюся когда-то острой и значительной, былую действительность, теперь отлежавшуюся под прессом времени, слегка утратившую прежнюю эмоциональность и яркость. Изредка Сергей Анатольевич даже начинал набрасывать что-то вроде мемуаров, но настоящий писательский азарт не приходил, и он откладывал написанное до последующих времён. Сейчас в уфимском аэропорту почему-то вспомнилась стародавняя их с Олегом недельная поездка на рыбалку.

6

Зазвонил телефон. Параллельный аппарат стоял на столе Зины Бориной. В группе она добровольно выполняла обязанности телефонистки. Сергей поднял глаза. Зина показывала ему на трубку:

– Татьяна Петровна.

Сергей снял трубку своего телефона:

– Слушаю, Лагунов.

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич, к нам прибыли студенты пятого курса из Казани. Вы назначены руководителем дипломного проекта Тони Ивановой. Сегодня мы оформляем ей пропуск, а завтра с утра она будет у Вас в группе.

– Здрас-сте, Татьяна Петровна. У меня же запуск нового изделия. Нельзя ли кого-нибудь другого назначить? Запарка страшная. Ни минуты свободной.

– У нас постоянно происходит какой-нибудь запуск. А что, разве Вам, Сергей Анатольевич, деньги не нужны?

– Грошики за это дело упадут? Тогда нет вопросов. Сделаем Тоню Иванову инженером.

Татьяна Петровна, видимо, дала самую лестную характеристику будущему руководителю проекта. При знакомстве Тоня, распахивая глаза с длинными ресницами, смотрела на Сергея Анатольевича с преданностью и надеждой. Сергей был покорён таким почтительным отношением. Он уже успел обдумать, какой проект они будут делать. За основу решил взять старенькую разработку беспилотника, которую когда-то сделало их КБ, решил, как его упростить, вогнать в рамки небольшого дипломного проекта. Рассказывая Тоне, что проектировать она будет электрооборудование беспилотного самолёта, заметил, как метнулось волнение в зрачках соискательницы инженерного звания. После разговора они сходили в архив, взяли чертежи, и руководитель проекта кратко описал девушке конструкцию, электрические схемы самолета, рассказал, что от неё требуется. Увидев уже готовые чертежи и описания, Тоня успокоилась, в её отзывчивых на эмоции глазах светилась благодарность.

Девушка не надоедала своему руководителю, она изучила описание и чертежи самолёта и начала писать черновик проекта. Сергей иногда подходил к своей подопечной, читал текст, правил, объяснял ошибки. К его удивлению с расчётной частью Тоня справилась совершенно самостоятельно. Защита прошла успешно. Сергей по себе помнил, сколько волнений приходиться пережить студенту в эти минуты. Саму процедуру защиты воспринимал как устаревшую формальность, а главным в деле присвоения звания инженера считал содержание дипломного проекта. С ним никто из членов Госкомиссии как раз и не знакомился. Сергей заранее передал Тоне вопросы, которые прозвучат от него и от своего старшего брата Олега, тоже члена Государственной аттестационной комиссии.

После защиты к Сергею подошёл его начальник отдела Костюков. Игорь Дмитриевич в молодости был стилягой и, несмотря на то, что одевался теперь в строгий костюм с белой сорочкой, отголосок увлечения молодости ощущался в его пышной, начинающей седеть, шевелюре. Сергей хорошо помнил это время, молодых парней, одетых в цветные пиджаки с широченными плечами, брюки-дудочки, непривычно короткие, отчего туфли казались непомерно большого размера. Непременным атрибутом облика были пышные, спадающие на пиджак шевелюры, увенчанные скреплённым бриллиантином коком. Газеты и журналы были полны карикатур на стиляг. Девушки в памяти не отложились. Может быть, потому, что новый стиль ярче затронул мужскую половину, до того одетую во всё чёрно-серое, а может быть, потому, что не пришло ещё время заглядываться на стройные фигурки и точёные ножки. Сергей даже немного поучаствовал в самом конце того яркого всплеска экстравагантной моды.

– Как тебе новый инженер? – спросил Игорь Дмитриевич.

– Соображает. А, главное – очень пунктуальна и аккуратна, два раза повторять не нужно, всё сделает как следует.

– Будешь брать в группу?

– Возьму. А Вы думаете, она вернётся? – удивился Сергей. – Найдёт причинку, чтобы отбояриться. Сдалась ей наша тьмутаракань, такая далёкая от мамы! Защититься приехала. Всем известно, что на предприятии это сделать проще, чем в институте.

– Это она тебе сказала?

