Очередное разорение многих русских городов монголами и ослабление позиций великого Московского князя возродило у Нижегородских князей надежду на возвращение в их отчизну утраченных земель. Василий был вынужден лично отстаивать новоприобретенные владения перед ханским судом. В Орде произошли большие изменения. Были отстранены от правления эмир Едигей и Булат-Салтан. Власть захватил Зелень-Салтан, сын Тохтамыша, друг Витовта и неприятель русских князей. В 1412 г. Василий Дмитриевич прибыл к хану в столицу Золотой Орды. Но Зелень-Салтана к этому времени уже не стало: его застрелил брат Керим-Бердей. Новый хан был благосклонен к Василию, т.к. ранее тот предоставил ему убежище на Руси, поэтому нижегородское дело Московский князь выиграл. Но после этих событий ему пришлось возобновить выплату дани Орде, а мысль о независимости Руси от хана пока оставить.
С возобновления вассальных отношений престиж Москвы падает, тогда как Витовт, ее главный соперник и тесть Василия Дмитриевича, снискавший себе в 1410 г. лавры победителя при Грюнвальде, наоборот, упрочил свою репутацию общерусского лидера. Казалось, его план воссоединения всей Руси под эгидой Вильно близок к осуществлению. Однако такое усиление позиций Витовта испугало его двоюродного брата, Польского короля Владислава-Ягайло. В 1413 г. он добивается подписания Городельская унии, условия которой были значительно жестче тех, что предусматривались Кревским соглашением.
Городельская уния ориентировала Литву на ее постепенное ополячивание: избрание великого князя впредь подлежало утверждению королем, органы власти и высшие должности преобразовались в соответствии с польскими образами, термин «бояре» заменялся на «барона и нобили». Уния ставила цель противопоставления католиков православию. Последние не имели право свободно распоряжаться своей собственностью, вступать в браки с католиками и занимать государственные должности. Тем самым князья и бояре принуждались к переходу в католичество.
Подписание унии было для Витовта вынужденной мерой, и впоследствии он попытался ослабить свою зависимость от Ягайло. И все же Городельские акты имели необратимые последствия. В соответствии с ними русское православное население Великого княжества Литовского низводилось до положения подданных второго сорта, лишало Витовта быть опорой и надеждой большинства населения, русских, которые теперь с большей надеждой связывали свои интересы с Москвой.
Время правления Василия Дмитриевича – это время политики лавирования, время стабильной середины. Не собирая большую рать и не вступая в большое сражение, русский народ терпел убыток, с востока и юга его грабили монголы (которые беспокоили и Литву), с запада – литовцы, с севера – шведы, отряды которых порой достигали города Ям, берегов Невы; новгородцы (а они жили независимо от Орды, Литвы и Москвы) в отместку жгли предместья Выборга. Но зато не было и крупных поражений, разорений и повального обнищания. Московская центральная власть крепла.
К концу жизни Василий Дмитриевич выступал бесспорным лидером среди северо-восточных князей. Он укрепил свои позиции по границе Новгородской земли, поставив под контроль Волоколамский, Торжок, Вологду и присоединил к Московскому княжеству Нижний Новгород, Муром, Суздаль, Тарусу, Новосиль, Козельск, Бежецкий Верх, Вятку, Пермскую землю. Большинство удельных владык, сохранивших свою независимость, пребывали по отношению к Московскому князю на положении «молодых братьев». Немалая часть князей превратились в «подручников» великого князя. Обыкновенно они отправлялись наместниками в свои бывшие уделы. Таких феодалов стали называть служилыми или служебными князьями.
Сама Москва все более определенно становилась главенствующим центром Руси и, по существу, Московский князь одновременно приравнивался уже к великокняжескому титулу. Нанести Москве поражение, а тем более подчинить своей власти было Литве уже не по силам. С великим князем Литовским Витовтом хотя и были столкновения, но в основном отношения сохранились дружеские. Объединив Центральную и Южную Русь, в последние годы Витовт стал одним из сильнейших и авторитетных европейских правителей и уже стремился получить от папы римскую корону, но интриги польской знати помешали ему исполнить желание. Не доверяя своим братьям, Юрию и Дмитрию, а также при удачном стечении обстоятельств возможности в дальнейшем объединить две Руси (т.к. дети Василия являлись внуками Витовта), Василий I в своей духовной грамоте не побоялся назначить Витовта быть опекуном и защитником своего малолетнего сына, и будущее показало, что это решение в тех условиях стало единственно верным.
Василий I Дмитриевич скончался 27 февраля 1425 г., будучи 53 лет от роду. После него осталось четверо детей: три дочери и сын Василий, которому по завещанию Василий I передавал престол. На тот момент юному князю было всего десять лет, но этим не исчерпались политические проблемы, возникшие со сменой власти.
ВАСИЛИЙ II ВАСИЛЬЕВИЧ (ТЕМНЫЙ), СИГИЗМУНД, ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ, ВАСИЛИЙ КОСОЙ, ТОХТАМЫШ, ДМИТРИЙ ШЕМЯКА, БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ ТВЕРСКОЙ
По смерти Василия Дмитриевича разразился династический конфликт, в основе которого лежала борьба мировоззрений: передача власти от отца сыну или традиционного для Руси лествичное право. Согласно последнему принципу великое княжение должно было достаться не Василию Васильевичу (Василию II), а его дяде – Галицкому Юрию Дмитриевичу, что и было зафиксировано в завещании Дмитрия Донского. И таким образом, Василий I, сделав завещание в пользу сына, грубо игнорировал старую традицию владения всем родом. Естественно, что Юрий, к тому же имевший репутацию опытного политика и полководца, не пожелал уступать свои законные права. Когда митрополит Фотий, сменивший Киприана в 1410 г., являвшийся одним из регентов Василия Васильевича, призвал его присягнуть новому великому князю, Юрий удалился в свою вотчину Галич и стал собирать войско для похода на Москву. Против Юрия выступило войско Василия, которого поддержали Андрей Дмитриевич и Константин Дмитриевич. Но поскольку Юрий бежал за Суру, битва не состоялась.
Дополнительную неопределенность и для сторонников Василия Васильевича и Юрия Дмитриевича создавало то обстоятельство, что и Василий I и Дмитрий Донской завещали престол без санкции Орды. Следовательно, опора на татар и той и другой стороны становилась весьма проблематичной.
Методом исключения сторона Василия Васильевича сделала ставку на Литву, используя родство с ее правителем. Но и этот вариант не был абсолютно беспроигрышным. Династические узы связывали Витовта не только с Московским князем, но и с его соперником – Иваном Михайловичем Тверским. Последнему за время его правления удалось буквально из пепла возродить свое княжество, и теперь Тверь снова представляла собой реальную силу. Поэтому не было никакой гарантии, что Витовт не предпочтет союзу с Москвой традиционную для Вильно поддержку Твери.
В этой ситуации московская сторона решила подыграть Витовту, пригласив выступить гарантом династических прав своего внука. А тот, увидев удобный момент, под предлогом защиты права внука, поспешил воспользоваться ситуацией и укрепить свои позиции. В 1428 г. он двинулся на Новгород. Василий Витовту лишь, «крест поцелова, что ему не помогати по Новегороде ни по Пскове»[37 - Псковские летописи II. Выпуск второй. Акад. Наук СССР, Москва, 1955, стр. 42.].
Предоставив Витовту свободу в отношении Пскова и Новгорода, Василий Васильевич достигал главного, перевеса сил в борьбе с Юрием Дмитриевичем. Вокруг племянника сплотились все значимые силы – московские бояре, младшие братья Юрия, княгиня Софья, вдова Василия, митрополит Фотий, и в довершение ко всему Витовт. Оценив сложившуюся ситуацию, Галицкий князь временно отступил от великокняжеского престола. 11 марта 1428 г. 54-летний Юрий Дмитриевич подписал «докончание» (мирный договор), в котором признавал себя «молодшим братом».
Вскоре ситуация круто меняется. 27 октября 1430 г. умер Витовт, а 1 июля 1431 г. – митрополит Фотий. Юрий разрывает мирный договор и отправляется в Орду, чтобы там отсудить себе ярлык. Туда же поспешили Василий и глава регентского совета боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. В Орде Юрий допустил серьезный дипломатический промах. Он сослался на завещание Дмитрия Донского, которое в глазах хана не имело никакого значения. Московская же сторона пошла иным путем. Боярин Всеволожский заявил, что Юрий желает получить престол по «мертвой грамоте отца своего», а Василий, апеллирует к ханской милости. В подтверждение своей лояльности московское правительство обещало увеличить выплату дани Орде. Это сразу решило спор в пользу Василия II.
