Послышались крики ужаса и гнева – слабо, приглушённо. Недовольно и испуганно кричали люди, внезапно оказавшиеся в кромешной мгле. Значит, вышли из строя фильтры, кондиционеры, конденсаторы…
Сердце пропустило удар. Все…конец…и виноват в этом он. Самовлюблённый идиот…
Может сразу перерезать себе вены? Нет…он все это заварил, он и ответит перед людьми!
А затем, на стене, где стояла рамка, опутанная проволоками проводников, развернулось полотно серебристо-голубого сияния.
– Получилось! Ты смог! – последние слова Аня почти выкрикнула в безумной радости.
Гул нарастал. Ширилось и разбухало сияние.
Голубой свет коснулся лица Антона.
Далеко впереди перед ним расстилалась безграничная синь, насколько хватало глаз. Мимо проплывали лёгкие перистые облака…прохладная, мягкая влага. В лёгкие лился свежий, прохладный, наполненный влагой воздух. В лицо бил прохладный ветер, лаская кожу. Далеко внизу расстилались изумрудные леса и долы, прорезанные горными цепями с заснеженными вершинами. Зеркалами сверкала водная гладь рек, озёр и морей. А над головой, в бесконечной сини, сверкало полотно звёзд и тонкий серпик утренней луны.
И это был не предел. Он знал, что там далеко, за горизонтом, есть ещё миры, планеты, звёзды. Больше нет преград. Больше нет ограничений. Теперь они все станут по-настоящему свободны…
Единственное, чего он боялся, что все это окажется не более чем лихорадочным сном.
Антон встал. Подошёл к Ане. Она приподнялась на локте, едва держалась. Она почти обезумела от радости – это было видно по глазам. Потому что не было даже слез, чтобы плакать от радости.
Антон бережно взял ее на руки.
– Не надо, – сказала она. – Просто, помоги…
Опираясь на его руку, они встали перед пульсирующим голубым сиянием.
Аня обняла Антона, положив голову ему на грудь.
Синее сияние постепенно наполняло отсек. Оно ширилось, затапливало бункер.
Постепенно вокруг собирались люди. Неотрывно они смотрели в синюю даль, расстилающуюся перед ними. Радоваться не было сил. Люди просто обнимались и терпеливо ждали.
Они были спасены…
Последний Шанс
– Пожалуйста, постойте! Послушайте! Времени осталось совсем мало!
Он в отчаянии протягивал руки к проходящим мимо людям. Они шли мимо, так, будто его и не существовало вовсе. Он не винил их. Он понимал, что выглядит, мягко выражаясь, странно: растрёпанный, с горящими глазами, в странной, непохожей ни на кого, одежде. Для них он просто городской сумасшедший, которого накрыло обострение. Но они должны были знать!
Люди проходили мимо. Кто-то смотрел на него с нескрываемым презрением. Кто-то стыдливо прятал глаза. Кто-то смотрел с сочувствием.
Неужели они не понимают?! Не видят? Не слышат? Не чувствуют?
Да и откуда им? Когда-то, ведь, и он ничем не отличался от этих людей, и точно так же не обратил бы внимание на странного молодого человека в потёртой одежде, судорожно бормочущего что-то бессвязное и странное с навязчивом привкусом почти животного ужаса. Ведь, когда-то и он считал, что впереди вся жизнь, и будущее в его руках.
– Постойте! – он схватил проходящую мимо девушку за руку. – Скажите своим близким, друзьям и родным! Времени почти нет! Никакого “потом” не будет! Живите! Сделайте то, что для вас важно именно сейчас! Потому что другого шанса не будет! Жизнь может оборваться в любой момент! У всех нас! Ядерному взрыву плевать на все ваши мечты и чаяния! Цените то, что у Вас есть! Не откладывайте ничего! Потому что потом может быть только огненный шторм и смерть!
Девушка смотрела на него будто заворожённая. В её широко распахнутых тёмных глазах отчётливо читались испуг и непонимание.
– А ну, отвали! – удар в лицо опрокинул его на прогретый асфальт. Он застонал, обхватив лицо руками.
– Чтоб бомжара вонючий к моей девушке лез! – прозвучал злой мужской голос, – Протрезвей, урод! Пошли отсюда!
Он не выдержал: разрыдался. Разрыдался в голос, как ребёнок, от боли, ужаса, отчаяния и бессилия что-либо изменить.
Перед глазами проносилась его жизнь. Улыбка мамы. Перепачканные краской руки. Гордая улыбка отца. Запах малинового варенья в деревенском доме у бабушки. Мелодичный голос деда, звуки аккордеона. Тёплый вечер. Первые звёзды на глубокой синеве. Университет. Дерзкие мечты стать великим художником и нести в мир свет и красоту. Незабываемый взгляд синих глаз девушки, похитившей его сердце. Творчество и работа – мечта стать художником…
Тогда он тоже думал – всё потом, потом, успею.
