Пешков оглянулся, не слыша больше отрывистой шумной речи священника. Тот будто опомнился и продолжил:
– И теперь царя, потопившего правду в крови народа, я, Георгий Гапон…
Удары в дверь заставили всех встрепенуться.
Рутенберг потянулся за револьвером.
Пешков прошел к двери:
– Кто там?
– Алексей Максимович, это Глебов, – раздался нетерпеливый голос Алексея.
Пешков обернулся к Рутенбергу и Гапону, отрицательно покачал головой, и Рутенберг убрал револьвер за пояс.
– Одну минуту. – Дождавшись, когда Гапон и Петр уйдут в соседнюю комнату и прикроют за собой дверь, Пешков открыл входную дверь.
– Алексей Максимович, где Лиза? – с порога произнес Алексей.
Пешков с тревогой посмотрел на него:
– Я не виделся с вашей женой со вчерашнего вечера.
– Она что-нибудь вам говорила?
Пешков опустился на стул, снизу вверх посмотрел на встревоженного взбудораженного мужчину.
– Она принимала участие в шествии, Алексей Петрович.
Глебов выругался.
– Где?
Пешков сожалеюще пожал плечами.
Дверь в соседнюю комнату предательски заскрипела и, оглянувшись, Алексей мельком заметил мужчину, показавшегося ему знакомым.
Пешков встал, прикрыл дверь и повернулся к Глебову.
– Мне очень жаль, но я не знаю, что с Елизаветой Николаевной.
– А кто может знать? – Алексей заходил по комнате, схватившись за голову, затем рванул в соседнюю комнату. – Я знаю, кто!
Его появление застало Рутенберга и Гапона врасплох. Ударом двери Глебов сшиб Пинхаса с ног и рукой вцепился в горло Гапона.
– Ты! Это все ты!
Гапон захрипел, не в силах разжать пальцы Алексея. Рутенберг выхватил револьвер и наставил на Глебова.
– Не стреляйте! – закричал Пешков. – Алексей, отпустите отца Георгия!
Пинхас внял его словам – выстрел мог привлечь внимание – поэтому бросился к Глебову, схватил его за плечо, рванул к себе…
Алексей пошатнулся, его будто понесло в темноту, закружило. Бледное лицо Рутенберга с веревкой в руках… Гапон с петлей на шее…
Очнулся он от запаха нашатыря.
– Ну вы его и приложили, Пинхас, – раздался рядом осуждающий голос Пешкова.
–Да я его и пальцем не тронул…
Алексей открыл глаза.
– Ну, слава Богу, вы очнулись! – Пешков убрал ватку с нашатырем в сторону.
Глебов кинул взгляд на Рутенберга. Пинхас невольно вздрогнул:
– Я вас вспомнил, – он отступил в сторону, – и ее… Ваша жена, она была сегодня в колонне…
– Где она?! – Алексей вскочил с места. Рутенберг вновь сделал шаг назад.
– Не знаю. Нас обстреляли у Нарвских ворот…
Глебов сжал кулаки, резко развернулся и направился к выходу. Но вдруг вспомнив, оглянулся, шало посмотрел Рутенбергу в глаза.
– Вы тоже «это» видели?
Пинхас вздрогнул, побледнел.
Алексей развернулся и вышел из квартиры.
– Что видел? – поинтересовался недоумевающий Пешков у растерянного Рутенберга.
– Чертовщина… – непроизвольно слетело с губ Петра.
Из соседней комнаты выглянул Гапон и, убедившись, что нежданный визитер ушел, вышел из укрытия.
– У вас небезопасно, Алексей Максимович. Завтра переберемся к литератору Батюшкову, от него куда-нибудь еще, – заявил он хриплым голосом, потирая горло.
