Они воссоздаются вне велений,
Обогащая дароносицу души.
И ветреность поднимет к небесам,
И доброта родник сердец питает,
Не отвечая мёртвым голосам.
Неведения обличённый срам
В пурпуры облачён – и вмиг растает
Перед рукой, покорной волосам.
2001, август, 9
Заклинания ветра
Ветер подул – заговорили листья.
В мягком шептанье – лилии откровений,
Тонкий речитатив о природе истин
Сквозь преломленный вздох и приток забвенья.
Я просыпаюсь только под говор листьев.
Нежным акцентом трогая воздух влажный,
Языковые корни вплетая в мистик тонкие стены…
шепчут о самом важном.
Радуюсь изначально прекрасной песне
Тайного лета, как оно расцветало
Исподволь, собирая все ветры вместе,
Шарики влаги сжимая в бутон подталый!
Не было в этом бутоне реальных линий —
Он расплывался в воздушной горизонтали,
Глаз попытался вызнать в прожилке синей
Музыку цвета, гармонию вертикали.
Сгусток материи – выношенной идеи
О первозданном чуде лесного утра
Выродился в цветок, – в мотыльке редея,
Светлые лепестки облетают будто…
2001, май, 19.
Попытка равновесия
Гаммы листьев, пропуская спектры света,
Медленно поднимут взгляд притихший.
И во снах я будто вижу их же:
Падает в сердца двоих комета —
Те же листья шепчутся вдогонку.
Настигает ветра вдох глубокий —
Жизнь летит в бурлящую воронку —
Полифония голубооких
Листьев мягко вплетена в их щебет,
Будто это протяжённый трепет
Острых звёзд и губ ослабших лепет.
Песни листьев добрые честнее,
Чем слова людей и их поступки,
И смешнее даже, чем их шутки,
Где потухший уголь тяжко тлеет.
Ласковее их признаний спешных,
Гулко утопающих средь будней.
У людей всё гаже и преступней,
У природы чище всё, безгрешней.
2001, июль, 26.
«Вновь белый свет врывается в окно…»
Вновь белый свет врывается в окно
Каким-то обезглавленным открытием.
Мир полон отрезвлённого наития,
Разомкнутых структур, – и всё в одно:
Торопятся троллейбусы на взлёт,
Визгливым звуком в небеса взлетая
И пропадая раньше, чем златая
Озвученная пьеса жизни, – мёд
Утрачен резкостью треклятого звонка —
Убогого вершителя прогресса.
По этому звонку стартует пресса
Торпеду запустить под облака.
Так вынужденность, порождая стресс,
Вгоняет в обязаловку страдания,
Когда умрут старейшие предания,
Предательству очистив лучший лес
Под вырубку.
Расхристанностью душ
Смердит в окно – закрыть или проснуться?
Стеклянные опять кидают блюдца —
О, терпелив асфальт в просветах луж!
День начался фейерверками идей,
Неисполнимых в силу не проекта,
А пустозвонства стёкол интеллекта,
Сбирающихся в башню из сетей.
2001, август, 17.
«В прозрачной нежности в глубоком хрустале…»
В прозрачной нежности в глубоком хрустале
Забылся сном полупрозрачный эльф:
Густые сумерки – на призрачном столе
Калачиком – закутан в душный мех.
Дыханье-эхо бродит наверху,
По краешку стакана дребезжа.
Усталый гном в оранжевом меху.
Разрезан смех по лезвию ножа —
На горький смех и на усмешку меж
Беспомощным не выкриком судьбы,
А поворотом эха цвета беж
В воронке сквозь песок – в момент ходьбы
Облезлой пешкой в дамки – крышкой вверх,
Пока судьба – не беспросветный гроб,
Стакан прозрачный воздуха сквозь смех
Зажав с тобой напополам. Ты – Бог!
2002, 18 ноября
Вращение песочных часов
Стихи написаны под впечатлением семинара «Ключи смысла» Аркадия Ровнера
Гребите к берегу! Харон мертвецки пьян.
Свисает борода в пучину Леты,
Натруженные руки, выронив монеты,
Цепляются за скошенный бурьян
Разбросанных по берегам надежд.
Жерлом пожрала вечность скользкий прах
Младенческих культур.
Дрейфуют флаги
И угол дрейфа не измерить: «И – у – ах», —
Устало выдыхают саркофаги
Правителей, кумиров, лжебогов.
Мерещится Помпея до крушения
И Вавилонской башни призрак ждёт решения
В живых обломках мёртвых языков.
2001, июль, 26.
Весенний дождь вечером
Студенистая мгла вырывалась наружу дождём.
Вороватые пальцы нащупывали твою душу.
Поперечный мотив вертикалью своей не нарушу.
Пусть латает прорехи печаль. Счастья мы подождём.
Распахни свою дрожь перед птицей, висящей крестом
Над смущённым сознаньем и будущим осознаньем:
Ты – частица Вселенной, и даже твой выдох простой
Поколеблет пространство волной и твоим осязаньем,
Отраженьем в тебе животворных её родников.
Никогда пусть назад не вернут тебя отблески слов.
Дождик – это посредник. Сквозные его зеркала
Длинным эхом ложатся в твои потайные глубины.
В цвет весны он окрасил «мудрейшие ваши седины».
Между сердцем и небом его лишь весна соткала.
Искупленье грехов всесвязующей нитью дождя.
Все ответные импульсы замерли в точке открытий.
Небо вынырнуло в сердце уханьем завтрашних сов.
Светлый миг исцеленья дождём знаю не по наитию —
Все подкожные клетки бунтуют, о жажде твердя
Разлинованным эхом в глубинах растраченных слов.
2001, апрель, 5.
Вечерние улицы
Я блуждаю по лунным просторам засвеченных улиц
И тону в звонкой нежности света из окон квартирных.
Я вбираю всем сердцем те звёзды, что к ночи проснулись
И блуждают по улицам, плавно рисуя пунктиры
На горящих асфальтах и мокрых путях бездорожья,
Где ведут лабиринты без нитей назад-возвращенья,
И орут колокольца на шапочках скоморошьих
Околпаченных судеб, снискавших у неба прощенья.
Я вхожу в разветвленье дорог жажды ищущим корнем,
Нахлебавшимся неба до колик игольчато-звёздных,
Я желаю огня, ввысь ведущего к таинствам горним,
Праязык открывая на лестницах скал моих грёзных.
Обжигая язык, я сквозь слезы глотаю столетья,
Проникая в их мутную суть из разбавленных ядов.
Слышу: жадно по следу за мной режут посвисты плетьи —
Воспитанья издержки, смычки расхождения взглядов.
Я лазурную зыбкость ловлю убегающей кожей, —
На прозрачной эмали – мурашки песка из пробирки,
Опрокинуто время и брошено где-то в прихожей,
