На грани мести. В аду
Юлия Владимировна Бушмарина
Месть становится смыслом жизни не только для врагов Дмитрия, но и для него самого, когда призракам прошлого удается отобрать у него любимую женщину. Сможет ли сломленный и одержимый местью мужчина выбраться из водоворота смертей, боли и ненависти? Как вернуть здравый смысл и рациональность мышления, когда вместо сердца в груди лишь черная дыра, источающая безысходность? Дмитрий умер вместе с Элиной, когда достал ее тело из догорающей машины… Хватит ли ему сил вернуть свою жизнь, когда каждая раскрытая тайна погружает все глубже в ад?
Юлия Бушмарина
На грани мести. В аду
Она, не двигаясь, лежала на диване, в той позе, в которой её подняли с пола и положили туда. Глаза широко раскрыты, несмотря на огромную дозу снотворного, а губы то смыкались, то размыкались, словно она пыталась произнести слово, но ничего не получалось. Люди, находившиеся вокруг, стояли и смотрели на нее, боясь пошевелиться, боясь проронить хоть один звук, боясь…
Вступление.
– Мамочка, давай позовем доктора, Лине же плохо… – Рома первым, спустя долгое время, нарушил тишину своим тоненьким голоском. Оля покрепче взяла его за руку и ответила срывающимся голосом, полным слез:
– Не нужно, малыш, с ней все будет хорошо… – а затем она перевела взгляд на Максима, – а вот тебе нужна помощь, у тебя кровь течет!
Но он только отмахнулся от её слов, не сводя глаз с Элины:
– Ерунда, она просто сковырнула старую рану, – а затем еле слышно добавил, – а ей, возможно, и правда понадобится врач…
Вдруг окружавшую их тишину нарушил настоль резкий звонок мобильного, что все вздрогнули. Сначала никто не мог понять, чей телефон звонит, пока Оля не подошла к Элине и не достала трубку из её кармана, та при этом даже не пошевелилась…
– Странный какой-то номер, – произнесла Оля, показывая экран Максиму, тот опустил взгляд и тут же закричал так громко, что Оля чуть не выронила телефон:
– Это код Швеции!!!
Оля моментально сняла трубку:
– Але…
– Любимая! – голос был настолько тихий и слабый, что Оля и Максим еле смогли разобрать слова, но они все-таки узнали его! Максим тут же выхватил трубку:
– Дима! Господи Боже! Где ты?!
– Макс? Где Элина?
Максиму показалось, что человек на другом конце линии близок к истерике.
– Она рядом! Она спит! С ней все хорошо, просто сильное успокоительное! Где ты? Ты живой! Я просто не верю!
– Этого я еще сам не понял точно, но кажется да… Я в какой-то больнице. Мне нужно в Москву, причем быстро, скажи Володе, чтобы все организовал!
Максим передал Володе трубку, тот только слушал и кивал, а когда разговор закончился, он вернул телефон и быстрым шагом вышел из дома. Тогда Оля бросилась к Элине и принялась трясти её:
– Очнись! Слышишь? Дима жив! Твой Дима жив! Скоро он будет рядом!
Элина повернула голову, но смотрела словно сквозь подругу невидящим взглядом, моргнула один, второй раз и, наконец, спустя долгие минуты, этот взгляд стал осмысленным.
– Что ты сказала? – её было практически не слышно, но Оля догадалась и повторила:
– Дима жив!
Девушку начало бить сначала мелкой дрожью, потом все сильнее и сильнее. Она всё также лежала, не двигаясь, но взгляд сосредоточился на подруге, она поняла, что произошло, услышала её. Мальчик подошел к Элине, взял за руку и тихонько позвал:
– Лина… Лина… Вставай!
– Мне кажется, просто таблетка оказалась слишком сильной для нее, – начал было Максим, но Элина подала голос:
– Где он?
Оля сидела рядом с ней и взяла за другую руку, поднесла к своим губам:
– Он в Швеции! Но очень скоро вернется домой! Вернется к тебе!