– Нет, разговора не было. Зачем мне лезть в её личную жизнь. Да и какой ответ она могла бы дать, спроси я её об этом перед защитой? – Типа «да-да, конечно приеду, Сергей Анатольевич, ждите…»

Случайно получилось так, что Сергей провожал Тоню на поезд после защиты. Была суббота, выходной, но Сергей вышел на работу, чтобы в спокойной обстановке подчистить свои производственные «хвосты». Накануне выдался тяжёлый день, прошло напряжённое совещание у начальника цеха комплексных испытаний. Потом сложилось так, что недельный отпуск на рыбалку, выторгованный у начальника отдела, мог бы не состояться. Завод приступал к комплексным испытаниям новой ракеты, которую Лагунов вёл с начала разработки конструкторской документации. Считался он основным специалистом по бортовой аппаратуре и Костюков вдруг передумал: не хотел целую неделю не видеть его на рабочем месте в такое напряжённое время. Пришлось уговаривать, объяснять, что предстоящая неделя уйдёт на сборку рабочего места, проверку наземной аппаратуры, пневматических и гидравлических стендов, с чем прекрасно справится Зина Борина, которая тоже давно занимается этой ракетой, к тому же имеет опыт работы на комплексном испытательном стенде. Серьёзные вопросы начнутся только через неделю, когда он уже вернётся. Скрепя сердце, Игорь Дмитриевич согласился. Дальше, действительно, будет только сложнее, а в отпуск всё равно отправлять придётся.

После обеда, выйдя из проходной, он неторопливо шагал на остановку троллейбуса и вдруг заметил Тоню, бредущую с чемоданом и хозяйственной сумкой.

– Привет молодым специалистам! Покидаешь наши степные просторы? – весело спросил он, перехватывая из её рук тяжёлую поклажу. – Давай-ка я тебе помогу!

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич, не нужно, я сама доберусь.

Но Сергей, не обращая внимания на протесты, уже заталкивал Тоню на заднюю площадку переполненного троллейбуса. Вещи уместил в закутке за никелированной вертикальной стойкой, рядом поставил Тоню, сам стал перед ней, словно стеной отгородив от напиравшей толпы пассажиров. Передал деньги за билет, получив назад два талона, весело пошутил: «Билеты нашли своего честного хозяина. Бывает же такое, видать, счастливый сегодня день. Контролёры уже не страшны, в случае чего не придётся отбрёхиваться, что мы-то денежки передавали, но нечестные люди наши проездные документы прикарманили».

Тоня никогда ещё не стояла так близко к нему, тряская задняя площадка на каждой кочке бросала её на мужскую грудь, и она не пыталась сдерживать эту инерцию движения, прижималась к нему всем телом, чуяла его запах, удивительно приятный даже в тесной духоте троллейбуса. Почему-то вспомнила Витюлю, свою незадавшуюся студенческую любовь, в которого неизвестно почему вдруг влюбилась, наверное за смазливое чистое лицо и ровные белые зубы, в котором разочаровалась и оттолкнула от себя, и радовалась расставанию, как избавлению от болезни. Ей бы вот такого: сильного, умного, заботливого, а он её за девочку принял, окружил отеческим вниманием, и только.

Сделали пересадку, и на единичке, первом электрическом маршруте, проложенном между уральской набережной и вокзалом, ехали уже в полупустом салоне. Здесь Тоне взгрустнулось по тесноте пятого маршрута. Добрались до вокзала, занесли вещи в вагон, вышли на перрон, немного поговорили. Ничего особенного, а хотелось поговорить о чём-то важном, но невольная троллейбусная близость словно парализовала её волю, она стеснительно молчала, казалось, что ни скажи, всё будет слишком незначительным и неуместным. Прощаясь, он протянул ей руку и, осторожно пожимая её ладонь, задержал это не обязывающее рукопожатие. И она застыла, стараясь удержать снова, как в троллейбусе, нахлынувшие смятение и теплоту. Не хотелось самой вынимать свою ладонь из его, размыкать этот случайный контакт. Потом ещё раз, севшим голосом, поблагодарила за помощь в работе над проектом и в защите. В конце фразы споткнулась, слово чего-то не договорила. Похлопала на прощание ресницами и прошла в тамбур.

