Это выглядело действительно странно.
– Попробуем ещё раз, – произнесла Амина. – Последний.
Эльвира и Анна передвинулись к столу ближе. Лица у обоих были озадаченными.
Даже по теории вероятности подкинутая монета не может вставать на ребро два раза подряд.
– Я не понимаю, как так? – ещё раз повторила удивлённо Анька, словно прочитав мои мысли. – Это какой-то трюк?
Амина жестом заставила её замолчать, собрала карты, перетасовала и разложила вновь.
Засунула миткаль обратно в мешочек, подержала там и вынула.
Тяжело посмотрев на меня, она подбросила монету высоко вверх. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем монета, медленно переворачиваясь, вновь встала на ребро.
Мы удивлённо охнули.
Потом миткаль нехотя закачался, но не упал, а покатился по узкой голубой дорожке между картами. Докатившись до края стола, он упал на ковер и исчез под холодильником.
– Пусть не коснулся карт, зато мы увидим, какой стороной он упал, – пробормотала Амина. – Смотри, Ева!
Я опустилась на колени и заглянула под холодильник. Там, где ковер заканчивался, на линолеуме я увидела миткаль. Он стоял на ребре.
– Отказываюсь что-либо говорить, – только и выдавила Ами.
ГЛАВА 4
Смерть в городе
Я чертила на полях тетради фигуры – ромбы, овалы, трапеции, параллелепипеды, параллелограммы.
Не знаю, с чего меня так потянуло на геометрию. Терпеть не могла её в школе.
Каким-то образом я умудрялась ещё и записывать лекцию по истории. Но мысли мои были бесконечно далеки от Ярослава Мудрого.
Не то, чтобы гадание произвело на меня неизгладимое впечатление. В подобную чепуху я не верю, и поверить меня заставит что-то по-настоящему убедительное.
Но если на минутку забыть моё скептичное отношение ко всякой эзотерике, что может значить монета, три раза подряд встающая на ребро?
Мой жребий ещё не брошен?
Моя судьба ещё не определена?
Моё будущее до такой степени интересное, что подобного изображения даже нет на картах Ами?
Ребро – это третий вариант развития событий, которого никто не ожидал.
Чепуха какая-то… Зачем только я согласилась… Наверное, чтобы теперь ломать голову, как будто мне больше думать не о чем!
Я жирно перечеркнула все параллелограммы и полностью сосредоточилась на Ярославе Мудром.
После этой лекции надо было на второй этаж за учебником. Спускаясь по лестнице, я бросила взгляд за коричневое стекло.
«Согинею» окружал большой квадратный участок, разделённый на четыре сектора такими низкими бетонными стенками, что через них запросто можно было переступить. В каждом секторе стояли огромные вазоны, какие-то гипсовые постаменты, кованые беседки…
Может, это такие оригинальные элементы декора, хотя, наверное, здесь всё осталось от прежних времён. Я точно знала, что здание академии не было построено с нуля, а хорошо отремонтировано.
Что здесь раньше располагалось, не знаю… Может, какая-нибудь школа… Или общежитие…
– Не могу поверить, – услышала за спиной.
–Я сам не могу поверить, что её больше нет… – в этом голосе было такое потрясение, что я обернулась.
Два молодых человека спускались по лестнице. На одного из них страшно было смотреть: он еле волочил ноги, руки его тряслись, а взгляд словно был обращён в пустоту:
– Зачем она это сделала?
Так я увидела родного брата девушки, выбросившейся вчера из окна своей квартиры. Только сейчас я обратила внимание, что «Согинея» сегодня не такая, как обычно – растерянная, подавленная, тихая.
Для такого небольшого города это самоубийство стало громом среди ясного неба.
Несчастье обсуждалось, делались различные догадки и предположения, брат погибшей подвергся такому пристальному вниманию, что перестал ходить на занятия.
Были просто праздно любопытные, но были и те, кто хотел его поддержать. По-моему, его одинаково бесили и первые и вторые.