А “потом” так и не случилось. Настал тот самый, страшный, день…
Солнце заливало улицы пьянящим теплом. Дул лёгкий, освежающий ветер. Люди спешили по своим делам. Он был беззаботен и полон счастья, хотя, тогда даже не подозревал об этом. Летняя нега оборвалась внезапно. Раскололась от воя сирены. Страшного, пронзительного, протяжного.
А потом был яркий свет. Режущий глаза. Жгучий. И ещё – что он успел уловить, – набухающий огненный гриб в поднебесье.
Всё…конец…
А, ведь, он так и не успел зайти к родителям. Не сказал девушке, что любит её. Не встретился с другом, как обещал – всё переносил встречу. Не зашёл проведать старенькую тётку, хотя уже давно собирался. И где-то в пыльном углу квартиры лежала картина – недовершённый труд, очень ему важный, но завершение которого он всё откладывал. Всё думал, потом, ещё придёт время…
И оно пришло… Безжалостно перечёркивая его жизнь и обрывая все нити.
Если бы он знал раньше!
Очнулся он посреди улицы.
Был тёплый, летний день. Солнце разбрызгивало блики по витринам магазинов, смеялось отблесками света и ласкового тепла. Дул тёплый, солнечный ветер, развевающий лёгкие платьица девушек, невидимыми ладошками гладя разгорячённую кожу, будто успокаивая. Шумела липовая аллея. Шумел город вокруг. И люди, занятые своими мыслями и заботами, своими огорчениями, неудачами, победами и счастьем. Они не знали… И каждый из них думал, что всё ещё впереди.
Отчаяние, безумная надежда и возбуждение охватили его. Надо предупредить всех! Надо дать знать! Рассказать о том, что видел он! Может, им будет не так горько, как ему тогда! А, может быть, он даст нужный импульс, который разойдётся по пространству-времени, и люди изменятся, страшное будущее удастся отменить и изменить! Так он и начал свою горячую проповедь, взывая к прохожим. Люди! Одумайтесь! Жизнь – не черновик и не зарисовка в блокноте! Никакого “потом” не будет! Живите сейчас, не откладывайте жизнь до лучших времён!
Но его не слушали. Кто-то откровенно крутил пальцем у виска. Кто-то смотрел с жалостью. Они не понимали…не слышали и не хотели слышать…
И, теперь, он лежал, свернувшись в комок, и плакал. Горько плакал от отчаяния и бессилия.
А, может быть, он и вправду сумасшедший? Может, привиделось ему всё?
– Гражданин, вам помочь? – добрый, нежный девичий голос над ним.
Он поднял глаза и увидел миниатюрную, тоненькую, голубоглазую и светловолосую девушку в платьице в цветочек. Рядом с ней стоял худой молодой человек в бежевой рубашке с короткими рукавами и белых парусиновых брюках. Тоже смотрел с состраданием. А он будто бы смотрелся в зеркало, и видел в нём отражение собственной жизни, какой она могла бы быть. Девушка была точной копией той, которую он так любил. И парень…ах, он помнил…тот же кареглазый шатен с мечтательным взглядом…каким он был когда-то…
– Спасибо, ребята. – всхлипнул он. – Я просто, очень устал.
– Вам есть, куда идти? Скорую вызвать? – девушка помогла своему молодому человеку поднять его. Руки у неё были нежные, но сильные. – У вас кровь…
– Не нужно, спасибо, ребята, – он улыбнулся сквозь слёзы. – Не волнуйтесь. Я тут на лавочке посижу. И всё пройдёт.
Пара помогла ему добрести до лавочки в тени под липой.
– Спасибо, ребята, – поблагодарил он, когда сел. И добавил, осторожно, но настойчиво, чтобы хоть как-то дать им знать. – Помните одну очень важную вещь! Берегите друг друга. Цените то, что у вас есть. И никогда не откладывайте то, что можете и хотите сделать. Берегите и наслаждайтесь каждый мгновением, близкими, жизнью. Нет ничего досаднее, чем упустить что-то очень важное, решив, что жизнь можно перепрожить. Перепрожить жизнь нельзя. Любите и цените друг друга и мир вокруг. Тогда и жалеть ни о чём не придётся. Поверьте, я знаю, о чём говорю…
Парень и девушка переглянулись. Он боялся, что и эти прекрасные молодые люди сочтут его сумасшедшим, или пьяницей в белой горячке. Но, нет… В их взгляде не было и тени сомнения, недоверия, брезгливости, или разочарования. Они серьёзно смотрели на него и внимательно слушали.
Тогда, девушка сказала:
– Спасибо вам!
И, убедившись, что ему лучше, пара ушла, рука об руку.
Проводив их взглядом, он устало облокотился на спинку скамейки.
