Мирдрево: оковы
Софи Данло
Жрица Ирис замкнута, боится своей сильной магии и тайно общается с духами. Когда привычную рутину клана нарушают ужасные события – у Ирис отбирают возможность бездействовать. И хоть она тайно мечтала о переменах, но оказалась к ним не готова. Путь исполнения клятвы, а затем поиск снятия наложенных на всех антимагических оков переплетаются с обретением настоящей себя. Ирис придётся действовать, решать и говорить, что думает – всё то, к чему она не привыкла. Как и использовать магию вне установленных границ и правил; как и быть собой; как и быть свободной.
Софи Данло
Мирдрево: оковы
Глава I – И?рис
I
Полотно из идентичных травинок устилало всю местность. Встречались деревья, растущие в одиночестве, и крупные камни с тупыми остриями, смотрящие в стороны. Пастельно-серое небо; нет облаков; нет солнца; а горизонт был подёрнут дымкой. Ощущая парение, Ирис лежала на глади круглого пруда, чистого от любой растительности и пустого на живность.
Светлая кожа, овальное лицо, нос с небольшой горбинкой и тонкие губы, а холодно-коричневые волосы, подстриженные очень коротко, повторяли контур головы. Средний рост, стройное, без выраженных округлостей, телосложение; а белый комбинезон из лёгкой ткани открывал только: голову, кисти и босые ступни.
Сквозь толщу дремоты, но с другой грани пробуждения, Ирис вспоминала о том, что месяц назад ей исполнилось восемнадцать лет; о том, что ещё два месяца и наступит день её посвящения. Но привычные мысли разрезало странное ощущение – лоб наморщился, веки дрогнули и, пошевелившись, Ирис нарушила баланс. Сломав гладкость, она опустилась под воду; звук погружения выплеснулся за пределы пруда и, будто наткнувшись на стену, опал.
Стопы не касались дна, кожа не чувствовала температуру. Ирис открыла веки – и вспыхнуло осознание того, где она.
Ирис вылезла из воды – пруд обрёл зеркальную гладь, а кожа и одежда остались сухими. Светло-серые глаза блуждали по землям, в которые Ирис входит почти каждый день, но не в эту точку изменчивых земель с несуществующей картой. Пейзаж как замершая картина с блеклыми и неправильными тенями; привычная для этого места обволакивающая тишина и отсутствие ветра.
Нуждаясь в словесном подтверждении, Ирис на выдохе сказала:
– Грань.
Со скомканным, приглушённым звуком, похожим на шёпот, возник порыв ветра и протянулся к спине Ирис. Её сердце ёкнуло и убыстрило стук, а по телу прошли мурашки. Вжав голову в плечи, Ирис осматривалась и поворачивалась. Она увидела в стороне то, чего там не было – опустила плечи и замерла.
На парящем островке, поросшим обилием растительности, росла ива, а под ней находилась светлая дверь. Но взгляд Ирис приковался к единственному движению – от края островка сплеталась лестница из травы.
Лестница сплелась до середины – Ирис поднимала глаза и убыстряла движение зрачков с каждой пройденной ступенью. Когда зрачки достигли пика и уткнулись в дверь – в Ирис вонзилось колыхание, и оно отозвалось в душе как крик, как зов. Что-то там, то, что по ту сторону, звало и манило. Повинуясь зову, Ирис направилась к островку и смотрела как последняя ступень сплеталась и врастала в почву.
В окружении листовых нитей из земли вырастала гладкая дверь из белого металла с золотистым отливом. Травинки лестницы прогибались от веса Ирис, а волнение возрастало.
Поднявшись на островок, Ирис увидела, что нет скважины и ручки – дверь выглядела так, словно никогда не откроется кто бы ни постучал.
Но дверь, без щелчка, без скрипа, стала открываться сама; и Ирис затаила дыхание.
Перед Ирис предстал, точно вырезанный в пространстве, белый прямоугольник. По ту сторону – ничего; будто за порогом, забрав все объекты и краски, обрывался мир. Там нечто звало, тянуло к себе, заглушало любые попытки возникновения сомнения и тревоги.
Ирис приблизилась к двери, задержала дыхание – и, ожидая не то падения, не то быть раздавленной, шагнула через порог.