В 1432 г. монгольский царевич Улан торжественно возвел нового великого князя на престол, и не во Владимире, как это было раньше, а в Москве. С тех пор Владимир утратил значение столичного города, хотя в великокняжеском титуле он еще упоминался. Юрию в утешение был пожалован Дмитров, вскоре, впрочем, отобранный у него Василием.
Тем временем большие перемены произошли в Литовском княжестве. После смерти Витовта к власти пришел Свидригайло. Он провозгласил разрыв унии с Польшей и возврат к политической программе своего отца Ольгерда, наступления на Москву используя поддержку ее ближайших недругов. 25 января 1431 г. Свидригайло подписывает мирный договор с Новгородом, в июле того же года – с Псковом. Особую ставку Литовский князь делал на Тверь, положение которой в это время было как никогда прочным. Правивший здесь с 1425 г. князь Борис Александрович железной рукой подавил сопротивление удельных князей и даже отнял у них право «отъезда» – главный регулятор отношений между вассалом и сюзереном. Свидригайло был связан с Тверью прочными династическими узами: его матерью была Тверская княжна Ульяна Александровна, а женой – Анна, дочь Тверского князя Ивана Ивановича. Таким образом, складывались все предпосылки для возрождения альянса Вильно – Тверь – Новгород, который мог стать мощным противовесом и Польши и Москвы.
Несмотря на весомые объективные предпосылки, Свидригайло оказался не той личностью, способной их реализовать. 9 декабря 1432 г. князь Сигизмунд, лидер «польской партии» в Вильно, наносит ему тяжелое поражение под Ошмянами. После этого тверичи приходят на помощь своему союзнику и тот в августе 1433 г. побеждает в битве под Тракаем. Но это был временный успех. 1 сентября 1435 г. Сигизмунд наносит окончательное поражение войскам Свидригайло, и тот навсегда уходит с политической сцены. Западнорусские земли окончательно отходят под господство Польши, а Тверь лишается своего главного союзника.
Однако и в Московском княжестве события складывались достаточно драматично. В это время состоялось обручение Василия с Марией Ярославной, внучкой Владимира Андреевича Храброго, что вызвало разлад в отношениях с Всеволожским. Еще будучи в Орде, Василий пообещал Всеволожскому за оказанную помощь жениться на его дочери. Теперь оскорбленный он покидает Москву и переходит на сторону Юрия Дмитриевича.
К этому добавился скандал, произошедший 8 февраля 1433 г., на свадьбе Василия. На свадьбе присутствовали Василий Косой и Дмитрий Шемяка, сыновья Юрия Дмитриевича. На Василии Косом был надет золотой пояс, украшенный самоцветами, который когда-то Суздальский князь Дмитрий Константинович подарил своему зятю – Дмитрию Донскому. Драгоценный пояс, памятный свадебный подарок, был вскоре похищен (подменен на более бедный и не такой красивый), и вот теперь он вдруг оказался у сына Галицкого князя. Гулявший когда-то на свадьбе Дмитрия Донского 90-летний боярин, заявил во всеуслышание, что этот пояс тот самый, пропавший почти 70 лет назад. Софья Витовтовна, мать жениха, в мгновение ока оказалась рядом с Василием и на глазах у всех сорвала с него принадлежащий ее семье пояс.
Как отмечает К. П. Ковалев-Случевский, «не только „срывание пояса“, но даже простой намек на то, что кто-то из Юрьевичей его украл или просто присвоил, означал сильнейшее оскорбление»[38 - К. П. Ковалев-Случевский. Юрий Звенигородский. Великий князь Московский. Молодая гвардия, Москва, 2008, стр. 311.]. После этого инцидента Дмитрий и Василий Юрьевичи, «роззлобившися», покинули свадьбу, и направились в Галич к отцу. По дороге они разгромили казну ярославских князей, являвшихся сторонниками Василия Васильевича. Затем стремительный поход Юрия с сыновьями, разгром наспех собранного войска Василия II на Клязьме 25 апреля 1433 г., заставило семью Московского князя срочно покинуть Москву и бежать в Кострому. Но и там Василий был настигнут дядей и взят в плен.
Юрий Дмитриевич став великим князем. Всеволожский и Юрьевичи требовали смерти Василия, но Юрий не решился на такое злодейство и, определив племяннику в удел Коломну, отпустил его с миром.
Однако дальше события стали разворачиваться в неожиданном для нового великого князя образом. Многие жители Москвы отказались служить князю Юрию, и вслед за Василием отправились в Коломну. Улицы этого маленького города были запружены подводами, фактически он превратился в столицу Руси почти со всем административно-хозяйственным и политическим штатом. В конце концов Юрий бесславно покинул Москву, оставив ее Василию, и вернулся в свой Галич. Но с ним не согласились его сыновья, Василий и Дмитрий.
28 сентября 1433 г. Василий и Дмитрий Юрьевичи в битве на р. Куси наносят двоюродному брату новое поражение. Но Юрий все равно оставляет престол за племянником. Василий же, наоборот, сочтя добрую волю признаком слабости, снаряжает поход на Галич. Перед выступлением из Москвы он приказывает ослепить вновь перешедшего от Юрия на его сторону Всеволожского, считая его виновником конфликта.
Решающая битва состоялась 20 марта 1434 г. («в субботу Лазареву») в Ростовской земле. Обделённый полководческим талантом Василий и на сей раз был разбит. Ему пришлось укрыться в Новгороде. Юрий же Дмитриевич на этот раз занимает великокняжеский престол. Однако правление его было недолгим. 5 июня 1434 г. он умирает.
После смерти Юрия Дмитриевича великим князем провозгласил себя Василий Косой. С этим не согласились его братья. Они перешли на сторону Василия II, предложив ему свою помощь. В итоге Василий II вскоре снова занял Москву. Однако Василий Косой не примирился и с переменным успехом продолжил борьбу до 1436 г., когда в битве под Ростовом оказался в плену и по приказу Василия II ослеплен, после чего и получил прозвище Косой.
Укрепляя свою власть, Василий II обратился к решению церковных вопросов. Весь предшествующий политический опыт наглядно показывал, насколько прочность власти Московских князей в немалой степени зависит от поддержки церкви. После смерти митрополита Фотия в 1437 г. в Москве появился приехавший из Константинополя Исидор, последний русский митрополит из греков. Вскоре он отправился на VIII Вселенский собор во Флоренцию, где вошел в число активных сторонников объединения восточной и западной церквей, признания власти папы Римского. В Византии на Флорентийскую унию (1439 г.) смотрели как на средство, призванное объединить усилия с Западом и остановить продвижение турок. На Руси же, и в особенности в Москве, решение восточных иерархов было воспринято как «богомерзкое» деяние, отступление от православия. Уния была решительно отвергнута. Возвратившийся в сане кардинала Исидор по приказу Василия II был арестован и заключен в Чудов монастырь «яко отступник веры». Позднее он бежал в Литву (точнее, ему помогли бежать, иначе заключение митрополита в темницу грозило осложнениями в отношениях с Византией и Римом), а оттуда в Италию. Вскоре появился цикл произведений, осуждавших греков за сговор с «латинянами» и прославляющих Василия Васильевича как единственного поборника истинной веры.
Одержав внушительную победу на идейном фронте, великий князь тем временем терпел поражение за поражением на фронте военном. Татарские Орды стали часто появляться на границах государства. Внук Тохтамыша Улу-Мухаммед в 1437 г. совершил набег на русские земли. В следующем году он захватывает Казань и становится основателем новой династии Казанских ханов. В 1439 г. он уже дошел до Москвы и 10 дней ее осаждал. В 1444 г. ордынцы разорят Нижний Новгород, в 1445 г. в одной из битв в районе Суздаля сыновья Улу-Мухаммеда наносят великокняжеской рати поражение. Василий II оказывается в плену.
