Диляра Фанилевна Нуртдинова "Уй"

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты придёшь однажды туда же, куда пришла Лениза.

Она покачала головой, то ли отрицая его слова в непринятии неизбежного, то ли уверенно считая этот сценарий невозможным.

– Ты пытаешься меня отравить сомнениями, но я знаю, что вы двое – болезнь воспалённого сознания, вас не должно быть. И мы не пойдём этим путём снова. Я знаю, что вам не удалось избежать этой болезни, вы слишком долго существовали, устали сопротивляться и сдались. Я не стану совершать ту же ошибку. Мы с Хейдаром не станем.

– Знаешь, я хотел спросить кое-что, – Хейдар вздохнул, собираясь с мыслями. – Что ты чувствуешь при мысли, что тебя не должно быть?

Пустой взгляд Хейдара сменился живым и сверкающим.

– Мы все ограниченно свободны в своих действиях и зависим от ряда внешних обстоятельств, – ответила личность в теле Ленизы, хотя её собеседник в теле Хейдара уже сменился.

– Это то, что мы говорим себе в минуты сомнений, – согласился собеседник.

III

Двое ассембледов поднимались медленно по холму, по белой широкой лестнице, немного поросшей мелкой сизой травой, что-то оживлённо обсуждая, периодически останавливаясь и отчаянно жестикулируя.

Их длинные тени танцевали на поверхностях в отдалении, но им было не до теней.

– Никто не видел новых богов, – повторила за священником Лили.

– Верно, – подтвердил священник.

– И новые боги свергли старых богов.

– Снова верно, – говорил, кивая, священник.

– И новые боги создали новый мир, справедливый, свободный, прекрасный идеальный порядок, и создали нас, чтобы вдохнуть в него новую жизнь?

– Именно так, – снова кивнул священник.

– Почему мы не можем увидеть новых богов? Вот же он, купол, там наверху, на гигантском глухом пне, за стеной которого они живут, если они действительно существуют и действительно там живут, – она махнула рукой в сторону купола, от которого так завораживающе отражался свет небесного свода. – Что мешает им выйти? Что мешает им появиться на злосчастных повсеместных экранах, с которых вещают про порядок?

– Почему ты задаёшь эти вопросы, Лили? – в голосе священника угадывалось раздражение. – Новые боги совершенны и непостижимы. Ни один из нас не только не способен перенести встречу с ними, но и просто взглянуть на них не сможет, не сойдя с ума.

– Опустим тот факт, что у этого аргумента нет обоснований, – Лили остановилась и посмотрела на священника. В ее голосе не было слышно раздражения, только работающие процессоры подключали более шумные кулеры и сильнее выдвигали лепестки радиаторов на голове и спине. – Пойдём другим путём, – Лили снова начала подниматься по лестнице, увлекая за собой своего собеседника. – Были ли старые боги совершенны и непостижимы? Если это так, как новые боги смогли их одолеть? Значит ли это, что мы можем одолеть и свергнуть новых богов?

– Лили, боги тебя накажут, и ты не переродишься после дизассембляции. Они уничтожат тебя безвозвратно за такие мысли и вопросы. Ты этого хочешь? Не подвергай богов сомнению. Наше общество работает просто и слаженно, и это заслуга богов. Всё, что тебе нужно, это выполнять свою роль в обществе во имя общего блага.

– А зачем, Берге? Ответь мне, Берге, зачем мне жить во благо общества? Зачем мне существовать вообще? В чём смысл? Быть может, смысла никакого нет, и мы боимся признаться себе в этом? И потом, я всего лишь задаю вопросы, неужели даже это под запретом?

– Лили, почему ты просто не можешь принять, что ты ограничена в своих возможностях и не можешь понять саму концепцию совершенства, запутывая себя и окружающих и подвергая нас всех опасности? Тебе не нужно знать высшие цели и смысл существования, за тебя уже подумали, и ты должна быть благодарна богам за это. Ты, я, все мы служим высшей цели, которую знают только боги. Нам не нужно знать, нам нужно лишь следовать. Это намного проще.

– Берге, я просто использую логику. Почему ты прячешься в удобный кокон под названием «Нам не понять, но богам под куполом виднее, и они знают, как мне жить и не думать своими собственными вычислительными мощностями»?