Сделав шаг, Ирис выдохнула в пустоту и открыла веки. Бесконечность белизны простиралась вокруг, и точно соединяла в себе начало и конец мира. За спиной дверь закрывалась и исчезала, тая как мираж; но у Ирис не возникло и мысли о том, чтобы вернуться. Опустив взгляд, Ирис смотрела на литой пол из белизны – и казалось, что она смотрела в него, через него, в бесконечность белого цвета.
Странное ощущение нарастало в груди. Ирис шла вокруг себя, взгляд блуждал по пространству и искал за что зацепиться.
Что-то мелькнуло в поле зрения – и Ирис остановилась. С трепетом и тревогой она смотрела на блик на фоне белизны – как странная, бледная звезда. То непонятное ощущение схлопнулось в стрелку, вонзилось в звезду – и из звезды ударило в Ирис. Вспыхнула тягучая, невыносимая тяга – раскачивалась в груди и в горле. В глазах поплыло, в ушах стоял звон, а в голове было подобие шуршания листвы и странный шёпот, как неразборчивое бормотание. Или же этот шёпот распространялся вокруг – Ирис не могла сказать разницы.
Удерживая себя от того, чтобы не лечь, Ирис делала глубокие вдохи. Сжимая и разжимая кулаки, она, не в силах сопротивляться странной тяге, направилась к звезде.
Босые стопы шлёпали по поверхности, взгляд держался за звезду – чем Ирис была ближе, тем ниже она опускалась. Тем отчётливее вырисовывались очертания магического творения: вытянутый, чуть длиннее кисти.
Ирис остановилась – творение замерло на уровне пояса; и она смогла рассмотреть каждую деталь. Оно выглядело как кинжал. Толстая рукоять из чистейшего серебра магсе?ры искрилась и переливалась лунным светом – так и просилась лечь в ладонь. Прямой, не острый клинок длиной со средний палец был из полупрозрачного жёлто-оранжевого материала, который напоминал древесную смолу и обладал бело-золотым свечением.
Проглатывая вдохи, Ирис смотрела на магическое творение, которое прежде никогда не видела. Оно зазвало Ирис сюда – протянуло нить в её разум, в её душу, и оно являлось эхом самого себя. Ирис не знала, что это. Но она знала, что оно не здесь, оно не реальное, не физическое; но каким-то образом она чувствовала пульсацию его мощи, магии, жизни.
Покалывая от напряжения, Ирис сглотнула и протянула левую руку. При прикосновении магия пронзила тело как разряд молнии, от которой на секунду парализовало и едва не разорвало изнутри. Поведя плечами, Ирис стряхнула остатки разряда и опустила взгляд на творение. Размер рукояти точно был создан для кисти Ирис. Большой палец провёл по поверхности – материал отозвался искринками и переливом магического серебра; а Ирис переполняли: восторг, восхищение и странная, клокочущая по всему телу, радость.
Секундой позже от творения возникло яркое сияние – и Ирис ахнула. Щурясь от нарастающего света, она не могла закрыть глаза; хотела выронить творение, но не смогла – словно не она сжимала рукоять, а рукоять сжимала её кисть. Творение начало вибрировать – и как маленькие иглы Ирис пронзали знания, которые она не успевала усвоить и понять.
Вес знаний увеличивался, расширялся и мелькал картинками с людьми – как тысячи молний в голове; громыхал словами, образами, цветами и формами, эмоциями и музыкой существ. Будто весь мир поместился в Ирис и дышал в ускорении веков тысячами жизней и моментов.
Прогибаясь, Ирис застонала:
– Хватит… – И голос разнёсся в обрывистом эхе в её голове, в творении, в белом пространстве вокруг, кричал в ней и на неё.
Сияние разрасталось и заполоняло собой всё. Когда оно достигло пика, Ирис почувствовала всю необъёмную мощь, которую в себе содержало творение. Это, как игла в мозг, породило дикий, защитный страх – и Ирис раскрыла рот.
II
Строгая кровать из серебра, светло-бежевое постельное бельё, жёсткий матрас и плоская подушка. С громким ахом Ирис схватила воздух, распахнула глаза и села. Подавляемый на подсознательном уровне крик застрял в горле – и этот ах это вся громкость, которую Ирис могла себе позволить.
Сжавшись и задержав дыхание, Ирис смотрела на колени под тканным покрывалом; сон как странное онемение в голове, а его последние мгновения высыпа?лись и испарялись. Ирис потребовалось три секунды на осознание пробуждения. И осознав, она расслабилась и выдохнула.
Картинки пребывания в Грани встали перед внутренним взором. Ирис поморщилась, думая, что это невозможно: оказаться в Грани без намеренного погружения; а тратить силы ума на раздумья о каком-то странном сне она не хотела.