Планам Дмитрия Шемяки воспользоваться ситуацией и занять великокняжеский престол помешало возвращение Василия II. Однако условия освобождения оказались столь тяжелыми, что вызвали сильный ропот: населению предстояло выплачивать огромный выкуп, в обеспечение которого Орде передавались города и волости. Недовольство достигло критической точки, но сам Василий II не чувствовал приближение опасности. Когда в феврале 1446 г. он отправился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, Шемяка и Иван Можайский (в 1432 г. умер Андрей Дмитриевич, свой удел он разделил между сыновьями: Ивану – Можайск и Калугу, Михаилу – Белоозеро и Верея) в ночь на 12 февраля без труда овладели Москвой, схватили его мать и жену. В тот же день из Троицы в Москву был доставлен Василий. По приказу Шемяки его ослепили.
Это происходило по общему согласию князей Дмитрия Шемяки, Ивана Можайского и Бориса Тверского, которые предъявили Василию упреки: «для чего любишь Татар и даешь им Русские города в кормление? для чего серебром и золотом Христианским осыпаешь неверных? для чего изнуряешь народ податями? для чего ослепил ты брата нашего, Василия Косого?»[39 - Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том V. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 319.]. Василия с женой сослали в Углич. Вскоре, выманив из Мурома, туда же отправили и его сыновей Ивана и Юрия. Его мать, 75-летнюю княжну Софью Витовтовну, заперли в Чухломе. После ослепления Василий II получил в народе прозвище Тёмный, что на самом деле являлось отражением многих его черт.
Казалось, теперь Василий II был вычеркнут из политической жизни. Но летом того же года поднялось недовольное московское боярство и церковники. Когда-то изначально выстроенная система начинала сама себя охранять. Московское боярство было незаинтересованно укреплению на великокняжеском столе правителей, связанных с другими княжествами. Это грозило элите серьезными изменениями в установившейся системе служебно-местнической иерархии, оттеснением ее от кормила власти. Не случайно первое появление Юрия Дмитриевича на Московском столе в 1433 г. обернулось массовым исходом бояр и вольных слуг в Коломну, отданную в удел низвергнутому Василию, поскольку те «не повыкли галичскым князем служити»[40 - Полное Собрание Русских Летописей. Том двадцать седьмой. Никаноровская летопись. Сокращенные летописные своды конца XV века. Языки славянских культур, Москва, 2007, стр. 270.]. (В Ермолинской летописи сказано так: «Москвичи же вси, князи и бояре, и воеводы, и дети боярьскые, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Коломну к великому князю, не повыкли бо служити уделным князем»[41 - Полное Собрание Русских Летописей. Том двадцать третий. Ермолинская летопись. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 147.]). Земельная политика Василия II, который щедрыми раздачами вотчин консолидировал вокруг себя московских бояр, обеспечивала стабильность и прочность ее власти. Поэтому многие и теперь стали из Москвы уезжать в Литву и на пограничных с ней землях создали мощный очаг сопротивления Дмитрию Юрьевичу. Огромное значение для Василия II имела поддержка церкви. Осуждая действия Дмитрия Шемяки в отношении правильности обвинения Василию (сохранилось выражение «шемякин суд»), иерархи единодушно высказались за освобождение его из угличского заточения. Шемяки, наконец, пришлось лично ехать в Углич, где совершился обряд взаимного прощения и крестоцелования, обильно политого притворными слезами с обеих сторон. Василий Темный получил богатые дары и Вологду в удел.
P.S.: В истории ухода московской элиты к своему низверженому князю отчетливо прослеживается особенность духа данной территории, ее характер стремления к собственному благополучию-доминированию посредству принципа поддержки своих, заботы о ближайшем окружении. Москва стала исключением из тривиального, казалось бы, традиционного положения вещей во внутренних взаимоотношениях при смене первого лица, в стремлении к первенству циничным мировосприятием готовая идти на всесторонние ухищрения, от пассивного сопротивления до откровенного предательского. Московская атмосфера начала действовать наяву, как сегодня было бы названо – круговая порука верхов (высокого достоинства) для собственного превалирования, или, если продолжить это положение, вытекающее из стремления к доминанте – действия коррупционного духа (а также и другого беззакония) для устойчивости центра системы волшебного могущества, т.е. стать исключением заложенного Божественного порядка – «в поте лица твоего будешь есть хлеб»…
В это время в события вмешался человек, который давно пристально наблюдал за происходящим в Московском княжестве. Борис Александрович Тверской, находившийся в тот момент на вершине своего могущества и даже именовавший себя царем и самодержавцем, счел, что ему выгоднее поддержать сломленного поражением и увечьем Василия II. Он приютил Василия в Твери и предложил скрепить их союз помолвкой Ивана, сына Московского князя, и своей дочери Марии.
В Тверь теперь стали съезжаться из Литвы все верные Василию князья и бояре. Испугавшись расправы, Шемяка покинул Москву, расположившись у Волоколамска. Вскоре туда прибыл посол Бориса Тверского с требованием уйти в свою отчизну, в противном случае Борис Александрович грозил выступлением против него совместно с Василием II. Началось бегство служилых людей в Тверь, в результате в войсках Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского остались только галичане и можаичи.
В ночь на Рождество, 25 декабря, к Москве тайно от Василия Темного прибыл боярин Плещеев с малочисленной дружиной. Воспользовавшись отсутствием в городе крупных вооруженных сил, и тем, что ворота были открыты в связи с проездом через них княгини Ульяны (вдовы князя Василия Владимировича), отряд вошел в столицу. За полчаса всех сподвижников Дмитрия Шемяки заковали в цепи, и горожане вновь присягнули Василию Васильевичу, который прибыл в Москву 17 февраля 1447 г. Платой за возвращение на престол была уступка Тверскому княжеству Ржева и других сопредельных территорий.
Эпоха Владимирской Руси подходила к закату. На это показывает такой индикатор политических изменений, как титулатура правителя. Василий Темный – последний, кто называл себя «великим князем владимирским». Но вернувшись в Москву после изгнания Шемяки он уже именует себя иначе – «московъский, и новгородский, и ростовский, и пермъский, и иных».
Занимаясь восстановлением Московского княжества, разоренное войной и ограбленное татарами, Василий II, как и прежде большое внимание уделяет церковным делам. В 1448 г. он собирает собор русских епископов, которые без ведома патриарха возводят на митрополию Иону, – все должны видеть, что Москва независима ни от кого в принятии любых своих решений.
С Дмитрием Шемякой и его союзником Иваном Можайским был заключен мир, но, несмотря на это, еще целых четыре года Шемяка организовывает сопротивление, выливавшееся в крупные военные столкновения. Наконец, Василий II, по взглядам того времени, решается на явное беззаконие. В 1453 г. агент Московского князя в Новгороде подкупает повара, по прозвищу «Поганка», который подсыпает Шемяки яд. В жесткой междоусобной войне ставится последняя точка.
В этом же году умирает всеми забытый Свидригайло, с именем которого связана последняя попытка воссоединения всех русских земель под эгидой Вильно. И в этом же году, под натиском турецких войск, пал Константинополь, Царствующий град. Светоч православия и последний осколок некогда всесильной Ромейской державы. Основа первоисточника восточного распространения христианства, хрупкого в истинности православного миропорядка, не выдержала испытания на прочность, образовав губительную лазейку для врага в стене духовной крепости. Отныне само понятие православного царства будет отождествляться с Москвой и только с ней. В стремлении к величественности через 39 лет митрополит Зосима назовет ее «Новым Градом Константина», а еще через 32 года инок Филофей – «Третьим Римом».
