Татьяна Чекасина "Канатоходцы. Том II"

– Что делать! Как дела, Святоний Кондратьевич?

– Никак.

– Вот! – выкрикивает Сухненко. – Семён Григорьевич, вы, наверное, не тех…

– Да, «ТТ» Фили (его палец)! И он у Крыловых в стену, а у Хамкиных – в пол! Еду я мимо: шторы не тонкие. Никаких деталей не увидеть! А девица плетёт: и нос будто длинный (у Фили нормальный), и оружие в руке! – Вольгин вновь о деле, над которым не работает.

– А паренёк… Он из немцев и говорит немного неправильно, наверное, ему удобней говорить по-немецки: «Не уголовник я, а высокообразованный индивид!» Он где-то учится? – «Мудрый прищур» парторга.

– На фабрике ремонтирует оборудование, – ответ Кромкина.

Дол гиков долбит:

– Командировка к концу. И я не увижу, как вы будете их выпускать…

Чамаев довольно:

– Мы надеемся на хороший результат.

Благодаря «герою революции», как называет его Усольцев, никакой революции. «Парилку» покидают. Правда, не все:

– Так и не найдены убийцы студентки Голубевой! Ну, что делать!

У кабинета глава оперов.

– В подвале нарыть пальцев с тайника.

– И убрать наблюдение…

– О, нет!

– Не всех крутанули[1 - Крутануть – арестовать]?

– Вполне вероятно.

– Ладно, напомню капитану Мазурину, чтоб аккуратней.

– Да уж напомни.

Владельцами тайника налеплена на ящик нитка, которую капитан и его команда обрывают, не налепив обратно. Хотя могли и крысы… И те и другие не «идут в сознанку»[2 - Идти в сознанку – давать признательные показания (арго преступников).].

– Любопытный факт: в том доме, где Крыловы, работник тюрьмы… Это он у тебя в холле, в форме контролёра?

– Ну да. Ему в стену…

– И ты был прав! Вонь от его дверей! Тюремный контролёр – свиновод! А Чурбаков бывает у него.

– …и тем вечером?

– Да какая разница?! Входи! Садись, – по-хозяйски Шуйков в кабинете Кромкина, – пока не посадили… У тебя дела с этим, – листает блокнот, – Брюхановым?

– Никак нет, товарищ майор!

– У некоторых прямо в центре города ферма… На твоей территории… Да ладно, не дрейфь. У свинодела был в конце января?

– Повестки ребятам, когда на улице Нагорной…

– А двадцать шестого? Брюханову в стену ба-бах!

– Как это «ба-бах»?

– Те ребята… Вот так ты ведёшь участок!

– У меня на контроле, товарищ майор.

Кромкин даёт бланк.

– Двадцать шестого января я был у Брюханова, и в двадцать тридцать… – диктует майор, – в квартире номер десять гремит выстрел… А теперь давай друга…

– Наверное, хватило бы и одного… «фермера»?

– …но с ментом железней. – У майора в улыбке пять «железных» коронок.

– Ну, ты, канатоходец…

Входят любители свинины.

– Чурбаков, ты пока в холл, мы тут с Александром Андреяно-вичем пару добрых фраз.

Кромкин видел этого дядьку из окна микроавтобуса…«Рафик» на краю «Осинового оврага», напоминает об осиновым коле в древние времена варваров. Пуля в лоб куда гуманнее.

Но того фигуранта и на кол нормально: с жертвами он обходился примерно также… «ТТ» в немолодой, крепкой руке… Хлопок! В прокуратуре «поправка нервов». Кромкин у кромки алкогольного падения. Но не падает, обивая плечами коридор в квартире на улице Декабристов, не терпимых к правлению царя. Вопль Людмилы: «Как ты мог так напиться!» Больше на расстрелы не ездит.

– Андреяныч, характерный хлопок был?

– Был, товарищ майор!

– Вы оба, и Чурбаков, и ты… Он любит отбивные твоего, Андреяныч, мясокомбината. Н-да, прикрыть бы это твоё дельце… У них много пушек?