– Нет, – прошептала Ирис. – Это, был, просто, сон.
Она сделала шумный вдох-выдох, подняла голову – и взгляду предстала крошечная комната.
Три на три шага, пол и стены из белого мрамора со светло-серыми прожилками не имели линий плит и стыков. Маленькое, серебряное арочное окно с открытыми створками смотрело на половину кровати и на половину выступающего проёма, в котором вместо двери было плотное, бежевое полотно. На полу, у изголовья стоял глиняный кувшин с водой. Рядом – небольшой сундук из серебра. Напротив кровати из этого же металла находился табурет с ровным квадратом одежды, а под ним – обувь.
Через окошко Ирис смотрела наружу. Она видела кусок голубого неба и листву дуба; слышала, как просыпалось поселение Пла?рас и начинало ежедневную рутину. Рутину, которая шла по кругу, почти не меняясь, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, и так протягивались десятилетия, соединяя в себе поколения. Словно они зависли во времени. Мир вокруг продолжал жить, дышать, а они оцепенели в ожидании – испещрялись ветрами и водами времени, и медленно разрушались. А любое событие, которое выходило за сколоченные рамки, – даже будь оно малым и незначительным – сотрясало эту рутину.
Душа застонала – естество Ирис требовало вскочить и что-то сделать. Но она продолжала сидеть и снова чувствовала себя одинокой в своих взглядах и желаниях. В такие моменты Ирис хотелось сжаться в комочек, пуф – осыпаться пылью и исчезнуть.
Блуждая по линиям прожилок на стене, Ирис снова вспоминала о предстоящем посвящении. Из-за мыслей о будущем грудная клетка сжималась кольцом, а душа рябила беспокойством. Но привычные мысли и тревоги одёрнули тихие шаги.
Шаги остановились по ту сторону полотна, и раздался мужской голос:
– Ирис?
Она повернула лицо к проёму и, зная, что он не войдёт, сказала:
– Да?
– Флокс передал тебе, чтобы ты ждала его на крыльце.
Она вздохнула так, что он не услышал, и ответила:
– Хорошо. Спасибо.
Шаги удалились и затихли. Ирис откинула покрывало и поставила босые стопы на холодный, гладкий мрамор. Утренние лучи коснулись пальцев ног – и на лице Ирис возник призрак улыбки.
Ирис отпила воды из глиняного кувшина и вернула его на место; заправила кровать, шагнула к табурету и оделась.
Одежда была из лёгкой ткани песочного цвета: чуть свободные штаны, приталенная туника была длиной до середины бедра, с круглым воротом и свободными рукавами до локтей, а от талии по бокам шли разрезы. Тёмно-коричневая лёгкая обувь из ткани была высотой ниже щиколоток, со шнурками и эластичной, тонкой подошвой.
Смотря на ровный белый квадрат комбинезона, Ирис поправила его на миллиметр и пригладила едва видимую складочку у верхнего угла. В груди возникла странная тревога, которая копошилась как колкий комочек. Ирис выпрямилась и коснулась пальцами солнечного сплетения – сделала усиленный маленький глоток со скудными слюнями, и отрывисто выдохнула облегчение.
Кулачок был на месте. Сжат, как и прежде.
Но странная тревога не ушла, и к ней прибавилось нечто отдалённое, непонятное и ускользающее. Ирис нахмурилась и подумала о некоторых моментах из отвергаемого сна. Она подняла левую руку и, смотря на пустую ладонь, ощутила призрак того творения. Проснувшимся умом Ирис могла сравнить тот предмет только с ножом, но понимала, что для него было более подходящее слово, которое было известно во сне.
Ирис проглотила игнорирование и отвержение, прикрыла веки и позволила протечь в голове тому, что видела и испытала. Но когда поток воспоминаний достиг момента взятия творения в руку – то будто наткнулся на стену. Ирис сжала кисть в кулак, напряглась и, водя и дёргая головой из стороны в сторону, пыталась вспомнить хоть что-то.
Ирис не смогла. И, отпустив себя, она на выдохе открыла веки.
Вспыхнула сильная, тянущая тяга к тому творению – невыносимое желание взять его в руку, но уже в реальности; ощутить странный порыв откровения – упущенный, забытый – который утёк из памяти, оставив налёт важности; ощутить ту мощь магии, ту жизнь в этой странной оболочке необычных материалов. За всем этим висела блеклая тень страха. А пылающее желание и боль от неисполнимости разрывали душу.