Бесспорным итогом династической борьбы стало упрочение позиций власти Московского князя. Классики русской историографии усматривали в этом торжество спасительного для России единодержавия над гибельным «разновластием». В трудах советских историков прослеживалась та же схема, лишь облеченная в иные терминологические одежды: разгром Галицких князей трактовался как победа «прогрессивных» сил централизации над «удельно-княжеской оппозицией». Сегодня оценка происшедших событий неоднозначна и разделилась на два течения. По мнению Р. Г. Скрынникова «феодальная война второй четверти XV века была обычной княжеской междоусобицей, ничем не отличающейся от междоусобиц в любой другой земле»[42 - Скрынников Р. Г. История Российская IX – XVII вв. Весь мир, Москва, 1997, стр. 181.]. А. А. Зимин, симпатизирующий взглядам Н. Е. Носова, подытоживая его концепцию, указывает, что в княжеской междоусобице столкнулись два принципиально различных пути развития Руси – «предбуржуазного», олицетворяемого Галицким княжеством и их сторонниками, и «крепостнического»: «Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины»[43 - Зимин А. А. Витязь на распутье. Мысль, Москва, 1991, стр.209—210. Носов пишет: «Именно тогда решался вопрос, по какому пути пойдет Россия: по пути подновления феодализма „изданием“ крепостничества или по пути буржуазного развития, пути для того времени более прогрессивному, а главное менее пагубному для крестьянства. Конечно, Россия XV – XVI вв. отнюдь не была передовой европейской страной (двухсотлетнее татарское иго сделало свое дело), но все же в ней как раз в этот период, вплоть до середины XVI в., наблюдается в целом такой интенсивный экономический подъем, который (при определенных благоприятных условиях) мог бы явиться началом весьма серьезных сдвигов во всех сферах ее жизни, сдвигов буржуазного, вернее предбуржуазного, свойства. Симптомы этого уже давали о себе знать еще в конце XV в., особенно на посадах и в черносошных районах страны. И если в России в результате „ивановой опричницы“ и „великой крестьянской порухи“ конца XVI в. все-таки победило крепостничество (в сфере социальной и не только крестьянской) и самодержавие (в сфере политической), то это отнюдь не доказательство их прогрессивности в условиях русской действительности XVI в. и уж тем более не результат „консервативности русского духа“, как это иногда повествуется в американской и в западноевропейской историографии. Но зато это та основная „объективная“ причина, которая всегда придавала всем сословно-представительным учреждениям России – а без них даже Иван Грозный не мог обойтись – половинчатый и незавершенный характер, характер придатка самодержавия, а не силы, ему противостоящей. Это, конечно, особенность не одной России, но в России для этого были свои исторические опосредствования» (Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Наука, Ленинград, 1969, стр. 9—10). С выводами Носова трудно как не согласиться, так и трудно согласиться. Конечно, в русской действительности мира достоинства царизм представлял собой эффект примерного бездельничества, которое наяву проявлялось подозрительным настроем к миру преобразования, видело в нем, в его экономической мощи, главного конкурента себе. Вся же последующая политика власти исходила из этого состояния страха – все пресечь, все контролировать, все только с соизволения высшей особы. Но вот английский пример показывает совершенно иной результат. Монархия там, после революционно-реформаторских событий, другого духа, и там именно сама монархия продвигает буржуазную модель общества.]. Парадоксальным фактором этих взглядов является то, что оба они одновременно верны, и для более полного представления общей картины их следует с некоторым пояснением совместить друг с другом – феодальная война была обычной княжеской междоусобицей, но в отличие от Западной Европы, где мировоззрение целостности мира подрывалось христианством, на мистической, арианской почве Руси победило северное блистание южного законничества, сугубо монашеское течение – торжество целостности, мировоззрение свободы – Мокша-Москва, естественным продолжением чего станет воплощение свободы отделением себя от мира, возведение крепости, развитие крепостничества, как крепостнического состояния для всех, удобного для этой системы, скудеющей отделенности, и в отношении заботы о народе, и дешевого, волшебного содержания самой себя… Выбирая путь аскетизма, православного монастыря, Русь шла прежней, традиционной для себя, древней дорогой «братского» затворничества, мистического единения, гармонии бытия…
Избавившись от опасного конкурента, Василий II с удвоенной энергией взялся укреплять единодержавие на Руси. Когда Иван Можайский не захотел идти вместе с ним на монгол, великий князь объявил ему войну, заставив бежать вместе с семейством в Литву. В результате в 1454 г. Можайск был присоединен к Москве. В 1456 г. лишился своего удела и союзник Василия II Василий Ярославович Серпуховский, был схвачен и сослан в Вологду, где впоследствии скончался «в железах». В этом же 1456 г. умер Рязанский князь Иван Фёдорович и его малолетнего наследника привезли в Москву «для лучшего воспитания», в Рязань же Василий послал московских наместников и с тех пор стал распоряжаться там самовластно.
Новгородцы принимали всех недругов Василия Темного. Тогда великий князь решил наказать Новгород и в 1456 г. с войском прибыл в Волоколамск. Москвичи взяли Руссу, богатый город. Новгородцы, собрав 5 тыс. воинов, напали на небольшой (из нескольких сотен) отряд москвичей, но были побиты. Смекалка москвичей проявилась в том, что они закалывали под закованными в тяжелые латы новгородцев их лошадей, и те, свалившись на землю, становились беспомощными.
Напуганный Новгород должен был согласиться на тяжелые условия: выплатить десять тысяч, отменить вечевые грамоты и упразднить Новгородскую печать, которая отныне заменялась печатью великокняжеской. Это было начало конца новгородской самостоятельностью. О степени раздражения новгородцев можно судить по тому, что в один из приездов Василия Васильевича в Новгород (в 1460 г.) на вече обсуждался вопрос об убиении великого князя.
Псковичи же, наоборот, решили, что лучше иметь московского покровителя, и в 1460 г. узнав, что Василий с сыном Юрием гостит у новгородцев, прислали князю подарки и попросили Юрия стать их князем. В храме Троицы они возвели его на престол и вручили меч Довманта. Но Юрий недолго пробыл в Пскове, оставив вместо себя наместником Ивана Оболенского – Стригу, он вернулся в Москву.
Вольнолюбивою Вятку, жившую по новгородским законам, сразу покорить Василию Темному не удалось, и на первых порах ограничился взиманием с вятичей дани и правом распоряжаться их военной силой.
Из правителей русских отчин теперь один Тверской князь Борис, породнившийся с Темным, сохранил титул «великого» князя. Великий называл его «равным себе братом» и уверял, что ни он, ни его сын не мыслят о присоединении Твери к Москве.
Василий II Васильевич неверно именуется первым самодержавцем Руси. Однако этот великий князь много сделал для своего преемника. Начал дела он не важно, но оставил Московское государство более сильным, чем оно было прежде. К концу правления власть Василия II настолько возросла, что он почти перестал платить дань Золотой Орде. Быстро сменяющиеся ханы пытались совершать набеги, но каждый раз в районе р. Оки терпели поражение и возвращались обратно ни с чем.
Московское княжество уверенно расширялось, набирая при этом потенциальную мощь. Характерно, что это происходило даже во время междоусобиц. Размеры новых приобретений не были впечатляющими, но важны с точки зрения стратегического положения. Укрепляя Окскую Украйну, Московский князь обрел на юге Венев и Тулу. Важной оборонительной мерой стало создание особого «царства» – поселение в районе Мещеры (Рязанская область) казанского царевича Касима с его Ордой, в обязанность которого вменялась защита русских рубежей. Приезд царевича – результат междоусобной борьбы в Орде Улу-Мухаммеда. Его сын Махмуд, захватив власть, завершил образование независимого от Орды Казанского царства. Младшие же сыновья, опасаясь старшего брата, отъехали на Русь. Создание Касимовского царства стало новым явлением в русско-ордынских отношениях: впервые среди служилых людей Московского князя появляются ордынские царевичи. С конца XIV в. начались многочисленные переходы татар на русскую службу. Они принимали православие, многие из них становились основателями знатных дворянских родов.
В бытность Василия Васильевича русским стало известно о создании Крымской Орды. Она была организована Едигеем из черноморских улусов. У Едигея было много сыновей, которые все погибли в междоусобной борьбе. Тогда черноморские монголы избрали себе в ханы 18-летнего юношу Ази, одного из потомков Чингизхана. Этот юноша в благодарность своему благотворителю принял его имя и назвался Ази-Гирей. В память об этом все Крымские ханы с 1462 – стали называться Гиреями. Покорив многие улусы Ази-Гирей основал новую независимую Крымскую Орду, сразу же обложив данью генуэзские народы Тавриды, разбил волжских татар, постоянных врагов Руси, а их хан Саид-Ахмет бежал в Литву, где был заточен в темницу.
В 1450 г. Василий II утвердил наследственное право десятилетнего Ивана – старшего сына: тот сделался соправителем отца. Имя наследника с титулом «великий князь» с этого времени сдало упоминаться в государственных документах.
Скончался Василий Васильевич 27 марта 1462 г. Перед смертью он хотел постричься в монахи, но бояре отговорили его. Погребен в Москве в Архангельском соборе. После Василия осталось 6 детей. В завещании он утвердил Ивана великим князем, а остальным четырем сыновьям отдал ряд городов. Таким образом, Василий вновь восстановил уделы, которые позже вновь пришлось ликвидировать его приемнику.
ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА
Время становления русской церкви совпало с периодом княжеских усобиц, нашествия татаро-монгол и последующим возвышением Московского княжества. В год нашествия монголов на Русь, в 1237 г., из Константинополя прибыл новый митрополит, грек Иосиф, который в 1240 г. бесследно исчез. В это время не было уже великого князя, он не считался столицей, а существовали два великих князя, сидевшие на двух наискось противоположных окраинах государства – Владимирский и Галицкий. Ответственность в деле избрания нового митрополита взял на себя, в 1242 г., князь Даниил Галицкий. Его выбор остановился на Кирилле, игумену одного из местных монастырей. Кирилл управлял своей церковью более 30 лет. Примечательно то, что постоянно объезжая епархии митрополии, он менее всего пребывал в самом Киеве. Киев, со времени возвышения Владимиро-Суздальского великого княжества, постепенно начал падать в политическом отношении. Сначала великие князья его должны были уступить первенство владимирским, затем они снизошли от степени простых князей. Захваченный же в 1238 г. Даниилом Галицким Киев был присоединен к его великокняжеству в качестве пригорода и получил в наместники боярина. Киеву всегда грозила опасность от татарских отрядов и от литовцев. При этих условиях он не мог быть подходящим местом пребывания митрополита, оттого Кирилл большую часть своего времени проводил на севере, во Владимире, конечно, не забывал про родной Галич. Скончался он 6 декабря 1281 г. в Переяславль-Залесском, погребен в Киеве в кафедральном Софийском соборе.
Приемником Кирилла патриарх назначил грека Максима, прибывшего в Киев в 1283 г. и скончавшегося во Владимире 6 декабря 1305 г., погребен в Успенском соборе. Приемником Максима стал в 1308 г. игумен Петр, выдвинутый Юрием Галицким. Основатель Преображенского монастыря на р. Рате, в год своего становления в митрополиты прибыл в Киев, посетил Юрия Галицкого, а в 1309 г. прибыл во Владимир. Он был сразу встречен враждебно великим князем Михаилом Тверским, который тоже отправил к патриарху, для становления в митрополиты, своего игумена Геронтия. С Тверскими князьями у Петра отношения не складывались, что более сближало его с Московскими. В Москву Петр приезжал часто, его современником сначала был Юрий, старший сын Даниила Александровича, враг великого князя Тверского, Михаила, а затем, после смерти Юрия в Орде, его брат Иван. В Москве митрополит имел свой двор сначала при церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, потом на месте будущей синодальной палаты. В конце правления митрополита Петра, в 1324 г. состоялось определение Константинопольского патриаршего Собора, согласно которому Киевская митрополия должна была отчислять Константинопольской патриархии часть денежных средств, именуемой на Руси «Константинопольский выход». Петр завещал похоронить себя в Москве. Скончался он 21 декабря 1326 г., был погребен еще в недостроенном Успенском соборе.
Приемником Петра Константинопольский патриарх поставил Феогноста. В мае 1328 г. новый митрополит, уроженец Константинополя, прибыл в Россию, посетил, прежде всего, Волынскую землю. В том же году Феогност прибыл в Москву, где Иван Данилович Калита только что получил ярлык на великое княжество. Теперь новый митрополит, имея хорошие условия быта и близость к великому князю, поселился в Москве окончательно, придав этим еще большее значение Московскому княжеству. В это время Польша и Литва, поделив между собой часть русских земель, старались иметь там отдельных митрополитов, не связанных с Москвой, с тем, чтобы как можно сильнее закрепить эти территории за собой. Поэтому митрополиту Феогносту пришлось периодически добиваться в Константинополе упразднения открывшихся патриархом Галицким митрополий (1347 г. и 1354 г.) Скончался митрополит 11 марта 1353 г. (от эпидемии чумы), погребен в пределе Успенского собора, церкви святого Петра.
В 1350 г. митрополит Феогност заболел и тогда он и великий князь обратились к патриарху с просьбой поставить митрополитом лицо, которое будет прислано из Москвы. На это последовало согласие. В 1352 г., за три месяца до своей смерти, митрополит Феогност поставил Алексея, игумена московского Богоявленского монастыря в епископы Владимирские. Летом 1353 г. Алексей отправился в Константинополь, где, правда, с неохотой, но был возведен в митрополиты, однако с тем условием, чтобы он являлся к патриарху каждые два года. В крайности ему разрешалось присылать на собор одного из своих клириков. (Известно, что Алексей, за время своего 24-летнего пребывания на кафедре, был в Константинополе только один раз). Некоторое время Алексею пришлось добиваться принятия патриархом мер против митрополита Феодорита, находившегося тогда в Киеве, ставленым незаконно болгарским патриархом Тырновским. Но Феодорит был вновь признан незаконным, вместе с этим же соборным определением патриарха утверждалось переселение митрополитов из Киева во Владимир.
Грамота патриарха 1354 г. начиналась так: «Святейшая русская митрополия, вместе с другими городами и селениями, находящимися в ея пределах, имела еще в Малой Руси город, именуемый Киев, в котором изначала была соборная церковь митрополии; здесь же имели свое жительство и преосвященные русские архиереи. Но так как [этот город] сильно пострадал от смут и безпорядков [настоящего] времени и от страшного напора соседних Аламанов и пришел в крайнее бедственное состояние…»[44 - Русская историческая библиотека. Том шестой. Часть первая. Приложения. Археографическая коммиссия, СПб, 1880, стр. 64.].
Патриарх повелел митрополиту Алексею и его приемникам пребывать во Владимире, «имея здесь свое постоянное и во веки неотъемлемое место жительства»[45 - Там же, стр. 68.] [там же, стр. 68]. Но, говорилось далее, «чтобы Киев, если он останется цел, был собственным престолом и первым седалищем архиерейским». В это время по просьбе великого князя Литовского Ольгерда, патриарх поставил митрополитом Литвы и Волыни монаха Романа. Роман изъявил свои притязания и на Киев. С большим трудом, расходуя большие деньги, Алексею удалось отстоять Киев. Кафедрой Романа был Новгородок, откуда он делал попытки распространить свою власть на Киев, брянскую епархию и даже Тверь, пользуясь тем, что тамошний князь Михаил был родственник и союзник Ольгерда.
В 1371 г. король Польский Казимир, владевший Галицией и частью Волыни, угрожая патриарху Филофею тем, что придется «крестить руссов в веру латинов, так как нет митрополита в (Малой) России, а земля не может быть без закона»[46 - Митрополит Макарий. История русской церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240—1589). Отдел первый: 1240—1448. Public Domain, 2008, стр. 23.], вынудил патриарший собор возвести присланного им епископа Антония в митрополиты Галичские с подчинением ему епископии: Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимирской (на Волыни). А великий князь Литовский Ольгерд, в свою очередь, прочил поставить отдельного митрополита не только для Литвы, но и для всей той Руси, которая по его представлению, была враждебна Москве (упоминая Тверь и Нижний Новгород). В этом патриарх ему отказал. После смерти Антония, в 1376 г., патриарх посвятил в митрополиты Киприана, с тем условием, чтобы он, по смерти Алексея, оставался митрополитом всей Руси. Еще при жизни митрополита Алексея, митрополит Киприан появился в Москве. Великий князь Дмитрий (Донской) заявил ему, что не имеет нужды в новом митрополите, когда жив «святитель» Алексей. Попытка закрепиться в Новгороде тоже оказалась для него не удачной, тогда Киприан отправился в Киев, где обосновался. (Киев уже воспринимался как город, не имеющий политического значения). Так, в России тогда было два митрополита: Алексей и Киприан.
В 1362 г. Дмитрий Иванович, при сильной поддержки митрополита Алексея, почитавшегося в Орде, получил ярлык на великое княжение. С этого времени началось наследственное, никем не оспоримое сидение московских людей на великокняжеском престоле.
Митрополит Алексей скончался 12 февраля 1378 г. сам Алексей своим приемником видел основателя Троицкой обители Сергия Радонежского, но тот решительно отказался. Тогда великий князь Дмитрий указал на своего духовника Михаила, называвшегося Митяем. О нем как о кандидате пошло представление в Константинополь еще при жизни Алексея. Сам же Михаил, по настоянию Дмитрия, согласился принять постриг за два года до кончины митрополита Алексея, и был поставлен архимандритом Спасского придворного монастыря.