Многие ломали головы над тем, что заставило его сестру шагнуть из окна… А некоторые говорили, что девушку кто-то вытолкнул.
Дом дядюшки отапливался плохо, и я постоянно мерзла, тем более серая грязная осень полностью вступила в свои права, солнце скрылось, и зарядил непрекращающийся дождь.
Более-менее нормальная температура поддерживалась в дядюшкиной комнате, гостиной и на кухне. В тот вечер по желанию дядюшки я готовила запеченную с овощами рыбу.
Желания готовить совершенно не было, но на очереди меня ждал ещё грушевый пудинг. Одно радовало – дядюшка отсутствовал, и явиться должен был только через три часа.
Он редко отлучался так надолго, поэтому я наслаждалась одиночеством и даже тихонько напевала, чего никогда бы не позволила себе при дядюшке.
Вдруг хлопнула входная дверь, запертая на ключ. Не может быть, дядя же пошел на встречу с журналистом в какое-то кафе!
Интервью как светило словесности он давать умел и любил. Неужели так рано вернулся?
Или журналист нелюбопытный попался?
В коридоре раздались шаги. За три месяца в дядюшкином доме я научилась узнавать его шаги – тяжёлые, будто он гвозди подошвами вколачивает. Эти шаги тоже были тяжёлыми, но не настолько.
Я выглянула в коридор. В одной руке у меня был зажат нож, которым я собиралась резать лук.
Нет, не дядюшка.
Влад Вячеславович собственной персоной. Не поздоровавшись, он прошел на кухню, оставив грязные следы ботинок на недавно вымытом мною полу.
За два месяца он ни разу не бывал у дядюшки. По крайней мере, не в моё присутствие.
И вот – оказывается, у него есть ключ, и он может запросто прийти сюда. Как к себе домой.
– Кофе мне сделай, – бросил Влад, с хозяйским видом усаживаясь за стол.
Это были первые его слова, обращенные ко мне, за долгое-долгое время. Я вскипятила чайник и налила быстрорастворимый.
– Эту жижу я не пью. Свари.
Молча поставив турку на плиту, повернулась к нему спиной. Любоваться на Влада мне вовсе не хотелось. Я исправно посещала его занятия – он не отмечал меня, будто я не существую.
Не могу сказать, что одногруппники его любили, но их он, по крайней мере, спрашивал.
Мне же начали многообещающе светить незачет и не допуск к экзаменам. Ребята, даже Амина, советовали либо подойти к н
ему самому и попросить прекратить игнор, либо к декану – пожаловаться. По-моему, и то и другое бесполезно.
Не понимаю, почему он торчит здесь?
Нет, ясно, конечно, что Влад ждёт дядюшку – вот и шел бы, ждал в гостиной. Меня его присутствие только нервирует. А, может, дядя дал ему поручение проконтролировать, как я готовлю обед, не подсыпала ли яда в кушанье?
– Дядя будет через два часа, – не выдержала я. – Не хотите подождать его в гостиной?
– А мне здесь нравится, – вымолвил Влад Вячеславович, берясь за тонкую ручку чашки с кофе. – Ты, смотрю, здесь уже освоилась… Ведёшь себя, как полноправная хозяйка.
– И в мыслях не было.
– Да брось. Думаешь, не знаю, куда ты метишь?
– Наверное, в какое-то ужасное место, – пробормотала я.
– В постель к богатому любовнику, – сказал мой преподаватель по мировой литературе, и лицо его в этот момент было таким мерзким, что я еле удержалась от того, чтобы запустить в него разделочной доской. – Знаешь, кто ты? Недалёкая и пошлая девка. Зачем ты припёрлась сюда? Кто тебя звал?
Я резала лук тонкими полукольцами и слёзы наворачивались на глаза, застилая все вокруг. Это был самый едкий лук на свете.
В библиотеке я зарабатываю себе на пропитание и на проезд. Снимать квартиру, или даже пусть одну комнату в общежитии – я пока не потяну.
