Владимир Попов "На небесах ещё светло… Постскриптум"

через сумрачную степь.

И ни зверя и ни птицы,
ни старухи-молодицы —
ни одной живой души
не слыхать в ночной глуши.

Конь торопливо несётся
и по ветру грива вьётся —
раздаётся конский топ,
как вбивают гвозди в гроб.

Одичалый конь несётся.
Темнота стоит стеной.
Только хохот раздаётся
за испуганной спиной.

«Ветер подул из гнилого угла…»

Ветер подул из гнилого угла:
с запада тучи нагрянули.
Небо закрыла тяжёлая мгла.
Молнии о землю грянули.

И захлебнулся слепой небосвод
грохотом мощного грома.
И вертикальные линии вод
падали долго и ровно.

В твердь ударяясь, цветами цвели! —
таяли и увядали.
И превращали неровность земли
в плоскость и горизонтали.

То, непонятно о чём сожалеючи,
мелкою дрожью дрожали.
То неподвижно лежали в ночи,
дальний огонь отражая.

«Луна над вечернею хатой…»

Луна над вечернею хатой
глядит с невысоких небес…
Мёд ведает лапой косматой
Бог Леса – строптивый Велес.

Заблеяли овцы во мраке.
Вздохнул старый дуб на горе.
Опять задохнулись собаки
от брёха на дальнем дворе.

Я ночью проснулся и слушал:
под крышею стонут птенцы…
И долго в колхозной конюшне
копытами бьют жеребцы.

У камина

(романс)

Побудь со мной ещё минутку,
В печальный час побудь со мной…
Как саламандры пляшут жутко
там, за решёткою сквозной!

Что будет там, за тем пределом:
за той прибрежною косой,
за тем туманом белым-белым,
за этой чёрной полосой?

А вьюга дикая хохочет…
И, разгребая спелый жар,
опять грустишь ты зимней ночью,
следя за пляской саламандр.

«И день высок, и полночь глубока…»

И день высок, и полночь глубока.
Я умер и воскрес. И жизнь течёт другая.
И женщина у чёрного окна
голубоватый свет не зажигает.

Прошло столетье или минул год? —
теперь всё так мучительно и странно:
девятая луна обходит небосвод,
как одинокий и печальный странник.

И я всё больше думаю о том,
пока всё дальше время отлетает:
на чёрный день оставлю старый дом,
где женщина огня не зажигает.

На закате

Я на закате шёл домой,
в глухие думы погружённый…
Открылся город надо мной,
на небесах сооружённый.

Перемещались тьмы и светы.
И были красны и черны
мосты сквозные, минареты,
зло изнутри освещены.

Продлилось долгое мгновенье…
И всё смешалось в стон и вой:
упали башни на колени
пред перевёрнутой арбой.

И разлетелись далеко
обломки красных облаков.

«Вечерний август…»

Вечерний август…
На синий лес
стоглазый Аргус
глядел с небес.

Опять природа
молчит веками.
Круг небосвода
тяжёл, как камень.

Стояла осень
уж на пороге.
Толпились сосны
лицом к дороге.

И веток струны
в ночи звучали.
И были думы
полны печали.

«В багровом зареве дымился дальний лес…»

В багровом зареве дымился дальний лес.
Горящий свет лежал на тучах рваных,
Высоко, головою до небес,
огняный столб стоял, прямой и странный.

Я слышал зов, но был неясен крик.
И чья-то тень качалась против света:
там горбоносый и худой старик
шагал навстречу мне в одежде ветхой.

Он шёл в лучах закатного огня,
под тяжестью немыслимого горя.
Тогда я ужаснулся: это я
иду через распаханное поле.

И я заплакал горько и нестыдно.
А он прошёл, рукой не поманя,
как будто он совсем меня не видел,
а, может быть, не видел он меня.

«Полночь. Лунные поляны…»

Полночь. Лунные поляны,
Крик совиный вдалеке.
Свет таинственный и странный
Проплывает по реке.

Ткёт кузнечик монотонно
Звук серебряный во мгле.
Звёздный ветер от Плутона
Приближается к Земле.