Но кончину Алексея ожидал в Киеве и митрополит Киприан. Получив известие о ней, он в июне 1378 г. прибыл в Москву, сумев даже миновать кордоны, которые, в ожидании его приезда, были поставлены великим князем. Однако в Москве он был схвачен, посажен в заключение и с бесчестием выселен. (К этому времени относится его письмо к Сергею, в котором он жаловался на все перенесенное). В Москву же от патриарха Макария пришла грамота, в которой отрицались права Киприана, а церковь «Великой России» вручалась архимандриту Михаилу, и предлагалось последнему прибыть в Константинополь для посвящения.
К этому времени Михаил уже был возведен великим князем, в согласии с боярами, на двор митрополичий. Почти полтора года он пробыл в качестве нареченного митрополита, и у него даже возникла мысль, что его поставление было совершенно в Москве русскими епископами, на что соглашался и великий князь. Но против этого решительно восстал Суздальский епископ Дионисий. Духовенство, вообще не любило Михаила, собиравшегося навести в церковных делах больше порядка и смотрящего на церковь несколько иными глазами. Так интересно, что Михаил оказывал немалую поддержку Стефану в его миссионерской работе.
В Константинополь патриарх вызвал и архимандрита Михаила и епископа Дионисия, имея на него положительные отклики. По просьбе Михаила великий князь должен был задержать Дионисия в Москве, чтобы тот не помешал намеченной миссии. Однако Дионисию удалось освободиться от надзора, дав обещание не ехать в Царьград, с поручительством за него Сергия. Но освободившись, он тайно выехал в Константинополь, заставив этим поспешить с поездкой туда же в июле 1379 г. Михаила. Отправляя Михаила, великий князь Дмитрий снабдил его незаполненными хартиями или бланками, припечатанными великокняжеской печатью, в которых он мог вносить от имени Дмитрия грамоты и заемные письма или векселя. Путешествуя по Черному морю, когда уже был виден Константинополь, Михаил внезапно заболел и скончался. Спутникам Михаила надлежало было вернуться в Москву, но они решили провести аферу с имевшимися у них на руках ценными бумагами. После долгих споров три архимандрита остановились на Пимене, архимандрите Переславского Горицкого монастыря. Его имя было внесено в пустую хартию, как прошение великого князя. Подложность этого ходатайства не могла быть не известна в патриархии. Но туда потекли крупные средства, и Пимен был поставлен митрополитом. Огромные суммы денег были израсходованы, вместе с тем были взяты большие суммы в долг у константинопольских банкиров.
У самих посланцев оставались на руках не малые средства от всей этой операции. Все это время в Константинополе находился Суздальский епископ Дионисий, который пробыл там три года. Он не был поставлен митрополитом, а возведен только в сан архиепископа. Узнав о случившемся, великий князь разгневался и, не желая принимать Пимена, который не спешил возвращаться из Константинополя, Дмитрий пригласил на кафедру владыку Киприана и тот прибыл в Москву весной 1381 г. Через полгода вернулся и Пимен. Не доезжая Москвы, он и члены его посольства были схвачены. Посольство посадили «в железа», а Пимена сослали.
Вскоре Киприан впал в немилость великому князю за оставление Москвы во время нашествия и сожжения ее ханом Тохтамышем в 1382 г. Его выслали, митрополитом же великий князь признал Пимена, за которого несколько раз ходатайствовал патриарх. Вскоре из Константинополя вернулся архиепископ Дионисий. Он подробно осведомил великого князя о поведении Пимена в Константинополе, после чего Дмитрий низложил Пимена, а в Константинополь послал Дионисия для постановки его митрополитом. Но по пути, в Киеве Дионисий был схвачен князем Владимиром Ольгердовичем и там 15 октября 1385 г. скончался.
В Константинополе, куда отправился Пимен и Киприан, принятие решения, выбора Московского митрополита, растянулось на три года. В 1389 г. патриарх Антоний и собор провозгласили окончательно Киприана митрополитом Киевским и всей России. Было подтверждено низложение и отлучения Пимена. Он до этого недолго побывал в Москве и на обратном пути в Константинополь умер в сентябре 1389 г. в Халкидоне.
Когда митрополит Киприан занял кафедру митрополии, то в своем лице он соединил кафедры Москвы и Литовской Руси. Кафедра же Галиции оставалась особой митрополией. После смерти Галицкого митрополита Антония (зима 1391—1392 гг.) только часть Волыни оказалась в составе Литвы и церковно была подчинена митрополиту Киприану. Но из-за неудачных кандидатов, представлявшихся патриарху, Галицинская митрополия управлялась экзархом патриарха. История с Пименом ухудшила отношения с греками как Дмитрия Донского, так и его сына Василия I. Но помощь от России продолжала оказываться грекам, воевавшим с турками, как при митрополите Феогносте, так и при митрополите Киприане. Киприан скончался 16 сентября 1406 г., погребен в Успенском соборе.
В год смерти митрополита Киприана открылась прямая вражда, приведшая к войне, между великим князем Литовским Витовтом и его зятем великим князем Московским Василием I. Витовт не хотел иметь одного с Москвою митрополита. Поэтому, одновременно с представлением Василия I, просившего патриарха о поставлении митрополита, Витовт представил своего кандидата на отдельную Литовскую митрополию, грека, князя Полоцкого Феодосия. Но патриарх поставил в сентябре 1408 г. Фотия митрополитом над всей Россией.
1 сентября 1409 г. Фотий, в сопровождении послов императора и патриарха, прибыл в Киев. Витовт вначале встретил его недоброжелательно, но затем ему ничего не оставалось, как смириться с положением. В Москву Фотий прибыл 22 марта 1410 г. Но уже через некоторое время Витовт задумал поставить в митрополиты Литовского игумена Григория Цамблака, сменившего митрополита Киприана.
Болгарин из Терново, Григорий Цамблак, состоял при болгарском Терновском патриархе, был игуменом Дечанского монастыря в Сербии и Плинаирского в Константинополе. Он направлялся к митрополиту Киприану, но узнав в Литве об его пленении, остался там. Имея такую благородную ветвь в руках, Витовт решил воспользоваться подвернувшимся случаем. Тем временем митрополит Фотий выехал в Литву, чтобы переговорить с Витовтом, в крайнем случае, оттуда отправиться в Константинополь для воспрепятствование его намерениям. Однако по прибытии в Литву, митрополит Фотий по приказу Витовта, был схвачен, ограблен и, не пропущенный в Царьград, вернулся в Москву. Григорий же прибыл в 1411 г. в Константинополь. Фотию все же удалось воздействовать на патриарха, вследствие чего Григорий не только не был поставлен митрополитом, но из-за смущения в церкви был снят со священнического сана с последующим отлучением. Когда Григорий возвратился обратно в Литву с отказом, Витовт собрал епископов и уговорил их поставить его митрополитом вопреки патриарху. В 1415 г. Литовские епископы поставили Григория митрополитом в Новгородке. В особой грамоте епископы оправдывали свой поступок тем, что митрополит Фотий, по их уверениям, пренебрегал Киевской половиной митрополии, заботясь только о собирании дани. Митрополит Фотий, ответив своим посланием, обратился за помощью к патриарху. Патриархи Евфимий и его приемник Иосиф предали Григория отлучению. Несмотря на это Григорий продолжал оставаться митрополитом. Зимой с 1419 г. на 1420 г. Григорий скончался. В 1420 г. митрополит Фотий встретился в Новгородке с Витовтом, сумел примириться с ним. Теперь Литва снова соединилась в церковном отношении с Москвой.
При митрополите Фотии Галиция вновь соединилась с митрополией России. В 1412 г. в своей поездке в Литву митрополит Фотий посещал Галич, а в 1421 г. он снова был в Галиче и Львове. Фотий скончался 1 июня 1431 г.
После кончины Фотия в Москве предложено было представить на его место русского кандидата. Но выбор такового был задержан княжескими спорами.
