Тем не менее, все ребята в нашем дворе были истинными патриотами. За любое высказывание, бросавшее хоть малейшую тень на подвиг советских бойцов во время Великой Отечественной войны можно было тут-же заработать по морде и клеймо "предатель", которое подразумевало полную обструкцию в дворовом социуме.
Был у нас один такой, который не смотря на возраст, обзывал все и вся грязными ругательствами при любом удобном случае, особенно доставалась девочкам. Его одергивали даже старшие ребята, а ему как с гуся вода. Однажды он грязно и глумливо высказался по поводу Зои Космодемьянской.
Во дворе всегда исповедовали принцип драки один-на-один и ему строго придерживались, но в том случае мы "отметЕлили" подлеца, позабыв о дворовой этике – каждому хотелось хоть один раз да двинуть по поганой роже.
Клеймо "предатель" ему приклеили надолго. С ним не здоровались и не принимали в игры. Так было при мне, что было после – не знаю.
Слово дружба было понятно всем. Нам прививалась мысль, что у каждого должен быть друг, с которым можно делить и горести и радости. Следуя в русле педагогических рекомендаций, я начал выбирать себе друга.
В классе у нас был мальчик Юра Рыкин. Естественно, его все звали просто Рык, причем произносили это с рычащей буквой "р" , так как он еще и сильно картавил.
– Ну-ка, Р-р-рык! Р-р-рявки гр-р-ромко!– была заезженная дразнилка в его адрес, которая по причине трудного произношения применялась редко и к пятому классу незаметно забылась.
Мы с Рыком часто играли в шахматы, обменивались книгами, обсуждали любимых героев.
А еще он собирал марки…
Одно время в Руднегорске было повальное увлечение коллекционированием марок. Это была как эпидемия. После уроков мы собирались и группами и парами и часами могли выменивать друг у друга ту или иную марку. Покупка и продажа марок между филателистами не практиковалась – только обмен.
Боже, какая это была радость когда после долгих (от пару часов до нескольких дней) торгов ты получал заветную марку взамен одной своей, а то и нескольких своих марок в зависимости от котировки их в Руднегорске.
В ходу были только марки иностранных государств (советские не пользовались успехом), особенно ценными считались так называемые колонии.
За одну невзрачную колонию можно было выменять две, а то и три марки Болгарии или Чехословакии.
Как-то папин знакомый, дядя Боря, узнав, что я собираю марки подарил мне блок из двух марок Сан-Марино. Марки были совершенно новые, яркие, красочные с изображением раритетных автомобилей. В то время для меня это был самый желанный подарок. Вся наша школьная филателистическая братия облизывалась на эти мои сокровища. Год я стойко держался, но потом все-таки променял их на марку колонии Микелон. А потом всю жизнь жалел – на кой мне сдался этот Микелон, я даже не знал, где он находится, а Сан-Марино мне посчастливилось посетить через сорок лет и будучи в этой карликовой стране, я вспомнил свои марки с грустью и ностальгией.
Вся это филателистическая эпидемия в течении нескольких лет незаметно сошла на нет. В седьмом классе я уже сразу не мог вспомнить, где у меня лежат кляссеры с марками. Несколькими годами позже, при переезде я взял в руки один из них открыл и не испытал ровным счетом ни каких чувств.
Страсть угасла навсегда.
Но тогда, в начале шестидесятых я считал, что раз нас с Юрой Рыкиным объединяет любовь к филателии, значит он и будет моим другом.
Как-то Вера Николаевна на уроке внеклассного чтения попросила нас рассказать о своем друге или подруге, не называя имен. Я поднял руку и рассказал о Юре.
– Да. Валера, все ты хорошо рассказал, а вот можешь вспомнить момент, когда ваша дружбы была подвергнута испытаниям?
Я вспомнить не смог.
Юра вообще рассказал не обо мне. Он рассказал, что его друг играет на баяне и ничего не сказал на счет того, что пишет стихи, а значит не пишет и это совсем не я .
Меня постигло глубокое разочарование – мой друг оказался мне не друг.
А рядом со мной по-соседству жил Коля-Калина, которому я обо всем рассказывал и который печально выслушивал все мои горести о моей не состоявшейся дружбе с Рыком. И мне тогда было невдомек, что Калина печалится не из-за сочувствия ко мне, а совсем по другому поводу, о чем я узнал позднее совсем случайно.
Мы с Колькой учились в разных классах, но часто встречались на переменах. Как и везде в те времена классы были очень не однородные по составу учащихся. Большинство были обычные дети, но были и неуправляемые оторвы, в основном среди мальчиков.
