– Возможно. Выводы уж делайте сами.
– Татуировки на нём имеются?
– Нет, ничего такого.
– Он всё время был без сознания? В себя не приходил? Может, бормотал что-то?
– Нет. Сами понимаете, с такими ранами человек почти труп.
– А кто его в больницу доставил?
– Спросите у дежурного врача в приёмном отделении. Они должны были всё записать.
– Спасибо, Артур Генрихович.
– Не за что, Серёжа. Заходите.
– Лучше бы не понадобилось…
Получив медицинское заключение, Сергей пошёл в приёмный покой, где опросил дежурный персонал и под протокол изъял вещи пострадавшего, сложенные в тряпичный мешок. Подробно рассматривать их не стал, отложив это важное мероприятие до возвращения в отделение. Только составил опись, попутно полистав странную, явно самодельную тетрадь, сшитую из плотных квадратных листов темноватой бумаги. Да, на ней были записи! Правда, с этими каракулями предстояло ещё разобраться – Сергей навскидку не смог прочесть ни единого слова, – но не беда. Появлялся реальный шанс узнать о валяющемся в реанимации мужичке хотя бы что-то. Тетрадь была плотно завёрнута в кусок тонкой кожи, поэтому листы и чернила не размокли, поскольку по утверждению рыбаков, нашедших этого бородача, тот лежал наполовину в воде. Успел, как видно, поплавать. Вывод – после того, как его пытались зарезать, он попал в воду. Либо сам туда сиганул, спасаясь от преступников, либо те его сбросили, чтобы расправиться окончательно и замести следы.
В дежурной части Сергей передал собранный материал Михалычу.
– А рапорт? – немедленно потребовал тот, полистав бумаги.
– Я ещё работаю. – Опер показал мешок с вещами, закинул его на плечо и пошёл в свой кабинет.
– Ну-ну, Дед Мороз, – хихикнул Михалыч в спину. – Смотри, не надорвись.
В кабинете уже сидел вернувшийся с обеда Андрей Селивёрстов, напарник Сергея по «земле» или «зоне», как называли оперативники свой участок работы.
Увидев мешок на плече напарника, тот просиял:
– О, подарочки! К чему бы это? Новый Год, вроде как, прошёл. Да и День Победы вчера был, если мне память не изменяет…
– И ты туда же, – недовольно буркнул Сергей, бросив тощий мешок на стол.
Достал из него кальсоны, рубаху, развесил на спинки стульев. Нательный крестик и тетрадь взял в руки, усаживаясь на своё рабочее место.
– Чьё добро? – поинтересовался Андрей, подходя к столу напарника и внимательно разглядывая одежду. – Где такое старьё раздобыл, на барахолке?
– Мужика на Жиздре подрезали. Сейчас в больничке прохлаждается.
– А, слыхал. Наша зона?
– Даже не сомневайся.
– А телесняки какие?
– Тяжкие. Проникающие ранения.
– Значит, и «тяжи» подключатся.
– Само собой… Его рыбаки нашли. Надо бы разыскать их, опросить да на Жиздру вывезти, чтобы место показали. Протокол осмотра, все дела…
– Шашлычок, мангал, выпивка, девочки, – продолжил Андрей неполный, на его взгляд, список оперативно-розыскных мероприятий.
– Всё бы тебе развлекаться. Работать надо. У нас, между прочим, конкретный висяк намечается. Причём по тяжкому преступлению против личности.
– Да разве ж я против работы? – изобразил возмущение напарник. – Обеими руками за. Просто предлагаю совместить приятное с полезным. Один хрен весь день там проторчим. Уж лучше делать это в хорошей компании да под нормальную закуску. Понятые, опять же, понадобятся. А на природе лучшие понятые – это девочки.
– Ладно, философ, – смирился Сергей и переключил внимание напарника на одежду, которую тот успел скрупулёзно рассмотреть и даже ощупать, разве только не понюхал. – Что по поводу этого скажешь?
– Ну-у… Не знаю, конечно, в каких местах и какие ранения у того мужика, но предположу, что они совпадают с повреждениями на штанах и рубахе. Значит, он был в них во время нападения.