– Я хочу с ним поговорить! Услышать голос…
– Он в больнице, у него нет своего телефона, он взял у кого-то, но скоро там будет Володя, и тогда вы сможете поговорить!
Но уже через 6 часов Дима был в Москве, его поместили в лучшую больницу города. Нетвердо стоя на ногах, Элина зашла к нему в палату через 5 минут после того, как оттуда вышли врачи. У нее еще сильнее закружилась голова, когда она увидела его… Практически весь в бинтах, а те места, где видна кожа, в ранах и крови, на щеках и лбу кровавые раны от обморожений. Девушка подошла к кровати и остановилась, не в силах проронить ни звука.
– Это страшно выглядит, но со мной все будет хорошо… Не бойся… – когда он говорил, и без того потрескавшиеся губы, чем-то смазанные, трескались еще сильнее.
– Я знаю… Я слышала, как врач сказал тоже самое.
Дима вытянул руку, к вене было подключено сразу несколько катетеров, трубки от которых, переплетаясь, тянулись к штативу с мешками лекарств, и, притянув к себе девушку, повторил:
– Все будет хорошо!
Элина присела на край кровати, ее губы дрожали, она пыталась что-то сказать, но не могла, в ее широко раскрытых глазах отражалась его боль. Помедлив, девушка легла рядом с мужчиной, практически прижавшись к его лицу своим, и прошептала:
– Я чуть не сошла с ума… Я так больше не могу, нет сил!
Рукой, на которой не было бинта, Дима взял её за подбородок:
– Все закончилось, теперь все позади!
Он обнимал ее, шептал ласковые слова, старясь успокоить, а сам мысленно возвращался к моменту падения с обрыва в воду…
Часть 1.
Полгода спустя.
Элина.
Я снова проснулась от ощущения тревоги, которое не покидало меня с тех пор, как я потеряла Диму… Вернее думала, что потеряла. Он пробыл в больнице больше двух месяцев, его восстановление после падения с обрыва в ледяную воду оврага было долгим и мучительным для нас обоих. Для него оказалось невозможным проводить столько времени в больничной палате, как только он смог полноценно разговаривать, двигать руками, потребовал принести ему ноутбук, иногда к нему приходили подчиненные прямо в палату. А мне оставалось только наблюдать со стороны, как он работал, превозмогая жуткую физическую боль. Я видела, как он боролся с собой ради меня, иногда откладывая дела, но в эти моменты он был словно не со мной. Только ночью, когда мы оставались наедине, когда можно было отключить компьютер, он снова становился таким, как я его запомнила до трагедии. Он и днем был ласков, заботлив, но я сердцем чувствовала перемену в нем, перемену, которую не могла понять. Мы оба стали другими. Одновременно с его физическим восстановлением я старалась привести в норму свое моральное состояние. Но это оказалось еще сложнее. С тех пор, как я увидела его изувеченное тело, я не могла больше спокойно дышать, даже расстояние одной комнаты от Димы казалось мне далеким. Чувство страха и тревоги настолько прочно поселились в моей душе, словно стали частью меня. Я перестала спать по ночам, садилась на кровать и часами смотрела на его лицо, на котором обморожения оставили глубокий след, который теперь будет с ним всегда, как и шрамы на щеке после того, как мы чуть не погибли на вулкане.
Я надеялась, когда мы покинем больничную палату, все изменится. Я ждала этого с нетерпением. Белые стены преследовали меня, даже когда я закрывала глаза, они давили на мое сознание своей холодностью и отчужденностью. Порой казалось, что еще немного, и я не выдержу… Но после ночи приходил очередной день, а потом еще один и еще… Я была рядом с Димой, когда он смог садиться, когда впервые он смог идти, сначала с помощью, а потом сам. Я будто бы сама ощущала всю ту боль и изнеможение, что и он, стоило мне лишь взглянуть в его глаза. На его лице была привычная маска, за которой другие не распознали бы мучений. Другие, но не я. В его глазах я видела его истинные эмоции и чувства, научилась понимать их без слов. Мне не нужно было задавать вопросы, да я этого и не делала, он все равно не отвечал. Но его глаза говорили мне обо всем. Я знала о тех переживаниях, в которые он не собирался меня посвящать, о тех страхах, в которых он не признался бы даже сам себе. Я любила его, любила всем сердцем, любила так, что невозможно подобрать слов, чтобы выразить силу этой любви.