В нашем классе это был Генка Хряпов. Его звали или Гендосом и Хряком. Зачем он ходил в школу – не понятно. Он постоянно что-то выкрикивал, вертелся, плевал из трубочки горохом, стрелял из рогатки, то есть делал все, только не учился, и тем не менее исправно переходил из класса в класс. Еще этот Хряк не давал покоя девочкам: говорил им непристойности (в наше время это называлось – похабщиной), дергал за косички, хватал за грудь и задирал подолы юбок.
Мальчишки с ним не очень-то связывались, так как он был рослый и, в добавок ко всему ходил в секцию бокса ( как таких принимали?)
Семья у него была не благополучная, пили оба родителя. Мать как-то соизволила прийти в школу на собрание – всем нахамила и родителям девочек, которых третировал Хряк и учительнице:
– Вы – школа, вот и воспитУйте(дословно), а не можете, так неча тогда здесь работать. Если что, то мы на вас управу найдем! Мы – рабочий класс и сейчас вам не старый режим!
Об этом возмущенно рассказывала моя мама дома после собрания.
Как-то на одной перемене этот Гендос прицепился к Кате Поляновой. Он не давал ей проходу, распускал руки, говорил сальности и в конце концов задрал ей подол. Катя вспыхнула и заплакала, а он стоял и цинично скалился. Забыв обо всем я подлетел к нему и со всего маху залепил пощечину.
Пощечина получилась на редкость звонкой, так что все в коридоре обернулись в нашу сторону, но насладиться возмездием я не успел.
В то же мгновение Хряк врезал мне кулаком прямо в левый глаз. Я совершенно не ожидал такой реакции и был не готов к удару. Говорят от сильного удара в голову искры сыпятся из глаз – и это была полная правда. Яркие желтые звездочки заплясали у меня перед глазами. В первую минуту я ничего не видел, ощущая только нестерпимую боль в глазу. Слезы полились градом. Я забился в ближайший угол и через какое-то время почувствовал, что кто-то осторожно вытирает мне лицо платочком:
– Тебе больно, Валерочка, бедненький, как мне тебя жалко,– произнесла Катя.
Это была она. Я благодарно посмотрел на нее влюбленным глазом.
А в это время вдруг откуда не возьмись примчался Калина и с разбегу мастерски врезал кулаком снизу вверх Хряку по челюсти. То, не ожидавший от Кольки такой прыти пропустил удар и клацнул зубами. Видно было больно, потому что Хряк растерялся, а Калина быстро присел схватил того за пятки обеих ног и дернул на себя. Гендос рухнул на спину, одновременно долбанувшись головой о пол и, как говорят боксеры – "поплыл" .
Колька любил и умел драться, плюс уроки Фэда, его брата-боксера, не прошли даром.
И вот перед моими глазами , нет, перед моим глазом предстала картина: Коля-Калина сидит верхом на груди Хряка и молотит его почем зря по морде при этом приговаривая:
– Это тебе, гад, за моего друга!
Так вот оно что!?
Коля меня считает своим другом, а я, глупый, ищу друга на стороне, когда он сколько лет всегда со мной рядом!
Мой левый глаз почти совсем заплыл, вокруг него зловещим синим цвет сиял классический фингал. Все-так он мне профессионально врезал, этот Гендос, но и сам он выглядел не намного лучше. Калина его разукрасил, как новогоднюю елку: синяки и ссадины у него были по всему лицу, кровоподтек на губе и нос опух, видно туда тоже основательно "прилетело" от Колиного кулака. Похоже, Хряпов так же плохо тренировался как и учился.
И вот, благодаря фингалу я узнал, что у меня есть преданный друг и что у Кати такая нежная рука.
Страшная тайна.
Детство заканчивалось. Я стал больше времени уделять своему внешнему виду и как и большинство ребят в нашем классе да и во всей школе в целом , приобрел себе зеркальце и расческу, которыми порой пользовался прямо во время урока. Это была какая-то мальчишеская мода на зеркала и расчески. Девчонки нас за это, как не странно, не высмеивали, похоже – им это нравилось, ведь получалось, что мы прихорашивались для них. Однако эти прихорашивания быстро нам наскучили и мы зеркальцами стали просто пускать солнечных зайчиков и светить друг другу в глаза, за что нас нещадно ругали учителя. А еще с помощью зеркальца можно было незаметно за кем-нибудь наблюдать, например за Катей.
Она постепенно превращалась в девушку. У нее явно стала прослеживаться грудь, на которой весело подпрыгивали две косы, когда она бегала на физкультуре, что стало меня почему-то приводить в волнение. Возникало непреодолимое желание погладить Катины округлости, но я пугался и стыдился этих своих желаний…
И все-таки детство не отпускало. Когда Калина заходил за мной и мы с ним съезжали с третьего этажа по перилам и выбегали во двор, где нас радостно встречали наши друзья-товарищи и всей гурьбой мы неслись за сарайки, чтобы там организовать очередную игру – восторг и радость охватывали меня и хотелось бегать, прыгать, просто озорничать и купаться в этом безмятежном детстве.