– Логично. Дальше.
– Возможно, даже вероятнее всего, на нём была и другая, верхняя одежда.
– От которой он избавился, пока плавал?
– Или его раздели.
– Почему не догола? Не проще ли камень на шею и в воду?
Андрей взъерошил волосы:
– М-да, не складывается как-то. Выходит, он сам того… в реку бултыхнулся. Спастись хотел?
– Значит… – поддержал его Сергей, подталкивая к выводам.
– Это бандитская разборка, – выдал напарник.
– Либо наезд братков за долги, долю в бизнесе, а равно месть, ревность, борьба за наследство и ещё куча всяких мотивов.
– Вот умеете вы, товарищ капитан, всю малину обос…
– Поручик, молчать!
– Есть молчать. – Селивёрстов шутливо вытянулся, щёлкнув каблуками, но тут же расслабился, схватил со стула окровавленную рубаху, приложив к своим плечам. – Он какого роста?
– Не измерял. На кровать поместился нормально. Примерно среднего.
– Сто семьдесят пять, как и я. Смотри, рубашка не длинновата? И рукав, глянь, явно пальцы скрывает.
Да уж, подол рубахи свисал ниже колен, рукава только чуть короче. Ворот… А нет никакого ворота, прореха одна с парой завязок. На рукавах, кстати, тоже тесёмки болтаются. И на штанах.
Словно уловив мысли напарника, Селивёрстов откинул рубаху и схватился за кальсоны. Демонстративно потрепав завязки на поясе и концах штанин, многозначительно хмыкнул:
– Материальчик-то дерьмовый, под старину. Такие шмотки, наверное, наши деды ещё при царе Горохе носили.
– Плюс ко всему на нём было это. – Сергей показал крестик.
Андрей отшвырнув кальсоны, мгновенно утратив к ним всякий интерес. Выхватил из руки напарника золотую вещицу и поднёс к глазам.
– Так, так, так… – бормотал он, разглядывая сам крестик и продетый через его петлю кожаный шнурок. – Интересное литьё. Никакого распятья, чисто крест. Завитушки на концах лопастей, как у лилии…
– Он вообще православный? Может, католический или кельтский?
– Нет, нет. Видишь вдавленные круги – один в центре и четыре на лопастях? Это символ Христовых ран.
– Да? Откуда столь глубокие познания? – удивился Сергей.
– Поработаешь с моё среди нумизматов, ещё не то знать будешь, – усмехнулся напарник. – Вот по этим завитушкам, кстати, можно сказать, что крест исконно русский и относится к домонгольской эпохе. А золотые кресты, насколько я знаю, носили только князья.
– То есть ты хочешь сказать, что у нас в больничке лежит сейчас древнерусский князь?
– Ага, раненый на Куликовом поле. Чего ты передёргиваешь? Лучше нормальную версию выдай.
Ермаков поморщился. Не нравилась ему эта история, ох не нравилась! Но единственный разумный вывод, пришедший в голову ещё там, в палате реанимации, он всё же озвучил:
– Реконструкторы.
– Вероятно, – согласился Селивёрстов. – По крайней мере, начать желательно с них. Надеюсь, это поможет хотя бы личность нашего терпилы установить. Оттуда и плясать будем.
– Кстати, о личности. – Сергей развернул тетрадь. – Очень хочется верить, что перед нами его личный дневник.
– Ну-ка, ну-ка… – Напарник, взяв стул, подсел к Ермакову. Пролистнув первые страницы, исписанные торопливым убористым почерком, чертыхнулся: – Абракадабра какая-то. Буквы, вроде, наши, а написаны непонятно. Вот здесь явно читается «начал». Почему-то с твёрдым знаком на конце. Но дальше… Это что за буква?
– Так в старину писалось «е».
– Правда? Тогда это слово «вести». Потом «дые…» Нет, «днев…» «Дневник», точно! Смотри, он пишет «и» как латинское. Что за чудак. Если хотел зашифровать, придумал бы что-нибудь позаковыристей.