Спустя почти три месяца Дима, несмотря на заверения врачей, что еще слишком рано, сказал мне собрать вещи, и мы уехали из больницы. Он все еще медленно двигался, и многие движения причиняли боль из-за нескольких переломов, которые заживали слишком медленно, но он наотрез отказался оставаться и дальше под наблюдением врачей.
Мы не вернулись больше в тот особняк, в котором провели некоторое время перед его отъездом в Швецию. Он привез меня в небольшой домик, находившийся в Московской области, но в полностью противоположном направлении. Этот домик не примыкал ни к одному из ближайших населенных пунктов, вокруг его окружал только лес, не было дорог, людей, вообще ничего и никого. Больше, чем по паре километров в каждую сторону нужно было пройти или проехать, чтобы наткнуться на подобные хутора. Этот дом не был похож на неприступную крепость, как особняк, нашпигованный охраной и камерами видеонаблюдения. Здесь было всего два этажа, по две комнаты на каждом. Рядом крошечная коморка для охраны и собачья будка перед входом.
Я так ждала момента, когда смогу заснуть где угодно, только не в палатах больницы с белыми стенами, что словно перестыла дышать от радости, когда Дима сказал, что мы уезжаем. Но каково же было мое разочарование, стоило мне понять, что стены нового дома ничего не изменили… Мне не удалось избавиться от тревоги, а Дима не стал таким, каким был прежде, до Швеции. Наоборот, мне стало казаться, что он отстраняется от меня все сильнее. Обнимая меня, мыслями он словно был далеко. Хотя моя безопасность стала для него навязчивой идеей. Мне практически не разрешалось покидать территорию вокруг домика, если я хотела встретиться с кем-то, то только в сопровождении охраны. Хотя мне и не с кем было встречаться… Оля с Ромой и Максим хотели приехать к нам, но Дима был категорически против, и мы встречались с ними только в Московских ресторанах, и то ненадолго, а потом снова возвращались к своему уединению. Хотя это уединение можно было назвать лишь моим, сам Дима уезжал довольно часто, всегда оставляя со мной двух или трех телохранителей. Помня о том, что произошло после того, когда я однажды ослушалась его приказа не отходить от охраны, у меня не было и мысли сделать это вновь. Я надеялась и ждала, что пройдет еще немного времени, и он сможет оправиться от произошедшего, начать жить нормальной жизнью, но этого не происходило… Когда мы были рядом друг с другом, все было замечательно, хоть и не было той открытости, как когда-то, но он был ласков, он любил меня также сильно, как и я его, но когда он уезжал… Я словно становилась пленницей, покорно ожидающей возвращения своего хозяина.
Я села на кровати, ладони были влажными от ощущения тревоги. Дима спал на спине, и в тусклом свете от ночника я видела четко вырисовывающиеся шрамы на его лице, которые появились после спуска с вулкана, а потом дополнились обморожениями. Нельзя сказать, что он стал менее привлекательным, но эти шрамы придавали его жесткому выражению лица еще большую строгость и у многих вызывали страх.
Мы спали на втором этаже, я подошла к окну и отодвинула штору, на улице стояла кромешная тьма, была глубокая ночь. Я тихонько отворила дверь и выскользнула из комнаты, накинув длинный шелковый халат поверх сорочки. Довольно крутая деревянная лестница слегка поскрипывала под ногами. С улицы доносился еле слышный шепот двух охранников, которые дежурили только парами.