«Ничего девочка! Под Мальвину косит… впрочем, умеренно», – подумал Сергей и направился в ОРСовский гастроном около вокзала, чтобы купить продукты по списку, который накануне составила жена. На небольшой стоянке около магазина, ткнувшись носом в бордюр, стояли несколько «Жигулей» и потрёпанный, но гордый собственной несокрушимой живучестью «Москвич-408». Между машин, бодро радуясь своей птичьей жизни, скакали воробьи. По тротуару вдоль шеренги авто бегала чем-то возбуждённая, крупная, палевого раскраса дворняга. Увидев собравшихся в промежутке между авто пернатых, она бросилась к ним, но воробьи шустро слетели в пространство под машинами и уселись в очередном проходе. Нырнуть вслед за птицами псина в силу своего роста не могла и, не солоно хлебавши, возвратилась на тротуар, побежала в ту сторону, куда перелетели неуловимые озорники. Найдя птиц, собака вновь бросилась в проход, но воробьи, как и в прошлый раз, спаслись под днищами авто. Обескураженное животное и на этот раз не прекратило попыток охоты и, вернувшись на тротуар, с азартом пустилось на новые поиски воробьишек.

Сергей невольно поразился: перед ним предстала весёлая и задорная игра в догонялки. Игра шла по определённым правилам, и участники уличной забавы строго их соблюдали. Воробьи находились в одном проходе до тех пор, пока собака их не найдёт и не бросится к ним. После чего, сделав вид, что они чуть ли не до смерти перепугались, птицы не разлетались в разные стороны, а всей стайкой переселялись в другой промежуток между машинами. Все участники играли азартно и охотно давали другой стороне возможность почувствовать тот же азарт.

Детская забава животных подняла настроение, и домой Сергей входил улыбаясь, в предвкушении того, как они с сыном будут обсуждать сценку около магазина.

7

Валентина была не в духе. «Так, опять какая-то оригинальная идея мозг рушит» – подумал Сергей и молча прошёл на кухню. Их романтические отношения, студенческая влюблённость закончились достаточно быстро. Валентина оказалась напористой женой, с амбициями семейного командира. Сергей не был слишком уж жёстким человеком, но по натуре тоже был из лидеров. В семье Лагуновых главой был отец, который принимал все основные семейные решения, и сын не понимал, почему в его семье должно быть по-другому. Безаппеляционность жены его коробила. Самым неприятным было то, что она даже не пыталась создать иллюзию семейного совета. Ей быстро надоело считать копейки от зарплаты до зарплаты. Муж должен обеспечивать семью, и точка. И не когда-то, через десятилетия восхождения по карьерной лестнице, а немедленно.

– Почему не вижу консервов? – тон жены был резким, неприятно бьющим по нервам.

– Сайры не было, горбуша, как ты должна помнить, только в предпраздничных наборах от профкома. Бычки в томате идут только на рыбалке.

– Надо было зайти в другой магазин.

– Я и так прошёл три. Нигде сайры нет. Весь город дружно решил приготовить на обед салат из сайры с рубленным варёным яйцом. Нам не хватило. Не повезло с сайрой.

– Нам постоянно с чем-нибудь не везёт, особенно с зарплатой.

– Слушай, иди, посмотри «Утреннюю почту», я пока перекушу.

– «Утренняя почта» четыре часа, как закончилась.

– Жаль, с почтой не повезло, как и с сайрой. Попробуй «Очевидное-невероятное».

– Умник!

Валентина постоянно генерировала идеи их жизнеустройства. Сначала заговорила об аспирантуре, диссертации, карьере учёного, доплатах за учёную степень. Но Сергея не привлекала работа в институте. На старших курсах он подхалтуривал на кафедре, паял полупроводниковые регистры памяти, помогая молодому аспиранту, но для него уже Владимиру Константиновичу, Чернову собирать опытный образец распределительного устройства. Такая кустарная работа его не устраивала. Ему больше нравилась работа в солидном конструкторском бюро с серьёзным опытным производством. Кроме того, институтские все преподавали. Этого подвижничества Лагунов в себе совсем не ощущал. Лучше, конечно, чем в школе, но не принципиально – та же однообразная повседневная рутина.

На два года разговоры об аспирантуре прервала армия. Служить пришлось в ракетных войсках, в Белоруссии. Жизнь в армейском городке была скучна и однообразна. Некоторые офицеры понемногу спивались. Денежное содержание молодого лейтенанта в два раза превосходило зарплату молодого специалиста на гражданке. Валентину это очень устраивало, но работы для офицерских жён в небольшом посёлке не было. Жить домохозяйкой она не собиралась и разговоров об офицерской карьере по этой причине не заводила. К тому же, в гарнизоне хорошо было видно, как трудно сделать эту самую карьеру, как всесилен случай, сколько вокруг капитанов, которые вполне могли стать полковниками, но с поседевшими висками невесело дожидались нежирного пенсионного довольствия.

