– А за что его убили, интересно?
– Сынок, не заморачивайся, люди гибнут каждый день. Наша задача выжить в этих джунглях.
Алешка уставился в окно и задумался.
– Может быть, перекусим? – предложил я.
– Да-да. Хочу пиццу, – мой сын оживился сразу.
Когда мы приехали в пиццерию, Алешка сделал заказ, мне позвонил мой приятель, Ян Шавин, работающий сценаристом, и предложил нам приехать к нему для просмотра нового отечественного фильма «Балканский рубеж». Он уже не в первый раз приглашает меня на просмотр новинок. Дело в том, что совсем недавно он покинул мир двадцатого века динозавров, встретил хорошую женщину-психолога и закупил в свой новый дом много различной современной техники.
Когда мы ждали наш заказ, мой сын очень уговаривал меня подарить ему на день рождения щенка.
– Но мама говорит, что он будет везде гадить.
Я не очень-то разбираюсь в этих породах, но разве можно отказать?
– Алешка, собаку, значит, собаку.
Спустя несколько секунд, мой сын развернул тему:
– Пап, а почему ты не хочешь вернуть маму? Чтобы мы жили вместе?
– Некоторые вещи и люди обязаны держаться друг от друга подальше.
– Почему?
Я промолчал, видимо, мой сын начал понимать суть сказанного.
– Пап, а я вот передачу смотрел, что человек способен на все.
– Ты это про что?
– Ну, никогда не поздно все вернуть.
– Для юного школьника ты слишком мудр.
– Я знаю, пап. Ну так что? Ты будешь действовать?
– Не знаю, как тебе объяснить, но постараюсь. Мы с твоей мамой…
– Так…
– Мы с твоей мамой просыпаемся в разных постелях. Мы просыпаемся в разных городах. Мы просыпались даже в разных странах, но уже не вместе. Мы оба настолько устали, что не смогли терпеть друг друга. Но разошлись мы с огромным скандалом, а сейчас-то будто ничего и не было. Будто мы никогда не знали друг друга. Словно бродячие питомцы, не понимающие в жизни структуру бытия. И именно сейчас куда-то пропали эти порывы злости, страсти и безумия. Все чернила исчезли на листе бумаги. Переломанные люди. Не испытывающие чувство утраты, потому что какая-то легкая неприязнь вызвала в нас желание сбежать от иллюзорного семейного очага. Мы словно птицы, улетающие друг от друга. Больно? Первые недели – да. Когда уже наступил конец, осознали, что больно, а дальше незачем. И как теперь быть? Редкие воспоминания о прошлом не дадут покоя? Первое время – да. А потом что? Это уже не так и важно. Наверное, это самое страшное, когда ты смотришь на старую фотографию, где вы когда-то были счастливы, и внутри ничего не срабатывает. Ты понимаешь, о чем я?
– Да.
– Мы искали и не смогли найти что-то лучшее для нас. Убийство любви ради надежды обрести покой.
– Ого. Пап, ты философ.
– Алешка, когда ты вырастешь, я тебе расскажу всю правду. Пусть маманя твоя тебе и говорит, как она считает, как говорила своим подругам, друзьям. Но когда ты будешь готов, я расскажу тебе все. И только тогда ты все поймешь. Если это будет нужно. Зато у нас есть ты. Маленькое счастье, которое будет расти. И учиться. Ты единственный на этом свете, кто заставляет меня просыпаться каждое утро.
Мой сын загрустил, но тут принесли наш заказ.
***
Мы перекусили и двинулись в пробку, чтобы приехать к сценаристу Яну Шавину для просмотра нового отечественного фильма, как вдруг на мой телефон раздался звонок от Михаила Васильевича. Я ответил на звонок. В ходе разговора мне было приказано, чтобы моя белая задница появилась в Smokie-Night.
Моего сына это не очень-то и расстроило, он отнесся к этому с пониманием, поэтому мы двинулись в издательство.
По пути я позвонил Яну и предупредил его об изменениях маршрута, на что он ответил мне: «Логистика хромает у вас».
Отец и сын зашли в здание Smokie-Night. На входе охрана.
– Андрюх, там тебя ждут, к главному редактору иди, – с ходу зарядил нам охранник.
– А что случилось-то? – спросил я.
– Там сейчас идет какое-то совещание. Приехал какой-то француз с такими симпотными телками.
Мы с сыном зашли в лифт.
– Пап, мне что-то страшно.
– А что тебе страшного-то?
– Не знаю, мне кажется, тут что-то серьезное происходит, раз тебя вызвали.
– Сейчас увидим.
У нас появилось какое-то испуганное предчувствие. Еще ничего не случилось, а мы накручиваем себя. И вроде бы нечего бояться, а тряска происходит внутри человеческого организма. Что же тут происходит? Как правило, что бы ни происходило, страдать и сожалеть приходится именно нам.
Мы вышли на седьмом этаже и обнаружили, что офисы пусты.
– Пап, а где все?
– Видимо, идет огромное совещание. Такое бывает редко.
Мы подошли к конференц-залу, который находился рядом с кабинетом главного редактора.
– Пап, заходи.
– Мы пришли сюда вместе и зайдем тоже.
– Хорошо.
Мы зашли без стука и увидели целую массу людей, которые что-то обсуждали.
– А что здесь происходит? – спросил я Елену, одну из своих коллег, пока все продолжали шуметь.
Она ничего не ответила, а лишь кивнула в сторону места главного редактора головой.
На какие-то секунды я прокручивал в своей голове мысли о том, что здесь хотят кого-то уволить или лишить все отделы премии. А премия за хорошую статью всегда была высока в этом журнале.
– ПАП! – громко крикнул мой сын
– Что?