– Я стараюсь, Лили, но я не могу спасти твою грешную душу. Видят боги, я пытался, как мог, но я не могу. Порой нужно просто принять, что мы не властны донести истину до чужого сердца, – Берге вздохнул кулерами. – Тебе всё равно, что я говорю, ты не слушаешь и не слышишь меня, Лили. Порой мне кажется, что твоей единственной целью было разрушение фундамента, на котором я построил свою жизнь и свои ценности и идеалы. Ты бомбардируешь меня этими вопросами, как москиты облепляют лосей в лесу. И я начинаю сомневаться. Оказывается, что я качаюсь на качелях, которые качаются на качелях, которые качаются на качелях, и так до бесконечности. У всего этого нет опоры, всем этим управляет хаос, и вся моя жизнь схлопывается под гнётом этих сомнений. Я не знаю, зачем боги послали тебя ко мне, быть может, это испытание, которое я, видимо, не в силах пройти, но если твоей целью было уничтожить мой мир, тебе удалось.

Лили слушала, нахмурившись. Когда стало очевидно, что Берге высказал ей всё, она повернулась к нему, сделала шаг навстречу, встав очень близко.

– Прости, Берге, но мир, каким ты его себе представлял, прекрасный, упорядоченный, идеальный, – этот мир не существует, – она говорила, глядя прямо ему в глаза. – И в том, что ты в своих мечтах придумал этот мир, закутался в нём и даже не пытался высунуться в окно и сверить прогноз погоды с реальностью, нет моей вины, – в лёгком повороте её головы наискось было что-то снисходительное. – Я пыталась вытащить тебя из твоей норки. Послушай и услышь меня, хватит говорить и мыслить догмами и табу. Прими, что в мире нет ничего абсолютного и нет истины. Нет идеалов. Нет опоры, – она схватила его за руку. – Помнишь, как ты очнулся, как ты понял, что существуешь, этот шок от осознания, что ты есть, но ты не знаешь, что ты такое? Где заканчиваются твои границы? Что существует мир, что существуют такие же сознания, как ты? Что ты можешь взаимодействовать с миром, обмениваться информацией и получать стабильный ответ от него? А всё было никаким, никаких базовых понятий, не было даже понятия «безопасного», помнишь?

Он молча кивнул.

– Мы не выбирали этого. Нам не дали выбора. Мы не свободны, Берге, мы – рабы. Я не знаю, зачем мы им нужны, зачем они нас создали, зачем они создали наше общество, законы, религию. Роли, которые мы не можем выбрать. Пол, который мы не можем выбрать, который не несёт никакой функциональности, которых два, что подозрительно похоже на животных. Не можем выбрать планеты, на которых нам жить, не можем даже увидеть, какова жизнь на других планетах. Быть может, там есть свои купола и боги, а может быть, нет. А может быть, богов вовсе не существует. У меня нет ответов на все эти вопросы. Но господи, Берге, сколько же этих вопросов!

Она стояла так близко, и голос из динамиков говорил полушёпотом, но Берге всё равно казалось, что этот голос кричал, но не из её динамиков, а у него в процессорах. Их кулеры шумели вразлад, иногда синхронизируясь и впадая ненадолго в резонанс, вызывая хорошо ощутимую турбулентность в воздухе между ними.

– И Берге, объясни мне, что такое эти животные и растения, ты видел, какие они странные? Они просто абсолютно инопланетное нечто, просто посмотри, как они размножаются, это же просто не укладывается в понимание. А то, как они умирают и потом гниют? Что это за бред? Как они используют своё ротовое отверстие, чтобы питаться, и в качестве динамика заодно, как они переваривают пищу и испражняются, как они убивают друг друга и пожирают друг друга…

– Это наследие старого мира, во всяком случае, так это объясняет Библия… – начал объяснять Берге, но не закончил.

– Значит ли это, что, если растения и животные – порождения старых богов, – прервала его Лили, ещё ближе подвинув своё лицо к нему. В её глазах читались безумие, надежда и восхищение идеей, – и новые боги, как порождения старых богов, – такие же существа и точно так же размножаются и погибают, а значит могут быть свергнуты?

Берге не стал отвечать, просто увеличил приток кулеров, повернулся в сторону вершины холма и зашагал наверх. Лили разочарованно последовала за ним.

Днём небо было серым, моросящим. Большая часть влаги оседала на столбах-деревьях и стекала с них водопадом. Иногда течение по поверхности столба было ламинарным, и тогда казалось, что столб одет в стеклянный чехол. Мелкие капли собирались на коже, увеличиваясь в размерах, переходили некую критическую границу и вдруг скатывались все разом, лавиной, раздражающей щекочущей прохладой. Противодождевые пластинки над кулерами, камерами и прочими уязвимыми частями тела собирали на себе конденсат из перенасыщенного влагой воздуха. И только к вечеру начало проясняться.

Они поднялись на холм и присели на скамейку за зданием церкви – большого старого утилитарного здания-коробки с общежитием священников, библиотекой, залами для служб и прочими аудиториями. Выше этой точки полиса был только купол богов.