В 1432 г. вел. князь Василий II избрал кандидатом в митрополиты человека, в лояльности которого великий князь не сомневался, епископа Казанского и Муромского Иону, который с 1433 г. назывался «нареченным в святейшую митрополию русскую». В этом же году великий князь Литовский Свидригайло, преемник Витовта, послал в Константинополь епископа Смоленского Герасима, для постановки его в митрополиты, что и было сделано. Герасим считал себя не только митрополитом Литвы, но и «на русскую землю». Таковым он упоминается в псковских и в третьей новгородской летописях. В 1434 г. Герасим в Смоленске поставил Евфимия архиепископом Новгородским. Герасим и Свидригайло намеривались принять участие в начавшемся соединении церквей и пересылались с этим с папой Евгением IV. Но вскоре Свидригайло заподозрил Герасима в тайных сношениях с Сигизмундом (сыном Витовта). Герасим был схвачен вблизи Смоленска, сослан в Витебск и в июле 1435 г. сожжен. Княжеская смута в России продолжалась.
В 1436 г. Василий II созвал всех архиепископов и епископов для подтверждения кандидатуры на место митрополита Рязанского архиепископа Ионы. Когда тот прибыл в Константинополь для рукоположения, то выяснилось, что его место уже занял грек Исидор. В тот момент византийцы готовились к заключению унии с католиками, в обмен на кафедру надеялись получить военную помощь против турок. Но, помня, сколь болезненно воспринимались на Руси любые идеи контакта с католиками, они вызвали на московскую кафедру человека, известного, с одной стороны, своим латинофильством, а с другой – даром убеждения. К этому времени в Киеве тоже не было митрополита и, используя этот момент, Исидору удалось объединить две митрополии.
В Москву Исидор прибыл в начале апреля 1437 г., сопровождаемый владыкой Ионой. Василий II был очень недоволен назначением митрополита без его воли и прошения, и принял его только не желая рушить добрые отношения с Константинополем. В сентябре того же года Исидор отправился на Флорентийский собор, был главным действующим лицом по принятию унии, что даже удостоился звания кардинала-пресвитера и легата от ребра апостольского на провинции Литвы, Ливонии и всей России и на города, диоцезы, земли и места Лехии, т. е. Польши (вероятно, русскую Польшу или составлявшую русскую часть Польши Галицию).
Акт гласил, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, имеющие одно начало; есть чистилище, где грешные души очищаются посредству наказания и степенью соразмерной тяжести своего греха: евхаристия может совершаться как на квасном, так и на пресном хлебе; Папа как глава Церкви имеет первенство во всем мире[47 - Основные положения Флорентийского собора: «Святой Дух исходит через Сына из Отца, указывает на тот же смысл, которым именно обозначается, что и по мнению греков Сын есть столько же причина, как и Отец, или согласно с латинянами – принцип субсистенции Святаго Духа. Кроме того, мы объявляем, что изречение Filiogue (и от Сына) правильно и пристойно присоединено к символам, с тою целию, дабы отчетливее обозначить истину. Точно также мы исповедуем (второй спорный пункт), что тело Господа может осуществляться как в неквасном, так и в квасном пшеничном хлебе, и что священники, каждый по обычаю своей церкви, западной ли, или восточной, могут совершать евхаристию на том или другом хлебе. Далее мы исповедуем (третий спорный пункт, вместе с тем и первое оффициальное объявление со стороны римско-католической церкви касательно учения о чистилище), что души покаявшихся умерших в любви к Богу, но за свои грехи и упущения еще не принесших достойных плодов покаяния, по смерти очищаются посредством наказания в чистилище. Но в облегчении этих наказаний им полезны ходатайства живых верующих, особенно жертва святой литургии, молитвы, милостыни и другие дела благочестия, обыкновенно совершаемыя верующими за других верующих сообразно с церковными установлениями. Души же тех, кто после крещения не запятнали себя никаким грехом, равно как и тех, кто хотя и окаляли себя грехами, но в жизни или по смерти, как сказано выше, снова очистились, души их тотчас же будут взяты на небо и будут допущены к светлому зраку триединаго Бога, но согласно с заслугами, одне в большей, другия в меньшей степени. Души же умерших в собственном или смертном грехе, или только в прародительском, немедленно идут в геену, но подвергаются неравным наказаниям. Далее мы объявляем, что священной апостольской кафедре и римскому епископу принадлежит первенство, и что римский епископ есть приемник святаго князя апостолов Петра, истинный наместник Христа, глава всей церкви и отец и наставник всех христиан; что ему в лице святаго Петра дана Господом нашим Иисусом Христом также и полная власть пасти всю церковь, править и управлять ею по тому образцу и способу, как это указано и в постановлениях вселенских соборов, и в священных канонах. Сверх сего, мы возобновляем установленный в канонах порядок прочих досточтимых патриархов, именно, что патриарх константинопольский есть второй после римского епископа, третий же патриарх александрийский, четвертый – патриарх антиохийский, пятый – патриарх иерусалимский, с сохранением всех их привилегий и прав. Дано во Флоренции, в открытом заседании собора, торжественно происходившем в лето от Рождества Господа 1439, 6-го июля, в девятый год нашего первосвященства» (История христианской церкви от апостольскаго века до наших дней. В двух томах. Том второй. Сочинение Джемса С. Робертсона и И. И. Герцога. Пер. А. П. Лопухина. И. Л. Тузова, СПб, 1891, стр. 540—542).].
Узнав о принятии унии в Москве, наступило смущение. Войдя в контакт с Афоном, Василий II узнал, что и в Византии духовенство (среднего звена) и миряне к унии отнеслись с негодованием. Прожив в Литве почти год, 19 марта 1441 г., на третье воскресенье великого поста, Исидор прибыл в Москву, где в Успенском соборе сразу пел молебен за великого князя и за все православное христианство. Затем Исидор совершил литургию, на которой велел поминать «вопервых» вместо имени константинопольского патриарха имя папы римского Евгения; по окончании же литургии он велел протодьякону «с орарем на амвонь и велегласно» прочесть грамоту Восьмого собора, или акт соединения. Василий Васильевич, советовавшийся три дня с русскими епископами, князьями и боярами, на четвертый день, «в середу на крестопоклонной недели», приказал Исидора взять под стражу, его поместили под домашний арест в Чудов митрополичий монастырь. Собранный Василием церковный собор, угрожая смертной казнью, без успеха старался убедить Исидора от заблуждений. Просидев в Чудовом монастыре весну и лето, он ночью 15 сентября 1441 г. со своими учениками Григорием и Афанасием бежал из Москвы. Его не преследовали. Он объявился в Твери и князь Борис Александрович посадил его «за приставов». Но Василий II приказал выпустить его (на великом посте 1442 г.) Некоторое время он был в Новгородке у Литовского князя Казимира. Но и там он почувствовал себя неловко среди православных. Оттуда он направился к папе. В 1452 г. Исидор из Рима выехал в Царьград, чтобы действовать в пользу унии, но и там побывал в тюрьме. «Кардинал Исидор, неузнанный, успел выкупиться за несколько монет на другой же день взятия Константинополя и бежал в Рим»[48 - Архимандрит Арсений. Летопись церковных событий и гражданских, поясняющих церковныя от Рождества Христова до 1879 года. Издание новое. Славянская Печатня (И. П. Вернадского), СПб, 1880, стр. 553.]– пишет епископ Арсений. Папа Николай дал ему титул патриарха Константинопольского и декана кардинальской коллегии. Умер он в Риме в 1463 г. в звании титулярного Константинопольского патриарха и старейшего кардинала.
Бегство Исидора стало хорошим основанием для лишения его сана митрополита, и он даже был объявлен еретиком. После вступления Константинопольского патриарха в церковную унию русская церковь во главе с великим князем заняла позицию отторжения от Византийской церкви.
В феврале 1446 г. Дмитрий Шемяка занял Москву. Василия ослепили и отправили в Углич. Свержение произошло лишь вследствие того, что у народа было слишком много к Василию Васильевичу претензий. Чтобы иметь со стороны церкви поддержку Шемяка пригласил русского епископа Иону исполнять обязанности митрополита. Вскоре Иона отправился за детьми Василия, скрывающихся от Шемяки в Муроме (Иона формально оставался Рязанским епископом, а Муром входил в состав Рязанской епархии) и отправил их к родителям в Углич, под общий надзор. Осенью 1446 г. Шемяка собрал собор епископов и архиепископов и игуменов, где проводил кандидатуру Ионы в качестве «исполняющегося обязанности» митрополита, но получить абсолютную поддержку церкви ему не удалось. После собора Шемяка освободил Василия Васильевича из заточения, вокруг которого сплотились все московские верхи. В декабре 1446 г. Москва была захвачена приверженцами Василия, а в феврале 1447 г. в нее въехал и сам Московский князь. Еще несколько лет Шемяка будет пытаться организовать северные районы Руси против Василия II, но чаще всего ему придется бегать, пока в 1453 г. в Новгороде его не настигнет приготовленная в Москве отрава.