– Ну вот, – презрительный голос Влада прозвучал как-то слишком близко. – Ты ещё и размазня. Никакого характера.
Я круто повернулась. Он оказался ближе, чем я ожидала, и теперь смотрел сверху вниз прозрачными от ненависти глазами.
– Не понимаю, чего вы добиваетесь, Влад Вячеславович, – сказала я, глядя на него сквозь слёзы. – Хотите, чтобы я вас прирезала, а потом села на пятнадцать лет?
– Нормальные у тебя шуточки, Ева Ранг, – произнёс Влад Вячеславович, глядя на мою руку с зажатым в ней ножом. – А может, ты уже кого-то прирезала? Поэтому и скрываешься в нашем милом городишке?
– Мне кажется, вы, с вашим человеконенавистничеством, прирезали бы кого-то скорее… – ухмыльнулась я.
Что-то мелькнуло в его прозрачных глазах и Влад сделал шаг ко мне, оказавшись слишком, слишком близко.
– Влад, ради всего святого! – послышался голос дядюшки. – Что здесь происходит?
– Ваша кухарка не умеет резать лук, – заявил Влад, отходя от меня. – Пришлось ей показать.
Дядя радушно позвал Влада в кабинет, а мне велел подать чай с бутербродами. Я швырнула нож в мойку и одним движением сбросила неровные полуколечки в форму для запекания.
Любой человек плачет, когда рядом кто-то чистит или режет лук.
А в глазах Влада я не увидела ни одной слезинки.
Вот и попробуй попросить эту глыбу льда, чтобы прекратила свой изматывающий игнор…
Подойдя к двери кабинета с большим подносом в руках, невольно замедлила шаги. Дядя не полностью закрыл дверь комнаты, и голоса были отчетливо слышны.
– А я-то думал… – говорил дядя недовольно. – Оказывается, ты постарался!
– Да, я, – с отвращением молвил Влад.
– Ну и дурак! – безжалостно заклеймил дядя. – Уж от тебя я не ожидал. Хорошо, хоть сейчас признался. Зачем? Мы же, вроде, разговаривали об этом. И придерживались одной позиции.
Молчание.
– На этой дороге я тебе не товарищ, – бросил дядя. – Ты убиваешь этим и себя!
Помедлив, я внесла в кабинет поднос. Дядюшка начал живо интересоваться, что с рыбным филе и с пирогом, а Влад сидел угрюмый и недобро на меня поглядывал.
– Держу пари, она все вам пересолила и переперчила, – не мог удержаться он от гадости.
– Да нет, кстати, – неожиданно заступился за меня дядюшка. – Готовит Ева отменно.
Я чуть не опрокинула на дядю поднос, но, слава богу, успела поймать.
Дядя никогда меня не хвалил!
– Но руки у неё все равно дырявые, – заявил Влад, с аппетитом откусывая от бутерброда. – Так же, как и голова.
– Вы правы, Влад Вячеславович, – кивнула я. – Поэтому если я уроню на вас чайник с кипятком, вы, наверное, не очень удивитесь.
– Ева, Ева… – скорбно покачал головой дядюшка, и я поняла, что на признании моих кулинарных способностей его любезность и закончилась. – Ну что за невоспитанная девица! Сколько можно тебя учить – ты должна быть любезной с гостями. Лю-без-ной! Ты понимаешь, о чем я?
В общем, я не чаяла, когда милый сердцу Влад Вячеславович, наконец, отчалит. Он, однако, откланиваться не спешил, прогостив до полуночи и соревнуясь с дядюшкой в остроумии на мой счет.
Он видел, что мне тяжело это выносить, видел, что я устала и мне хочется удалиться в свою комнату, но нарочно цеплялся ещё больше. Ему не нравились ложки с пятнами, вкус только что испеченного мной пирога и полы с его же собственными следами грязных ботинок.
Когда я, наконец, оказалась в своей комнате, то только и смогла, что побросать кое-как свою одежду, залезть под тёплое одеяло и уснуть беспробудным сном.