Рутенберг взглянул на него, отвернулся, отошел к окну. Отодвинув занавеску, увидел спину удаляющегося Глебова. Тряхнул головой, прогоняя наваждение…
– Нужно покинуть пределы империи, – заявил он. – Как только будут необходимые документы, мы выедем за границу…
* * *
Кареты «скорой помощи» развозили раненых по лазаретам, госпиталям и больницам. Полицейские и солдаты подбирали трупы, иногда силой отбивая их у обезумевших от горя людей. Отдельные отряды продолжали наводить ужас на тех, кто ослушался предупреждения властей: проявлял вооруженное сопротивление или бродил по улицам столицы…
Алексей, предусмотрительно избегая ненужного контакта с кем-либо, спешил добраться до Нарвских ворот. Однако вблизи площади, не дойдя всего лишь несколько десятков шагов, натолкнулся на казаков. Отряд со свистом, улюлюканьем, хохотом излавливал арканами попадавшихся им прохожих.
Глебов свернул в проулок, желая дворами обойти неприятное соседство, но пройдя пару шагов, услышал за спиной цокот подков. Он оглянулся – казак, показавшийся из-за угла, пришпорил лошадь. Алексей отскочил в сторону, и вовремя – всадник промчался совсем рядом. Осадив лошадь, казак развернул ее и, усмехаясь, вновь направил на Глебова. Пришпорил.
Алексей быстро огляделся. Схватил с земли металлический прут, выломанный кем-то из ограды, и приготовился. И вот лошадь совсем рядом. Глебов уклонился и со всего маху ударил ее по крупу – лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока.
Свалившийся казак быстро оправился и с руганью поднялся на ноги. Смахнув снег с перекошенного от злобы лица, он выхватил шашку и кинулся на Алексея. Глебов отбил удар прутом, но поскользнулся и упал. Казак ударил – Алексей увернулся в сторону, сделал подсечку и опрокинул противника на спину. Не дав опомниться, выбил из руки шашку, прижал его к земле и стал бить по физиономии.
К этому моменту из-за угла вывернули еще двое казаков. Завидев своего товарища на снегу, они оголили шашки и пришпорили лошадей. Когда осталось преодолеть небольшое расстояние, разделяющее их, из проулка, им наперерез, вылетел экипаж и преградил дорогу. Из экипажа выскочил Малышев, на ходу выхватывая из-за пазухи документ, вытянул руку вперед, закричал:
– Отставить! Особые уполномоченные Департамента полиции! Отставить!
Всадники осадили лошадей, но шашки не убрали. В один момент, подскочив к Глебову, Малышев грубо схватил его за ворот, однако тут же получил от озлобленного Алексея удар и отлетел в сторону. Казаки рванули вперед.
– Стоять! – завопил Малышев. Его филеры схватили Глебова, повалили на землю, завернули руки за спину. Алексей от бессилия яростно зарычал.
Казак, сжимая шашку, поднялся на ноги и, качаясь из стороны в сторону, ринулся к нему.
– Не сметь! – В руке Малышева оказался револьвер. Он предупредительно пальнул в воздух.
Казак остановился, чертыхнулся, сплюнул на снег кровавую слюну. Его товарищи, оказавшись под дулами револьверов одного из филеров, не осмелились двинуться с места.
– А теперь мы, без лишнего шума, разойдемся, – заявил Малышев. Он кивнул филерам, и они отступили к экипажу.
Оказавшись возле экипажа, Малышев схватил Глебова за плечо и от души врезал под дыхло. Алексей согнулся, хватая ртом воздух. Его без церемоний запихнули внутрь, Малышев и филеры заскочили следом, и экипаж быстро помчался по улице, провожаемый мрачными взглядами озлобившихся казаков.
_12
* * *
– Что же вы делаете, господин Глебов, – пожурил Алексея Лопухин, хотя во взгляде директора Департамента полиции не было ни капли доброты.
Алексей исподлобья взглянул на него.
– Вы обещали мне, что с моей женой ничего не случится, – сквозь зубы процедил он.
– Не торопитесь с выводами, господин Глебов. При всем том, что я лишь обещал не наносить вред вашей дражайшей супруге, я не обещал вам удерживать ее от всякого рода глупостей. Ваша жена участвовала в антиправительственном шествии… Но не беспокойтесь, с ней все в порядке.
– Где она?
– В одном хорошем месте. О ней позаботились.
– Она арестована?