– Ружьё для охоты. Как-то предлагают мне, мол, денег нет…

– А у тебя, Андреяныч, денег навалом, – со свинским намёком.

«…Выстрел был. У них умеют. Даже бабка. Но в квартире впервые. Крик! Не убит ли кто? В коридоре у открытой двери Крыловых соседка, говорит: никто не убит. Брюханов А. А.».

– Да баба моя! А я чё? Велят ликвидировать – ликвидирую, – ответ палача, кем и подрабатывает.

Подаёт бумагу: «Я, Брюханова А. А., двадцать шестого января услыхала выстрел… Мой муж любит стрелять, но только не в дому…»

– Из чего?

– Из пистолета… Могу идти?

– Давай.

– Там в коридоре Юрка. Он в техникуме совторговли, – уходя говорит отец.

– На этого совторговца кое-что не советское.

Отец в форме надзирателя, а сынок в таком же импортном плаще, как на его соседе Крылове.

– Где находился двадцать шестого января в одиннадцать?

– Дома.

– Говорят, контрабанду гоняешь. Выстрел у Крыловых?

– У меня нет с ними общей стенки.

– Может, будет. Давай информацию о них!

– Я бы рад, но нет у меня ничего!

– Но тогда ты их засёк, – напоминает Кромкин.

– Мы с ребятами бегаем, а Крыловы в дровянике пистолет прячут. Меня обещают утопить.

– И где он?

– У них, наверное.

– А марка?

– «Вальтер». Им пять лет дали.

«И тебе бы годик», – Юрка Брюханов не улавливает эту идею.

Торговцу музыкой велено уйти.

Отбыл и майор с видом ударно выполненной работы.

Руки Кромкина перебирают бумаги, будто ноты, по которым ему играть.

– Гляди-ка! – Усольцеву. В «Деле» фото. – Копия Эккерман.

– Кто такой?

– Биограф Гёте. Эрудиция Лолиты (ну, этой девушки из Риги), и правильно: на портрете в книге вылитый Генка-Рубильник.

– Напоминает бубнового короля. Все короли прямо и только один боком.

– Давай игру. Не в карты, но этот король будет козырным тузом. Его ответы: «…Ты убил пятерых?» – «Чтобы в таком обвинить, надо иметь немало козырей. А это неумственная клевета».

– Мощно выражается парень.

– Так и в протоколе, вёл друг Вольгина, ну, этот, как его, новенький…

– Мешковатых.

– Да? Такая фамилия?

– Его отец – директор торга.

– Я не контактирую. Не пользуемся блатами…

– …не дружим с Мешковатыми.

– «Кто твои друганы?» – «Мои друзья – музыканты. Я высокоумственный индивид».

– Да, «высокоумственный» протокол.

– Фамилия Мельде. Он – немец?

– Вывод Сухненко.

Агентурное сообщение (источник Берёза): «Нахожусь в камере с парнем (фамилия Мельде). Он арестован на ледяной дорожке от водопроводной колонки к дому с двумя вёдрами, полными воды. Говорит: “Я – высокородный субъект”. О том, по какому обвинению он тут, не даёт ответа».

Агентурное (источник Берёза): «…Родители Геннадия Мельде – немцы, дали ему имя Генрих. В ранние годы он кантовался в детдоме. “У меня тут плохая мелодия”. Якобы, чуть не убийство на улице Нагорной. “Ты – убийца?”– спрашивает Дундуков. “Такой, как я, никогда не признается”. – “И ты не признался, хотя грохнул кого-то?” Он готов не говорить “того, чего не надо”. “Яумею вырубать некоторые тумблеры головы и тела”. Дундуков в хохот. Я говорю: „Ты, Гена, видно, йог?“ – “Я, – говорит с намёком на меня, – не какой-то желторотый птенец”. Мельде рядится под бандита. Но и на щипача не тянет. Готов к откровениям, но мешает Дундуков».

«Рекомендация: перевести Дундукова И. В. в другую камеру».

– Молодец щипач! – хвалит агента Березина Кромкин.

Обговаривают план.

Звонок Тупохвостову:

– Юрий Иванович? Надо в кабинет номер пять…

«Крылова!»