Играли в казаков-разбойников. Суть игры: разбиться на две команды – одна прячется, другая ищет, задача-поймать всех спрятавшихся или выведать тайный пароль у тех кого поймали. Для взятых в плен применяют разные "пытки" – щекочут, пугают паучком или жуком, червяка могут засунуть за шиворот или крапиву. Девчонки раскалывались сразу же при виде паука, чаще все сдавались уже от щекотки.
В этот раз нам досталось прятаться в нашем доме, то есть в подъездах, подвале, на чердаке и в таком духе. В этой игре была одна тонкость: если в начале игры кого-то поймали и он сдал пароль, то игра по сути заканчивалась, но остальные этого не знали и продолжали прятаться и получалось как в том известном анекдоте:
" Четвертые сутки скачет по прериям Неуловимый Джо, но не потому он не уловимый, что его поймать не могут, а просто он никому и на фиг не нужен!"
Мы с Калиной забрались на чердак в первом подъезде , чтобы затем пройти по крыше дома и выйти в третьем. Стоит уточнить, что ни чердак ни выход на крышу толком не запирались, правда на чердаке посередине была стена, разделяющая его на две части, поэтому чтобы добраться до выхода в третий подъезд надо было пройти по крыше, с крыши войти во вторую половину чердака и из нее уже спокойно добраться до цели.
Скажу откровенно, что это идея была Колькина – я вообще эти шляния-болтания по крышам не любил и попросту боялся, да и толком смысла в этом переходе из подъезда в подъезд для игры не видел. Но с Калиной спорить не стал – не хотел показаться трусом, что в нашем дворовом кодексе чести по позорности стояло на втором месте после предательства.
Без проблем забрались на чердак – замок висел в душке, но не был защелкнут, прошли до середины чердака и через маленькую дверцу выбрались наружу.
Наш дом был четырех этажным, учитывая, что потолки в квартирах были трехметровые и плюс высота чердака – в общем, смотреть вниз было страшно. Крыша была двускатная, покрытая железом. По краям крыши шло ограждение из металлического прутка высотой где-то пол-метра. Ограждение было сплошь ржавым, в некоторых места повалено и вызывало ощущение полной ненадежности.
Не смотря на то, что угол наклона крыши был не очень крутой, у меня сразу ослабели ноги от страха, как только я выбрался из чердака на поверхность. Захотелось тут же лечь на конек крыши, а лучше спуститься назад на чердак и поскорей выйти на улицу, но сзади был Колька, поэтому пришлось все-таки кое-как продвинуться вперед, давая ему возможность вылезти наружу.
Калина всегда вначале делал, а потом задумывался: а правильно ли он сделал? Это его качество очень помогало ему в драке: он вначале вступал в драку, а уже потом разбирался, а в чем, собственно, дело? Честно говоря я в этом ему завидовал, так как у меня всегда получалось наоборот.
Вот и в этот раз, выбравшись из чердака, Колька бодро зашагал вперед по деревянному коньку, не за задумываясь об опасности. Его совсем не пугала высота. Обернувшись ко мне и увидев, что я в нерешительности топчусь на месте, он иронично спросил:
– Что, струсил?– это был его коронный вопрос,– иди, не бойся!
И я, чувствуя, как холодеет где-то в животе, мелкими шажками, чуть ли не волоча ноги, двинулся к нему.
Надо сказать, что стоял конец апреля и на крыше кое где еще лежали клочки серо-белого снега, да и кровля выглядела в некоторых местах довольно-таки мокрой и на вид скользкой. Кое-как я добрался до Калины, который в нетерпении слегка подпрыгивал на месте.
– Ну вот, видишь, совсем не страшно. Вот смотри,– и он вдруг повернулся в сторону края крыши и правым боком стал осторожно спускаться к ограждению.
– Коля, не надо!– в ужасе закричал я,
– Что ты все время боишься, здесь же забор,– бодро возвестил он, и вдруг левая нога у него поехала…
Она тут же подсекла правую, которая была ниже и Коля упал на левый бок. Тут же перевернувшись на живот он попытался руками за что-нибудь ухватиться, но крыша была гладкая, ухватиться было не за что. Какие-то секунды он лежал неподвижно, но когда попытался привстать, его медленно потащило к краю крыши.
– Вирелка! Держи меня!– вскричал Коля.
До сих пор он называл меня Вирелкой, как в раннем детстве, только когда сильно волновался или нервничал .
Я стоял оцепенев от ужаса, воля моя была подавлена, тело отказывалось повиноваться,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=69955636&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