После армии Сергей решил вернуться в родной город. Первое время можно было пожить у мамы. Да и Олег советовал устраиваться на работу в КБ, филиал московского Центрального Конструкторского бюро, одного из лидеров оборонной промышленности, где он работал уже начальником группы. Братья были погодки, но Сергей отстал аж на четыре года. Два года отняла армия. Кроме того, Олег закачивал десятилетку, а Сергей учился уже одиннадцать.

Начинать в КБ пришлось рядовым инженером, оклад сто десять рублей. Червонец Олег выговорил у начальства, когда рекомендовал брата. Денег не хватало катастрофически, даже дешёвенькие студенческие обручальные кольца пришлось сдать в скупку. Первое время жили в родительском доме с мамой, но потом Сергей решил переехать на съёмную квартиру. Не сложились отношения снохи со свекровью, да и постоянные ссоры в семье сына мать расстраивали. Подвернулся недорогой вариант с пристройкой в частном доме. Удобства во дворе, зато водопровод был в доме и отопление водяное от хозяйского котла.

Поселившись и прописавшись в отеческом жилище, Сергей поступил, как оказалось, недальновидно, не предполагая, что с его мамой – доброй и отзывчивой, совершенно неконфликтной можно не ужиться. И теперь число квадратных метров жилой площади, приходившейся на одного обитателя дома, превышало минимум, установленный городскими властями для постановки в очередь на улучшение жилищных условий. Ситуация была неприятной, в очередь на квартиру его не ставили, покупать ещё один дом при полупустом родительском представлялось абсурдом, да и денег в ближайшем будущем не предвиделось.

Олег в своё время поступил вполне благоразумно, он ещё при распределении в Оренбург после окончания института заявил, что ему нужна жилплощадь, и сразу после приезда на место работы получил комнату в семейном общежитии, а через два года – отдельную двухкомнатную квартиру.

Через два года работы в КБ Сергей стал старшим инженером, поднялся оклад, платили приличные премиальные. С квартирой помогли родители. У мамы нашлись связи в исполкоме, и его не только поставили в очередь на кооперативную двушку, но и передвинули в голову очереди, а деньги дали родители Валентины. Ещё через два года его повысили до ведущего инженера. Разговоры об аспирантуре к этому времени сошли на нет. Жена поняла, что Сергея не переупрямить. Но постоянно находились и приносились в дом идеи о новом, сказочном месте работы, где и должность, и зарплата несравнимо выше, куда и должен устремиться человек, который действительно заботится о достатке и благополучии своей семьи. Сергей отмахивался: «Молодые специалисты нигде сразу много не получают, нужны время и опыт». Он уже почувствовал уверенность в себе. Ещё через два года его сделали начальником группы. Менять что-либо теперь он не хотел.

Жена не успокаивалась, стала раздражительной, воздух в квартире насытился электричеством. Валентина постоянно величала мужа неудачником, недоумком, недоучкой. Мама Сергея была в шоке, когда услышала эти эпитеты из уст маленького внука, как-то при ней рассердившегося на отца за то, что тот не стал выполнять его детский каприз.

Когда становилось совсем невыносимо, отдохнуть от неугомонной жены, от её раздражённо-вызывающего тона Серёга уходил к старшему брату, и они вдвоём, сидя на кухне, заливали семейный пожар проверенным способом: потягивая по пятьдесят грамм водки и общаясь на отвлечённые темы. Эти братские посиделки только добавляли горючего в пожар, бушевавший в душе Валентины. В лексикон добавилось новое: «алкоголик». Иногда к братьям присоединялась Светка, жена Олега. Она всегда очень снисходительно относилась к их вечерним застольям.

На кухне Сергей пожарил картошку, вбил в неё три яйца, нарезал сала, поел. Выпил стакан чая с карамелькой. Валентина появилась, когда он заканчивал мыть посуду.

– По субботам нормальные люди дома время проводят, – начала она недовольным тоном, – посвящают день семье. А тебя нет, ребёнка совсем не видишь. По ночам якобы в цехе пропадаешь, по вечерам с братиком квасишь, по выходным от трудов праведных на рыбалке отдыхаешь.

– Не «якобы», а на самом деле в цехе, и ты это прекрасно знаешь.

– Что толку от того, что ты ночами сидишь в цехе, ковыряясь в очередном хламе этих, как ты их называешь, «летательных аппаратов»? Тебе даже премию повышенную не выписывают. Бросят, как кость, отгульчик, ты и рад до потери пульса: лишний день на рыбалку смоешься!..

– И квасим мы не так уж часто. Рыбалка – это святое. А с сыном мы договаривались сегодня идти в Зауральную рощу кататься на качелях и каруселях. Чем и займёмся.