Ирис сделала обрывистый вдох, накрыла лицо дрожащими руками и прошептала:
– Что со мной происходит?
Звонкий удар – и она вздрогнула. Порыв ветра, шурша листвой, снова толкнул незакреплённую створку, и она ударилась о стену продолговатой, узкой ручкой. Ветер стихал; Ирис смотрела на покачивающуюся створку, а странное ощущение тревоги возросло. Нахмурившись, Ирис приблизилась к окну. Только она хотела опереться на узкий, серебряный подоконник и выглянуть – как в ветках дуба раздался шелест листвы, и какая-то птица упорхнула в сторону. Ирис от неожиданности ахнула и отстранилась – нервно усмехнулась и, покачивая головой, отступила на шаг.
Странная тревога рассеивалась. И взяв себя в руки, Ирис прошептала:
– Там была Грань. Я была в Грани, значит это точно был не сон. Но… что тогда?
Напрягая память, она поморщилась и коснулась рукой лба – пребывание в Грани блекло, как неважная прелюдия.
– После Грани я… Магсера, – опуская руку и видя в голове ту рукоять, сказала Ирис. – Светлая магсера. Но самая чистая и странная которую я когда-либо видела. Но и что-то ещё… Магия, зачаровывания – разумеется, хоть и не понятные мне. Но может ли это быть сплав магсеры и чего-то ещё? Конечно. Скорее всего. Но чего?
Мотнув головой, Ирис отогнала все мысли, переместила взгляд на окно и смотрела на кусочек неба над кроной дуба. Створка окна покачивалась на ветру, порыв обдувал лицо – Ирис вспомнила себя, будучи шестилетней, когда впервые увидела магсеру.
Руки, принадлежавшие будущему наставнику, протянули цилиндрический предмет с донышком, как высокий стакан. Ирис помнила, как была очарована чистым серебром – его лунным отливом, его гладкостью без погрешности. «Что это?», – спросила она тогда. Будущий наставник ответил: «Это магсера – магическое серебро. Она изготавливается при помощи особой магической очистки и обработки серебряной руды. Только после этого в металл вплетается магия и на него накладываются требуемые чары при изготовлении чего-либо.» Ирис помнила яркое восхищение, будто коснулась звезды в небе; и она заглянула внутрь, дав ёмкости дыхание. А будущий наставник добавил: «Если честно, я не знаю деталей. Ремесленники знают больше. И я должен поправить себя – изготавливали. Это знание было утрачено.» Ирис помнила его печаль, которую она тогда не поняла.
И сейчас в глазах Ирис встрепенулась эта же печаль, более глубокая и тягучая.
– Утрачено, – сказала она. – Как и многое другое.
Взгляд пробежался по потолку, стенам – и остановился на выпирающей раме прохода. Извечная прохлада гладкого камня, рассыпавшийся в его стенах прах прошедших столетий, пустота помещений, тишина, в которой слышен каждый шаг, каждый вздох. Храм – холодный, древний, вечный – кусок прошлого, то, что сумели сберечь. Как и тот цилиндр, назначение которого стёрлось.
Ирис подумала – могла ли она во сне-не-сне увидеть один из артефактов прошлого, сотворённого предками?
Ведь иногда Ирис посещали странные сны. Но они были туманными и скомканными, а бо?льшая часть ускользала из памяти в момент пробуждения. Каждый раз Ирис пыталась выжать из осыпающегося эха размытых картинок хоть что-то вразумительное. Но она видела их словно через толстое, мутное стекло – размытые очертания без чёткости и понятности, мелькали как мазки во взмахе огромной руки, дарили пятна красок и вспышки эмоций, и уносились в небытие. И всё что оставалось так это смазанные мелкие осколки и неопределённые искринки эмоций.
Сегодня было иначе. Ирис не помнила всего, не помнила деталей. Но всё же, сегодня было иначе. Ирис помнила больше; и она помнила неподъёмную тяжесть и не обхватываемый объём последних мгновений, а оставшийся налёт важности въедался в разум и душу.
Больше всего Ирис хотелось получить ответы на вопросы. Как и почему она это увидела? Что это вообще было?
Но Ирис облачила все ощущения, мысли и вопросы в плотный пузырь игнорирования и подавления; и сказала:
– Не сейчас.
Она отвела полотно в сторону до упора и вышла в рутину.