– Тогда бы мы не прочли. А так помучаемся, глядишь, ясно всё станет.
– Ага, и за что его хотели ухлопать – тоже. С именами, фамилиями, адресами бандитов.
– Размечтался, – не сдержал улыбки Ермаков. – Сгоняй лучше к тяжам. Пора их подключать.
– Вообще-то у них телефон имеется. Сейчас позвоню. – Андрей вернулся за свой стол и снял трубку. – Алё, Николя. Привет, Селивёрстов беспокоит. В курсе, что у нас подрез?.. Тяжкие, конечно. А как ты хотел?.. Неизвестный… Неизвестно… Требуется найти и опросить… Надо ехать… Вот и заходи к нам в кабинет, столько интересного расскажем и покажем. Давай, давай, ждём. – Отключив трубку, вставил её обратно в аппарат. – Часа через два прискачут. Сказали, что сегодня некогда, но с материалами ознакомятся.
– Ну и ладно. Всё равно им отпишут. А мы пока поработаем немного, с рыбаками этими пообщаемся. Их один чёрт опрашивать. Поехали?
– Куда ж деваться. Попёрли, – вздохнул Андрей и нехотя поднялся из-за стола.
Рыбаков нашли быстро – все они разбрелись по домам после неудачной рыбалки, словно в ожидании прихода полицейских. Двоим завтра нужно было выходить на работу, третий был ещё в отпуске, вот с ним и сговорились на следующий день съездить на место обнаружения пострадавшего. Селивёрстов обещал организовать «самых клёвых понятых», какие только есть в Перемышле, с чем и отбыл вечером домой. А Сергей, пользуясь очередным затишьем и отсутствием шумного напарника, засел в кабинете изучать дневник.
Итак, первые слова расшифрованы. По ним, в принципе, можно методом подстановки прочесть и остальные. Кропотливая работа, но вполне выполнимая.
Взвесив толстую тетрадь в руке, опер вздохнул, положил её перед собой и раскрыл первую страницу…
Глава 2
Дневник Ярославина, листы 1—4
20 января 2018 (1238)
Начал вести дневник. Наверное, чтобы не забыть, кто я есть на самом деле. А то последние события заставляют иной раз думать, что у меня раздвоение личности. Причём, какой из них отдать предпочтение, не имею ни малейшего представления. Поэтому обо всём по-порядку.
Итак, зовут меня Роман Инг… Ну вот, опять сбиваюсь – Роман Игоревич, конечно. Роман Игоревич Ярославин, родившийся 12 января 1985 года в Рязанском улусе Великой Орды. Сейчас мне 33 года. Неделю назад исполнилось, кстати. Только теперь узнал, когда уточнил сегодняшнюю дату. До этого всё некогда было. Вступил, как говорится, в так называемый возраст Христа, хотя мало кто у нас почитает сейчас этого бога, даже среди русских. Но мы, Ярославины, твёрдо придерживаемся старой дедовской веры. За это нас и монголы ценят. Уж сколько поколений улусбеки подтверждают наше право владеть Коломенским сомоном. Но сомонат влечёт и определённые обязательства – не совсем приятные, так скажем. В частности, я должен содержать в боеготовности, а по первому требованию улусбека и выставить в любое время, тысячу обученных и полностью экипированных солдат с самопалами, пушками и лошадьми. Это в случае войны, само собой, или других боевых действий. Да ещё сам возглавить этот отряд, став тысячником Великого монгольского войска. Хорошо, если для отражения набега соседей. А если для усмирения какого-нибудь восставшего улуса или завоевательного похода в соседние страны? Нет, это не по мне.
Так однажды и случилось. В декабре 2017 года взбунтовался Новгородский улус. Хоть я и не люблю новгородцев за их прижимистость и двуличие, но в безрассудстве и храбрости им не откажешь. Всё же русские люди. Словом, пришёл приказ улусбека готовить мне свою тысячу для похода на Новгород. Тут и мои воины возмутились. У многих там родственники. Не посмел я пойти против их воли. Испросил только, знают ли, чем это нам грозит. Они знали – смерть для всей тысячи. У монголов на этот счёт разговор короткий, копьё в брюхо или пулю из самопала в голову.