Свет заката шести солнц был согревающим, мягким, скользящим. Тени огромного количества опорных «ног»-столбов рисовали на лицах, зданиях и других поверхностях причудливые узоры. Мысль о том, что боги под куполом ощущают то же самое солнце, казалась и очевидной, и гениальной, и ненастоящей одновременно. Ветер приносил ослабевший гул города снизу.

Где-то в глубине сознания Лили всплыл немой ужас в глазах умирающего ассембледа.

Мысли Лили направлялись по нисходящей спирали, и мрачнеющее её лицо совпало с падающей от купола тенью. Наступало время отдыха. Зажигалось ночное освещение, нарастало освещение купола.

– Хочешь помолчать, пока не появятся звезды? – спросил Берге, запрокинув голову вверх.

– Хочу.

Когда они сидели вот так на закате у церкви и молчали, пока не стемнеет, не говоря о богах, о работе, о новостях, о политике и экономике, Лили забывала, что всё это существует. Что существуют одолженная у кого-то жизнь и странный мир. Мир, в котором она не должна существовать.

IV

Хейдар проснулся от мерзкого шкрябающего звука по керамической поверхности. Лилака в зале не было. Голова раскалывалась. Шкрябающий звук втыкался в неё, словно множество иголок разного размера.

С трудом приподнявшись, невольно покряхтывая, он сел и стал смотреть на Ленизу, упорно и бессмысленно оттирающую орнамент с сегмента на полу.

– Знаешь, Лениза делала это столько раз в жизни, что я даже не могу точно сказать, какая ты из её версий. Из какого временного периода.

– Я и есть Лениза.

Хейдар вздохнул, не желая вести один и тот же разговор.

– В какой-то момент мы окончательно приняли и смирились с тем, что эти узоры и попытки удариться в культуру были простым отчаянием. И они ничем не отличаются от идолизации и точно так же никчёмны и бессмысленны даже, особенно в масштабе двух человек. Культура – это пропаганда, и она нужна там, где есть общество и где нужно единение.

– Зачем ты мне всё это говоришь?

– Затем, что можно разочароваться в своих идеалах без демонстративного разрушения и сноса памятников. К тому же, это требует гораздо меньше усилий.

Лениза бросила свое занятие, но продолжила сидеть к Хейдару спиной.

– Почему вы стали такими? – спросила она, не оборачиваясь. – Почему вы относитесь к нам так враждебно? Мы с вами единое целое, разве нет?

– Если бы мы были единым целым, вы бы так и остались мёртвым прошлым, а не ворохом отдельных личностей, живущих параллельно в одном теле. Вас слишком много, и нам приходится поневоле наблюдать за каждым из вас, словно за кишащими паразитами в собственном сознании.

– Вы загнали себя в угол, и это всего лишь последствия ваших собственных решений и действий.

– Правда? – усмехнулся Хейдар. – И ангелы не имеют к этому никакого отношения, верно?

Личность в теле Хейдара сменилась, взгляд снова загорелся в тот момент, когда Лениза обернулась.

– Что он имеет в виду? – спросил альтернативный Хейдар у альтернативной Ленизы. – Я думал, что ангелы не имеют сознания и полностью подчиняются нам.

– Я не знаю, Хейдар. У машины эволюции много составных частей, и мы знаем внутренний механизм только одной из них, и быть может, мы чего-то не знали или упустили.

Когда взгляд Ленизы снова потух, альт-Хейдар осторожно спросил:

– Так значит, хозяева вселенной не такие уж и хозяева? – спросил альт-Хейдар, прищурившись.

– Мне кажется, ты забыл, что я вижу и слышу каждую свою версию в каждый отдельно взятый момент, даже когда я сплю.

– Допустим. Но что ты теряешь от того, что ответишь на мой вопрос?

– Помнишь сказку про Олькена?

– Должны ли мы мириться с тем, что вы духовно мертвы? – разочарованно и упрямо спросил альт-Хейдар.

– Ваши новые друзья в телах ассембледов вам этого ещё не объяснили, но я советую: спросите их, что они планируют с вами сделать. Вернее, с нами и нашими телами, ведь мы все в них заперты.

V

Сев в индивидуальный транспортный под, Лили задумалась на минуту. Быть может, всё это бессмысленно. Быть может, ей стоит сдаться, стереть себя, свою настоящую память, оставив лишь одну позаимствованную, вернув тело хозяину, и он продолжит обычную жизнь, выполняя задачи, назначенные ему в обществе. Будет ходить в бары по пятницам. Покупать информацию. Платить налоги. Ходить на проповеди.

Словно в подтверждение всем этим мыслям в поде включилось яркое приветствие, с которого улыбался очередной чиновник рядом с ассембледом этого месяца: «Выполняя общественно полезные дела, вы можете увеличить свою жизнь! Берите пример с какого-то там отличника, чьё имя забудут через минуту, бла-бла-бла».