Кухня была довольно маленькой и переходила в просторную гостиную. В камине чуть потрескивали догорающие поленья, часы на стене показывали три часа ночи, это значит, что я спала всего полтора часа. Но я твердо понимала, что если сейчас снова лягу в постель, то все равно не смогу уснуть больше. За прошедшие месяцы я испытывала одно и то же практически каждую ночь, вот так сумбурно просыпаясь от ощущения паники и пытаясь уснуть дальше, перед глазами вставали страшные картины прошлого, о котором я так старательно пыталась забыть. Я научилась бороться с этим, вставая с постели, выпивая несколько чашек чая, смотря телевизор или читая книгу. Иногда глаза уставали настолько, что начинали слезиться. Этим самым изматывая себя, организму ничего не оставалось, кроме как уступить и провалиться в сон, хотя бы еще на несколько часов.
Не включая свет, довольствуясь тусклыми отблесками огня от поленьев, я нажала кнопку на чайнике и застыла, наблюдая, как за прозрачным стеклом начала пузыриться, медленно закипая, вода, освещенная голубой подсветкой. Все эти месяцы я словно не жила, будто время остановилось в ожидании чего-то. Я просто существовала, не понимая, чего жду. Все дни я проводила в ожидании возвращения Димы, а ночи в страхе того, что он может уехать и не вернуться. Страх потерять его был настолько силен, что превратился в навязчивую мысль. Я не думала об измене и не ревновала, я боялась лишь опасности, которая была тесно связана с его прошлым и настоящим. А страх настоящего подкреплялся тем, что на все мои попытки выяснить, чем он занимается, помимо той официальной информации, которая была о нем в интернете, что он владелец строительной фирмы и нескольких других более мелких фирм, нескольких ресторанов и магазинов в других странах, заканчивались тем, что он менял тему разговора. После таких тупиковых диалогов мы все сильнее закрывались друг от друга, и я перестала спрашивать и об этом.
– Снова бродишь по дому? – Дима неслышно подошел сзади, и его рука мягко легла на мою талию. Он не ждал ответа на свой вопрос, просто обнял меня и прижал к себе. Он понимал, что не мог мне дать того, что избавило бы меня от постоянного страха, а именно ответов на вопросы и твердой убежденности в его безопасности. Так мы стояли несколько секунд, когда резкий щелчок сообщил о том, что чайник вскипел.
Дима протянул руку и сам налил мне чай. Я взяла кружку и уже хотела пойти к дивану, но он задержал меня за локоть, увлекая за собой. Сам он сел в глубокое кресло напротив камина и жестом показал сесть к нему на колени.
Начало осени стояло таким холодным, что за окном было не больше десяти градусов, а в комнате, несмотря на почти прогоревший камин, было зябко.
Я оставила чашку на низком столике и устроилась у него на руках, словно ребенок. В такие моменты я действительно желала, чтобы время остановилось. Только эти моменты давали мне то чувство защищенности нас обоих, которое прогоняло тревогу. Только в такие моменты я могла дышать спокойно, но, Господи, как теперь редко это было!
Нам не нужно было разговаривать, Дима, как и я, понимал все без слов. Он просто гладил меня по спине, убаюкивая, а я поднимала голову, чтобы нежно поцеловать его. В такие поцелуи я вкладывала всю себя. Это не была страсть, эта была чистая искренняя любовь, которая переполняла всю меня, мое сердце, мою душу, каждую частичку моего тела…
Его крепкие руки держали меня, и я засыпала, зная, что он рядом, он обнимает меня, он любит меня, он со мной, живой и невредимый…
Проснулась я уже в постели, чувствуя его руку, обнимающую меня во сне. Должно быть, я так крепко уснула у него на руках, что не почувствовала, как он перенес меня. Через щель между шторами пробивался яркий солнечный свет, впервые за много дней, ведь всю последнюю неделю лили дожди. Сегодня у Ромы был день Рождения, и мы договорились, что поедем к Оле вместе. Парнишка полюбил Диму так сильно, что иногда я даже начинала ревновать, что ждет он в гости не меня, а именно его. Так или иначе, этим утром радовало меня не только солнце, светящее за окном, но и Димино присутствие.