– Нет. Не арестована. Хотя следовало бы арестовать.
Глебов смотрел на Лопухина и стремительно обдумывал полученные сведения. При всех сложившихся обстоятельствах Лопухину выгоднее было бы арестовать Лизу и тем самым заставить Алексея работать на него. Но Лопухин этого не сделал. Спрашивается, почему?
– Я хочу увидеться с ней.
– Это невозможно.
– Я никуда не поеду, пока не увижусь со своей женой.
Лопухин снял пенсне, неторопливо протер платком. В стране началась революция, а значит, активизируются Боевые организации. Произойдет ряд политических покушений на видных государственных чиновников. Лопухин считал, что должен заранее знать, откуда ждать предательского удара. Искать же вместо Глебова кого-либо иного – не было времени.
– Хорошо. Завтра с утра вас отвезут к ней. После встречи с женой вас доставят на вокзал, и вы отправитесь за границу. И не пытайтесь бежать. Повторного побега с вашей стороны я не потерплю – вас подстрелят, а ваша супруга окажется в тюрьме. И я обещаю, что в тюрьме смерть привидится ей счастливым избавленьем.
– Я сдержу слово. – Глаза Алексея недобро блеснули. – Я найду Валентина. Добуду сведения, которые вам нужны. В обмен на безопасность моей жены.
Лопухин снисходительно улыбнулся:
– Сделайте работу, Глебов. Главное – сделайте работу…
* * *
Перед Лопухиным лежала тощая папочка с надписью «Положение в Петербурге после 9 января». В ней находилось несколько агентурных донесений. Он открыл папку и пробежался глазами по одному из них. Агент по кличке «Ржаной» сообщал: «Положение на заводе спокойное, почти половина рабочих исправно трудится, и разговоры о забастовке притихли. Усилились разговоры о предстоящем захоронении жертв 9 января, которое де следует использовать для демонстрации против кровавого режима дома Романовых и для высказывания проклятья военным, стрелявшим в народ».
Лопухин хмуро свел брови, придвинул к себе письменные принадлежности и сделал надпись на донесении: «Ввиду повсеместного распространения этих разговоров, необходимо рекомендовать генерал-губернатору принять меры, чтобы захоронение происходило на разных кладбищах в разное время». Он отложил донесение в сторону и принялся за другие.
Закончив их прочтение, Лопухин отодвинул папку в сторону, взял чистый лист бумаги и скрепя сердце принялся писать доклад императору.
Слова приходилось подбирать тщательнейшим образом, поэтому скрупулезно продумываемый текст скоро стал содержать жирные поправки. Доклад был ответом на требование царя дать ему исчерпывающую справку о событиях 9 января, Лопухин же находился в очень сложном положении и пытался из него выкрутиться. Он понимал, что означает «царская немилость», так как знал неких лиц, кого коснулась сия кара. Так, Зубатов еще при Плеве по повелению царя получил отставку и был выслан из столицы. Не говоря уже об опале Витте! А вот у Фуллона сдали нервишки, и вечером того же 9 января градоначальник сам передал прошение об отставке.
Лопухин вздохнул. Потерять пост и оказаться в опале наподобие Зубатову или, того хуже, как Витте? Ну уж нет! Лишиться привилегий и власти Лопухин не желал. Однако, ни привилегии, ни власть, ни деньги ему уже будут не нужны, если его убьют террористы. Не свершил ли он глупость всей своей жизни, передав важную миссию в руки афериста?
Лопухин сгоряча толкнул папку – чернильница покачнулась и упала. Черные чернила разлились грязным пятном по деревянной полированной поверхности стола.
Лопухин чертыхнулся, раздраженно позвонил в колокольчик.
– Приберитесь тут, – дал распоряжение он и повернулся к окну.
Вечерело. По улицам Петербурга кружила поземка: поднимаемый ветром снег заметал следы намедни свершенного преступления…
* * *
За окнами больницы раздавалась песня:
«Побежденный на Востоке,
Победитель на Руси, —
Будь ты проклят, царь жестокий,
Царь, запятнанный в крови!»