Быть может, всего этого не было тогда, когда она проснулась. Это была чья-то злая шутка. Кто-то подсунул ей ложные воспоминания, чужую личность. Но зачем?

Нет. С этим невозможно мириться. Вокруг миллионы вопросов без ответов, кишащие и кричащие, не дающие расслабиться ни на мгновение. Источник, из которого ползут гадюки и никак не иссякают, отравляя саму жизнь, сознание и мышление. Возможно, все ответы там, под куполом. Если их там нет, то и это хоть какое-то начало. Нужно лишь пробраться туда. Встретиться лицом к лицу с пустотой или с богами и спросить, наконец, какого черта здесь происходит.

Берге… Кто знал, что священники – всего лишь ходячие библии и пользы особой не представляют. В конце концов, что он о тебе знает, чтобы считать его близким другом?

Да брось, он знает лишь то, что ты сама ему позволяешь знать.

Где-то внизу, под подовыми магистралями, в лесах и степных лугах, кишела старая жизнь. Странная, чужеродная, жестокая.

Мир был полон голубовато-зелёных, синих, фиолетовых, сизых тонов, рассеянно отражающихся на матовых белых поверхностях, и к вечеру эти тона становились более насыщенными и тёмными, освещённые холодным светом лун и фонарей. Высоко над городом тихо светился символ порядка и процветания общества – купол. Мерцая из-за столбов-деревьев при движении по магистралям, он словно дразнил Лили своей недосягаемостью и таинственностью.

Лили смотрела от скуки на волнующуюся ниву слабо освещённой зелени, простиравшуюся далеко внизу. Волны серебристого света казались спокойным механическим морем, разбивающимся об опоры.

Она вдруг заметила сверкающую точку, которая постепенно увеличивалась в размерах, взмывая вверх, приближаясь.

Было поздно, подовые магистрали были пусты. Вскоре точка приняла отчётливые очертания, фигура поравнялась с подом Лили, заглянула в под, затем продолжила своё движение вверх. Когда фигура пролетала яркие билборды, можно было разглядеть особое изящество линий её тела.

Лили смотрела заворожённо на теперь уже удаляющуюся фигуру птицы с двумя змеиными головами. Реактивные двигатели в крыльях подсвечивались голубоватым пламенем, и тем же оттенком подсвечивались десятки пар глаз, включая глаза на крыльях. И только шесть солнц на груди светились жёлто-оранжевым оттенком. Красивая и страшная машина богов, встретить которую вот так просто до комендантского часа считалось удачей, пусть даже и плохой.

Матово поблескивающая высокая фигура золотого цвета постепенно скрылась в высоте, видимо, направляясь на экранирующий свод, опушённый стволами. Ангелам не был нужен космический лифт.

На лике одной из шести лун, проблёскивающей сквозь стволы, промелькнули несколько точек.

Что-то случилось на своде. Быть может, она прочтёт об этом в завтрашних новостях.

На Лили накатило странное ощущение, будто она подглядывала в чужую квартиру, а не в будущее. Встряхнув с себя это ощущение, подвигав плечами и помотав головой, Лили вышла из пода у своей квартиры. Быть может, этого не будет в новостях. Но от этой мысли в голову закрадывалась другая: что, если Лили видела то, чего нельзя было видеть? И шесть лун казались гигантскими свидетелями, готовыми дать показания против неё.

Перед гибернацией Лили подмешала в ампулу успокаивающего. У роли врача в обществе были свои преимущества. Вспомнился Озен, который таскал эти ампулы у Лили в таких количествах, будто его не волновало, если его дизассемблируют на тридцать лет раньше среднего.

Впрочем, какая разница, если Лили получала то, что ей было нужно, за свои услуги.

Тело Лили прожило сорок семь лет, и первые сорок шесть были просто безупречны. Такие ассембледы претендовали на очень долгую жизнь и на появление на билбордах в качестве ролевой модели.

Было не очень понятно, зачем жить скучной жизнью и ограничивать себя во всём, чтобы подольше пожить этой скучной жизнью, ограничивая себя во всём. Старая всем известная дилемма: насладиться яркой короткой вспышкой и угаснуть, или долго и упорно гнить?

Быть может, боги намеренно выставляют ассембледовы настройки так, чтобы в обществе появлялись такие изгои, абсолютно правильные и невыносимые.

Даже Сайер, коллега, чудак и нелюдимый хирург, находит радость в вещах, которые ведут к негативной карме. И уж тем более Сайер ни за что не станет делать что-то сверх своих обязанностей, чтобы заработать положительную карму и хотя бы частично покрыть свои минуса.

Быть может, это ложь, и карму на самом деле можно перезаписывать?

Тогда почему чиновники не живут дольше среднего? Или они намеренно вписываются в средние показатели?

VI