Кроме нашего сомона ещё три не дали солдат. Улусбек побоялся сам идти нас усмирять с остатками тумена, хоть и людей у него было больше. Обратился за помощью к самому беклярибеку. Тот послал ещё тумен из татар. Против этих шестнадцати тысяч мы и вышли сражаться на лёд Оки, как здесь же в стародавние времена бились наши предки, отстаивая свою независимость, преградив монголам путь в Святую Русь. Полегли они тогда, и мы готовы были полечь во славу геройских дедов наших. Просто предел терпению настал. Думали, может, хоть эдак новгородцам подсобим.
Январь уже вступил в свои права, когда выстроил я нашу малую рать против рати монгольской. Редкие пушки по флангам, чтобы в обе стороны вдоль реки палили. Прикрыл их пехотой с самопалами, а в центре – конница. Славно бились ребята, много татар положили, да только сами сгинули. Когда заряды к пушкам да самопалам закончились, начали стрелы пускать. Ну, нас-то в обороне особо ими не возьмёшь. Мы широкие надолбы поставили, а вот наступающим несладко пришлось. Ещё и бомбисты им свои подарки подкидывали. Правда, и моим парням от вражеских бомб досталось. В общем, подобрались к нам татары ценой больших потерь. Тут уж сабли да штыки в ход пошли. Последний аргумент, как говорится.
Зажали нас со всех сторон. Чую, сейчас додавят. Собрал своих ребят, самых основных, самых умелых, посадил на коней да и вдарил вправо. Прорвались мы, и ходу. Не думали тогда, что дальше делать будем. Ведь не уймётся улусбек, пока всех не переловит. Ему перед беклярибеком ответ держать. А он хитрым лисом оказался. Спрятал десяток пушек на берегу, за излучиной. Как знал, что этим путём прорываться будем.
Ну, пальнули по нам неслабо. Конь подо мною и пал. Я по льду покатился, шлем потерял. По лицу кровь потекла. Вроде, и в сознании был, но утверждать не буду. Помутнение какое-то настало. Поднялся, шатаясь. Глядь, а вокруг-то битва кипит. Да ещё какая, не чета нашей!
Народищу вокруг просто море, никогда столько не видел. И все со всеми бьются. Только доспехи старинные. Тяжёлые латы у русских, прямые мечи, копья, луки со стрелами. Ни одного арбалета, самопала и уж тем более пушек!
Озираясь, увидел я надолбы за спиной. Не те, что сам ставил, а другие, из отдельных брёвен, лишь от конницы. Странно всё. Выходит, что убегал, убегал и никуда не убёг?
И тут вдруг доходит до меня, что попал я в прошлое, в 1238 год, когда наши предки против Батыя под Коломной бились. Бред, конечно, подумалось мне. А как в такое поверишь? Однако упавший рядом ратник с разбитой головой и озверевший, забрызганный кровью монгол, заставили прийти в себя. Схватив меч поверженного воина, отмахнулся от монгола. Почти снёс ему башку.
– Князь! – слышу сзади.
Оборачиваюсь, а мне какой-то паренёк шлем протягивает. Не мой шлем, другой, островерхий, украшенный позолотой, с бармицей и личиной на пол-лица. Но парень упрямо суёт его мне в руки.
– Надень, – говорит. – И плащ держи. Потерял.
Что ж это делается? Механически натягиваю шлем. Ремешок, правда, разрезан и в крови. Накидываю алый плащ. Кое-как дрожащими пальцами застёгиваю фибулу. Оглядеться бы.
Вокруг меня спины русских витязей. Встали плотно, никого не подпускают. Парень, который подавал шлем, рядом крутится, прикрывая меня щитом.
– Ты кто? – спрашиваю, перекрикивая шум сражения.
– Хорошенько, видать, по темечку приголубили тебя, княже, – улыбается он. – Я ж Вакула, гридень твой.
– Вакула, – говорю ему, – осмотреться надо.
– Идём!