– Смотри, – Алешка указал пальцем на даму, которая стояла лицом к этой шумной толпе.
– И что? Кто это?
– Пап, это же Лиза Мун. Я фанатею от нее. Я люблю ее слушать, – с большим восторгом ответил ребенок, встретив своего кумира.
Почему пацаны в его возрасте слушают такое?
Главный редактор достал из своего шкафа рупор:
– ТИШИНА! ТИШИНА! ТИШИНА!
Все утыкаются.
– Коллеги вы ведете себя непрофессионально, – заявил он. – ВЫ ЧТО КАК ДИКАРИ? – в рупор продолжал главный редактор.
Зал умолк.
– Господи, – сказал я, – вы что тут увидели воскрешение Дэвида Боуи?
И тут вся эта хищная стая идиотов бросила взгляд в мою сторону.
– Хотя да, – продолжил я, – уверен, что, если бы Боуи покончил с собой в восьмидесятые, многие повторили бы то же самое, а сейчас всем насрать.
– Кто это? – спросил толпу главный редактор.
– Воробьев, – ответил редактор Михаил Васильевич.
– ТАК, ВОРОБЬЕВ, МОЛЧИ! – громко заявил главный редактор журнала Каськов Олег Викторович.
Я посмотрел на своего сына и увидел в его глазах неловкость.
– Месье Ален Дюри, это он, – обратился мой редактор Михаил к французу, который посмотрел на меня каким-то коварным взглядом.
Лиза Мун и та женщина, которая была в кафе «Блюз», стояли в сторонке. И тут моя мысль на несколько секунд начала зудеть: «НУ ВСЕ, ВОРОБЬЕВ, ТЕБЕ ПИЗДЕЦ. СЕЙЧАС ТЕБЯ ПРИЛЮДНО УВОЛЯТ С ПОЗОРОМ ЗА ЭТУ СУКУ».
Главный редактор, Олег Каськов, и редактор Михаил о чем-то тихо завели беседу с французом и певицей.
– ВОРОБЬЕВ! – крикнул Михаил Васильевич.
– Да, – ответил я из толпы.
– Подойди сюда.
Я снова посмотрел на Алешку и сказал ему тихо: «Все будет хорошо».
Вся толпа замерла, когда обратились ко мне.
– Что вам нужно от меня? – спросил я гламурную тетку, которая была без своей ебаной мышеподобной зверюшки.
Но в ответ Анна кивнула главному редактору.
– ТАК! КОЛЛЕГИ! РАСХОДИМСЯ! – сказал главный редактор в рупор.
Толпа овец, выходящая через дверь, что-то говорила о своем.
– ЕМУ ПОВЕЗЛО.
– СУЧАРА, ОН ЗАРАБОТАЕТ БОЛЬШУЮ ПРЕМИЮ.
– ВОТ МОЛОДЕЦ.
– И КОМУ ЭТО ПОРУЧИЛИ? ВОРОБЬЕВУ?
– ЧТО ЗА ДЕЛА ТАКИЕ? ОН МОЙ КУСОК ОТНЯЛ.
– Со мной тут сын, – обратился я к этим животным.
И что остается им? Сидеть в дорогих костюмах, в роскошных платьях? Пахнуть дорогими духами и туалетной водой? Сидеть вести бизнес. Остальные – не люди? Остальные – что с ними не так? Обычные роботы… Они что, не могут быть людьми? Властелины Вселенной заправляются очередными порциями душ рабочего класса. Рабочий класс – это всего лишь исполнители воли властелина, у которого есть деньги. Кто сказал, что крепостное право отменили? Оглянитесь вокруг. Что вы видите? Исходя из опыта большинства людей, которые не могут сказать о законе, что не смогут вести бунтарство, им нужен справедливый царь. Тот, кто возобновит фабрики, заводы, понизит цены на все. С такой жизнью выходит, что мы будет платить налог на воздух, а кто-то по блату будет жить и крутиться.
– Мальчик, присядь пока за стол, – обратился к моему сыну редактор Михаил.
Я наблюдал, как пятиклассник проходит и садится за стол, как за школьную парту. Ему было не очень-то удобно провести так со мной выходной день, но к нему подсела Лиза Мун, от которой он, как оказалось, тащился. И его жизнь зацвела яркими красками. Я увидел это с расстояния.
Мы присели подальше от них, как оказалось, для деловых переговоров, и тут к нам зашел в дверь мужчина, который представился Сержем.
– Простите за опоздание, – заявил он оставшейся публике и присел за стол переговоров рядом со мной.
Я посмотрел на своего сына, как он общается с дамой джаза. А все-таки у него есть вкус. Но, вспоминая свои ошибки, очень хочется верить в то, что мой потомок их не совершит.
– Итак, меня зовут Анна, – представилась гламурная женщина. – А этого мужчину зовут месье Ален Дюри, – указывая рукой на бородатого француза, продолжала гламурная стерва, на что тот кивнул головой и начал рассматривать весь ремонт зала. Видимо, он живет намного лучше, как властелин Вселенной.
Но все это было мне неинтересно, потому что мои мысли были сосредоточены на другом, а именно на том, о чем же молодая секси-блонда разговаривает с моим сыном?
– Нам порекомендовал вас, – обращаясь ко мне, продолжила говорить Анна, – Борис из кафе «Блюз». – Мы провели статистику лучших журналистов и писателей среди движения искусства и пришли к мнению, что вы сможете продолжить работу погибшего журналиста Евгения Градского.
– Вы знаете, наверное, нет. Не очень-то я и люблю современное искусство, особенно когда берут старую классику и переводят ее на новый лад. Добавляют каких-то эффектов, и старая музыка уничтожается. Вы как министерство любви, о котором писал Оруэлл.