15 декабря 1448 г. на соборе епископов Иона, по настоянию Василия II, был, наконец, утвержден Московским митрополитом уже не спрашивая разрешения у Константинопольского патриарха. Это положение было подтверждено шестью епископами: Ефремом Ростовским, Варлаамом Коломенским, Питиримом Пермским, Авраамом Суздальским присутствующие при посвящении. Новгородский архиепископ Евфимий и епископ Тверской прислали свои грамоты о согласии.
С этого момента, учитывая взятие Константинополя Турцией 29 мая 1453 г. все митрополиты русской церкви ставятся епископами русских епархий, теперь русская церковь становится автокефальной.
Е. Голубинский пишет: «В человеческой истории, как известно, очень не мало совершенно неожиданного. Флорентийская уния имеет весьма неожиданное и в тоже время весьма важное значение в истории русской церкви: от нея видеть свое начало новое мнение Русских о православии Греков, – мнение столько же с первого взгляда невероятное, сколько невероятно то, что именно от нея ведет начало. Греческие архиереи, присутствовавшие на Флорентийском соборе [в связи с политической обстановкой, т.е. напора турок], имели слабость предать православие латинянам, но наибольшая часть их тотчас же после возвращения с собора искренним образом в этом раскаялась… Никому, кто хоть сколько нибудь знает, как принята было уния Греками, не придет в голову подумать, чтобы она повредила у Греков чистота православия (ибо в действительности, вовсе не быв ими принимаема, она напротив решительным образом укрепила их в преданности православия), и однако у нас вскоре после Флорентийскаго собора было провозглашено, будто уния повредила у Греков чистоту православия, так что будто бы оттоле истинное чистое православие осталось у нас одних – Русских, каков взгляд на поврежденность православия у Греков, впервые высказанный после Флорентийскаго собора, был сохраняем нашими предками вплоть до патр. Никона… Эта уния случайным образом явилось для Русских таким образом, на которое они могли указывать и ссылаться, как на причину
… В период времени совершения этих деяний Греки вовсе не стали хуже, чем были прежде; но Русским, которые дотоле не знали их хорошо с худой их стороны, легко могло показаться, что они вдруг нравственно упали. Эта мысль о внезапном нравственном падении Греков, повод к которой подали они сами, быв перенесена из области нравственной в сферу вероучения, давала Русским простой способ объяснить то, каким образом могло случиться, чтобы Греки отступили от чистоты истиннаго православия: объяснение заключалось в том, что Греки внезапно пали. И вот, предки наши, легко объясняя себе дело, и начали учить, что были древние Греки, которые твердо держались чистоты истиннаго православия, и что потом заступили место их новые Греки, которые пали и изменили чистоте истиннаго православия…
»[49 - Голубинский Е. Е. История русской церкви. Период второй, Московский. Том II, от нашествия Монголов до митрополита Макария включительно. Первая половина тома. Импер. Общ. Истор. и Древн. Росс. при Мос. Универ., Москва, 1900, стр. 1 – 458—460, 2 – 468.].
Поскольку греки, по мысли русских, отступили от истинности, то логически назревало желание прекратить духовное рукоположение от Константинопольского патриарха-униата. Этому способствовало занятие императорского престола в начале 1449 г. Константина XI, который тотчас объявил себя, вопреки брату, сторонником православия и противником унии, и факт взятия Константинополя турками в мае 1453 г. «Но будучи противником унии у себя дома, император, очевидно, не мог требовать ответа у Русских: как смели они поставить себе православнаго митрополита без спроса патриарха-униата. Когда император наконец формальным образом возстановил в Константинополе православие и низложил патриарха-униата, Русские не только не боялись более запроса, но сами решились известить императора о совершонном ими самовольном поставлении митрополита и просить у него извинения в своем деянии»[50 - Там же, стр. 485.]. Но это послание, написанное в июле 1452 г., так и не было отправлено. В 1453 г. Константин, в борьбе с турками, не надеясь ни от кого получить помощь, кроме папы, возобновил переговоры об унии, которые были начаты еще в 1452 г. Конечно, на Руси это обстоятельство стало сразу известным. Поэтому было нелепо отправлять это послание, как и опасаться, что из Константинополя придет запрос относительно их самовольного поступка, поскольку император, первоначально объявивший себя против унии, как мог спрашивать с русских за то, что они были ее противниками, что, собственно, и привело к самостановлению.
«Как бы то ни было, – резюмирует Голубинский, – дали или не дали патриархи свое формальное дозволение Русским на то, чтобы ставить им своих митрополитов в самой Москве, но во всяком случае положительного известно, что они не препятствовали открытым образом против самого становления. Следовательно, если они не давали на него формальнаго дозволения, то с охотой или неохотой допустили и признали его как факт»[51 - Там же, стр. 513.].
Взятие Константинополя турками добавило русской стороне более весомое объяснение независимости своих митрополитов от патриархов, причем, несмотря на то, что последние снова начали быть строго православными. Как император был мирским главою патриарха Константинопольского, утверждал его в звании и возлагал на него инсигнии, так тем же стал по отношению к нему и султан, вследствие чего патриарх превратился в раба христоненавистного бусурмана: не могли русские допустить, чтобы их митрополит получал посвящение от раба бусурмана – чтобы бусурманская скверна, которую султан сообщал своими руками патриарху, переходила на русского митрополита, а через него и на весь русский люд.
Заступив на митрополичью кафедру первое, что сделал Иона, это канонизация первого митрополита в Московской Руси Алексея, тем обозначив свои позиции освещения истории Московского княжества. При Ионе произошло полное разъединение Русской церкви на Московскую и Киевскую. Скончался Иона в марте 1461 г., на соборе 1547 г. он был канонизирован.
После того, как Константинопольским патриархом стал Григорий III Мамма сторонник унии и проживающий в Риме, Рим в лице православного Византийского патриарха стал вести активную деятельность по увеличению своей духовной паствы. В 1458 г. патриарх Григорий поставил митрополитом Литовско-Галицким сторонника унии Григория, болгарина, числившегося тогда игуменом Константинопольского монастыря святого Димитрия. С этого момента русская церковь на западе России разделяется на несколько отдельных самостоятельных церквей. Григорий пытался утвердить в своей митрополии унию и стал притеснять православное духовенство. Киевская же митрополия старалась найти себе опору внешне, но больше связывала себя не с заинтересованным в ней Московским государством, а с Константинопольскими патриархами, которых самих следовало уже защищать от турок. Так, Киевских митрополитов принято было ставить не иначе, как с благословения патриарха. Но, в общем своем ходе, внутреннее управление митрополии в Литве, как и в Москве велось независимо от патриарха. Патриарх, каким бы не был, уже не в состоянии был существенно что-либо изменить.
Все митрополиты жили обыкновенно в Новгородке Литовском, по временам ездили в другие города, чаще в Вильну, как в столицу, но Киева не посещали более 150 лет (до конца XVI в. Только Макарий в 1497 г. отправился в Киев, чтобы разобраться в тамошних делах, но в Мозырском уезде Минской губернии был убит крымскими татарами). Церковью в Галиции Киевский митрополит управлял через наместников, называющихся справцами. Справец ведал округом Галича. Проживал он в имении за городом. При существовании там церкви жило высшее духовенство (крылос). Соборная церковь именовалась крылошанскою, а село – Крылосом.
В целом существование православной церкви на западе притеснялось. В 1509 г. король Сигизмунд I дал латинскому Львовскому архиепископу права назначать справца, как он выразился в грамоте: «по долгу христианскаго государя, чтобы схизматики в Галиции удобнее могли быть привлекаемы к истинной вере»[52 - Митрополит Макарий. История русской церкви. Том IX. Книга IV. Тип. Р. Голике, СПб, 1879, стр. 204.]. Произошло это когда Киевские митрополиты стали именоваться и Галицкими. Права православия стеснены были до крайности. Их свидетельства не признавались магистратом, они вносили десятину в пользу латинских приходов, магистрат назначал православных священников, вносилась поголовная подать «за схиму». Теперь для поддержания себя и своей веры западные православные стали объединяться в братства.