Над головой шелестели липы. Перед ним дети играли в салки. Он закрыл глаза и с наслаждением подставил лицо ветру, растворившись в шуме городской суеты, шёпоте ветра и детском смехе.
Может быть, ещё не всё потеряно?
Рыцари Ядерного Грааля
– Интересно, а сколько ещё продлится ночь?
– Что за дебильный вопрос?! – проворчал Следопыт, но, затем, смягчившись, вздохнул: – Высоколобые наши говорили, что около года… Долбанули-то люди друг друга знатно…
– Как думаешь…будет вообще рассвет?
– Етить-колотить! Тебе что, радиация мозг поправила? Хрень какую-то спрашиваешь! Лучше бы подумал о том, как затариться и до дома добраться, если буря не кончится!
За обшарпанной бетонной стеной глухо выло и грохотало. Будто бесновался сорвавшийся с цепи бешеный зверь.
– На этот раз мы отошли от Убежища дальше, чем обычно, и ещё не всё отыскали.
Чиж покачал головой. Находить припасы было все тяжелее. Окрестности вокруг бункера были уже давно обшарены сталкерами и вдоль и поперек. Теперь, чтобы найти еду, лекарства, оружие и топливо, приходилось уходить все дальше от убежища. Все дальше во тьму, окутывающую выжженную землю и руины, над которыми завывал горький, пропахший гарью и пеплом ветер. Никто не знал, что таили в себе изрытые взрывами и изъеденные пожарами руины бывшего мегаполиса. Сталкера, вернувшиеся с охоты рассказывали всякое. Говорили о чудовищах, рыскающих в лабиринтах разрушенных зданий и затаившихся в заполненных отравленной водой ямах. Или о местах, где сходит с ума пространство и время, а тени былого обретают плоть и пытаются затянуть в свои омуты живых. Или о других людях… Голодных, озлобленных, испуганных, или помешанных. Никогда не знаешь, что ждёт тебя при внезапной встрече с себе подобным в непроглядной мгле мёртвого города. Тебе могут протянуть руку помощи, если ты нуждаешься. С тобой могут обменяться добычей. Тебя могут попытаться убить за эту добычу. А может…ты и сам покажешься более ценной добычей. И этим рассказам Чиж верил больше, чем байкам об аномалиях и мутантах, рыскающих в беспросветной мгле города-призрака.
Следопыт, кстати, лучший сталкер Убежища, именно на людей и напоролся. И именно люди – бешеная толпа голодных обезображенных безумцев, – разорвала компаньона Следопыта, Коршуна. Тот успел затолкать ещё молодого тогда Следопыта за железную дверь подвала, а сам увёл преследователей подальше от молодого компаньона и в последний момент взорвал связку гранат. С тех пор Следопыт и работает один. И Чижа брать в попутчики, по-началу, не хотел. Да, видимо, одиночество не тетка, да и Следопыт со временем не молодел…
За стеной по-прежнему бушевала буря. Следопыт с досадой пнул кусок отколовшейся плитки и плюхнулся на пол рядом с Чижом.
– Видно, застряли мы тут, – голос сталкера звучал глухо из-за противогаза. – Чё тут с фоном? Проверь ещё раз?
Чиж глянул на счётчик Гейгера.
– В порядке.
– Уххххх, – Следопыт снял противогаз. Поставленный на пол фонарик осветил худое лицо с благородными чертами и орлиным носом, точёное, иссеченное морщинами. – Упарился.
Чиж последовал примеру товарища. Почувствовать прохладу на лице, пусть и отдающую пылью и горечью, было истинным наслаждением.
– Ну, – нарушил молчание Следопыт, – расскажи что в последней книге вычитал.
Эта самая последняя книга была подарком на "днюху" Чижу от Следопыта. Как говаривал Следопыт, не каждому дано так долго выдержать его "пробежки", да ещё и ворчание, а Чиж держался молодцом. Но, Чиж-то знал, что старому сталкеру, на самом деле, очень не хватало человеческого общения. Семьи… А это понимание делало подарок вдвойне ценным.
И Чиж прочитал, что запомнилось:
Перепутал карты я пасьянса,
Ключ иссяк, и русло пусто ныне.
Взор пленён садами Иль-де-Франса,
А душа тоскует по пустыне.
Бродит осень парками Версаля,
Вся закатным заревом объята…
Мне же снятся рыцари Грааля
На скалах суровых Монсальвата.
Мне, Париж, желанна и знакома
Власть забвенья, хмель твоей отравы!
Ах! В душе – пустыня Меганома,
Зной, и камни, и сухие травы…
– Ого, Волошин?
– Угу…
– Я тоже его любил очень. Особенно одну его поэму…как же ее? Вот, склероз! Ну, ту, где он историю человечества осмысливает…
– Путями Каина? Трагедия материальной культуры?