8

Всё воскресенье братья посвятили подготовке к рыбалке, чтобы в понедельник с утра пораньше выехать в верховья Урала и сплавляться там на надувных резиновых лодках.

Водки тогда взяли немного, всего-то четыре бутылки, по одной на каждую ночную стоянку пятидневного заплыва, с тем, чтобы по вечерам у костра легче было забыть, забросить в тёмную глубь сонного Урала усталость от надоевших разборок на производстве. Радовало, что не нужно теперь спорить с начальниками цехов, у которых была одна икона – месячный план, а неизбежно возникавшие в спешке ошибки производственников должны были исправлять конструкторы, чтобы не выбрасывать запоротые сложные и дорогие детали, узлы, сборки.

– Вот что поможет вечерами сдобрить кислые щи развитого социализма мозговой косточкой мужской солидарности! Разве можно не окропить долгожданный отпуск кружкой огненной воды? – любовно приговаривал Сергей, упаковывая посуду в рюкзак.

– Ну, завернул! – засмеялся Олег, – а вообще-то, правильно тебя прёт… смотри, какой классный денёк!

Сергей и сам удивился замысловатости и чрезмерной красивости фразы, неожиданно пришедшей в голову, но не мог остановиться:

– Солидарность, она, знаешь, естественным образом возникает при разнесении по кружкам сорокаградусного напитка.

Но объяснялось всё просто. Мозговую косточку припомнили недавно: был день рождения матери, и за праздничным столом вспоминали голодные послевоенные годы, как мама в шесть утра ходила за четыре километра в киоск на мясокомбинат, где два раза в неделю «выбрасывали мослы» – тщательно очищенные от мяса коровьи кости. Мослы рубили пополам и варили бульон для щей. В такой день Сергей и Олег далеко от кухни не отходили, дожидаясь, когда мать достанет вываренную говяжью кость и начнёт выколачивать её содержимое в большой блестящий половник. Сглатывая слюну, братья глядели в половник, а из неровного обещающего отверстия выползала паря и переливаясь аппетитными оттенками, студенистая змейка. И на целом свете не было ничего вкуснее содержимого той мозговой косточки.

Скромная норма водки по замыслу должна была добавить праздника, «отлакировать» долгожданный запал рыбалки. Поделённая на двоих поллитровка не вызывала утренней подавленности и желания опохмелиться, не препятствовала главной страсти – рыбацкой. Оно и понятно – ехали рыбачить и отдыхать, а не пить горькую. Правда, мужики были здоровыми, с организмом, подготовленным к приёму несравнимо большего количества этой самой огненной воды.

Отпуск развивался по задуманному сценарию. Завечерело, поставили палатку. Из наловленной за день плотвы заварили уху. Накрыли «стол» – разложили клеёнку, по бокам от неё расстелили спальники. Выложили нехитрый рыбацкий перекус: хлеб, солёное сало, блестящие кирпичики плавленого сырка «Дружба», консервы: баклажанную икру и неизбежные бычки в томате. Зелёный снопик подвядшего за день лука обречённо поглядывал в полиэтиленовую крышку, превращённую в солонку. В те годы у братьев ещё не было ни машин, ни дач, зелень была представлена скудно.

– Хоть натюрморт рисуй, – весело сказал Сергей, довершая незатейливый рыбацкий харч зелёной бутылкой «Отборной» и банкой горбуши в собственном соку, и откинулся на свой спальник, блаженно расслабил спину и ноги, уставшие от долгого сидения в лодке. Олег критически осмотрел поле первого отпускного ужина, сходил к лодкам, принёс две надувные подушки, одну подоткнул под голову брату. «Вот, ведь, „бабушка-забота“, – благодарно подумал Сергей. – Это у него от мамы. Она обычно сначала о ближнем подумает, потом о себе».

– Я сражён наповал. Это откуда же взялась в пище аскетов деликатесная горбуша? – Олег хитро улыбался, – нам, что, приелись бычки в томате?

– От семьи оторвал. Привёз из московской командировки, в ГУМе отоварился, ну и заначил по случаю отпуска.

– Валька вздует тебя за расточительство.

– Ну её в солому, эту Вальку, не поминай имя сие.

Вечер приятно бодрил новизною воли вольной и требовал фокусов. Сергей выразительно протянул старшему брату стеклянную банку баклажанной икры. Олег понимающе усмехнулся и одними большими пальцами отогнул добросовестно закатанную заводским автоматом металлическую крышку, которую и консервным ключом стащить-то с ребристого стеклянного ободка получалось не с первого раза. Это был его фирменный трюк: одними пальцами вскрыть плотно закатанную крышку, и Сергей не знал никого, кто мог бы повторить такое.