Он словно почувствовал, что я проснулась, и еще сильнее прижал меня к себе, так и не открыв глаз. Но я почувствовала, как он зарылся лицом в моих волосах, вдыхая их аромат. Медленно его ладонь стала перемещаться от моей талии сначала вверх к груди, а потом снова вниз. Меня обдало волной желания… Даже несмотря на все пережитое, несмотря на весь тот хаос, который творился в моей голове, я безумно хотела этого мужчину… Мы оба словно растворялись в той страсти, которая переполняла обоих. Мы занимались любовью отдавая друг другу себя полностью, без остатка. Видимо, теперь это было единственными моментами, когда мы были полностью открыты, оттого ощущения и были еще более яркими. Каждое его движение отдавало волной экстаза внутри меня, каждый мой вздох и стон возбуждал его также сильно, как в первый раз… нет, даже сильнее, чем в первый раз… Мы не могли насытиться друг другом, словно оба боялись, что этого может не быть снова…
– Где Ромин подарок? – спросила я Диму, наливая ему кофе после завтрака.
– Еще со вчерашнего вечера лежит в машине, не переживай, – улыбнулся он.
– Думаешь, ему понравится? – спросила я, хотя, на самом деле, нисколько в этом не сомневалась.
– Он будет в восторге! – уверенно ответил Дима.
Огромный черный джип, на который были заменены все предыдущие седаны, стоял перед домом. По лесным дорогам, окружавшим дом, можно было проехать только на такой махине, не рискуя застрять, особенно после того, что земля была размыта долгими, не прекращающимися дождями. Дима открыл мне дверь к пассажирскому сидению, а сам обошел машину и сел на место водителя. С тех пор, как подвижность вернулась к нему практически окончательно, он всегда сам садился за руль, а охрана нас не сопровождала.
Я смотрела на него и не могла оторвать взгляд – высокий рост, великолепная спортивная фигура, не оставили бы равнодушной ни одну женщину, никакие шрамы не испортят его лицо, не затмят практически черных глаз…
– Что? – спросил Дима, нажимая кнопку зажигания.
– Любуюсь, – честно ответила я, чем вдруг рассмешила его.
– Ну ты даешь, – сквозь смех проговорил он, – и как? Пойдет?
– Самый лучший, – я наклонилась в его сторону и стала целовать, он ответил на поцелуй, но быстро отстранился, – ты в курсе, что мы опаздываем?
Я пристегнула ремень и помахала на прощение двум охранникам, стоящим около двери в дом. С нами жили четыре телохранителя. Все молодые ребята, но Дима уверил меня, что они прекрасно подготовлены вплоть до военных действий. За несколько месяцев мы привыкли друг к другу и, когда Димы не было дома, общались на равных. Иногда мне казалось, что, если бы они периодически меня не развлекали, я бы или разучилась говорить, или утопилась в ближайшей реке, загруженная своими переживаниями.
Дима криво усмехнулся на мое с ними прощание, но ничего не сказал. Я не очень понимала причины его недовольства, иногда он говорил, что если вместо того, чтобы охранять меня, ребята будут вести со мной беседы, то, как от охраны, толку от них будет мало.
– Кто еще будет у Оли? – спросил вдруг Дима.
– Никого, кроме нас, детский праздник запланирован на субботу, послезавтра, а сегодня только мы, как самые близкие. А, ну и Олина мама, конечно. Ты останешься с нами до вечера?
– Нет, я не могу, – ответил он и посмотрел на меня, как мне показалось, с чувством вины, – я уеду во второй половине дня, а за тобой приедет машина ближе к вечеру, и отвезет домой.
– Ого, ты что, разрешаешь мне остаться в городе без тебя столько, сколько я хочу?
