Про себя рядовые служилые люди говорили, что готовы «работать государю головами своими и всею душою», но «разорены, пуще турских и крымских бусурманов, московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов».
Торговые люди тоже не скрывали своего раздражения против новых приказных порядков, утверждая, что «в городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод», и вспоминали с сожалением, как «при прежних государях в городах ведали губные старосты, а посадские люди судились сами промеж себя, а воевод в городах не было», и они указывали на свое обеднение, на остановку торгов, разорение от тяглых служб и податей, от конкуренции иностранных торговцев, которым покровительствовало правительство.
Все выше перечисленные жалобы и предложения сами за себя говорили, что войну следует начинать, проведя коренную реорганизацию практически всех сфер деятельности государства, сопоставимые с реформами Александра II. Немудрено, что ориентируясь на старый способ управления, главным образом отношение к людям, такая война станет возможной лишь более чем через сто лет, во времена Екатерины II.
Выслушав все заявления, правительство решило, что проще отказаться от Азова, чем менять свою политику, уклад страны (т.е. систему взглядов), и отступило перед опасностью продолжительной и тяжелой войны в настоящих условиях. В результате казаки в 1642 г. оставили Азов, разрушив его укрепления.
Соборные «сказки» 1642 г. характерно обрисовывают настроения тех средних слоев населения, которые были главной общественной силой при восстановлении государства из великой «разрухи» – в ополчении 1612 г., на Земском соборе, избравшем царя Михаила, и на ряде соборов первых лет его правления, в их стремлении налаживания государства более близкими по сердцу порядками середины XVI века. Но действительность становилась иной.
Глубокое недовольство усилением приказной системы управления, корыстной и бесконтрольной, усугублялось тем, что ей на счет ставилось общее расстройство экономического быта и государственной силы. Острое раздражение вызывали и новые общественные верхи, обогатевшие царской милостью и собственным мздоимством и отяжелевшие в своем льготном положении. Силы и средства страны казались общественной массе большими, но неправильно распределенными, так, что слишком значительная их часть ускользает от служения государству и земскому делу и пропадает втуне.
Усилиями первого царствования новой династии государство было восстановлено на старых основаниях, руководивших политикой таких строителей царства, как Грозный и Годунов, в своем мировоззрении опиравшихся на православие. Достигнутыми результатами, в значительной мере, осуществлялись намеченные ими цели. Но традиционные приемы управления оказались недостаточными для решения задач более сложных – для этого нужно было новое видение, мудрость, ниспосылаемая от Бога, связь с которым у русских людей протекала на самом минимальном, поверхностном уровне.
Правительственная работа, направленная исключительно на организацию и эксплуатацию народных сил и средств для государева и земского дела, спасла государство от внешнего и внутреннего разгрома, но не вывела страну из состояния расстройства и надрыва этих сил и средств. Побеждены были глобальные, физические проявления смуты; ее корни, духовная деградация, не были вырваны из русской жизни. Об этом даже не было и речи, что сказалось уже при сыне царя Михаила новыми тревогами и серьезными волнениями.
Помня своих предшественников, Михаил захотел укрепить свой трон династическими связями с одним из европейских королевских домов. Подрастающую дочь Ирину (родилась в 1627 г.) он задумал выдать замуж за сына Датского короля Христиана IV, королевича Вальдемара, который в 1641 г. посетил Москву во главе датского посольства (в то время брачный возраст наступал у мужчин обычно с 16, а у женщин – с 12—14 лет). Брак был уже улажен.
Одним из условий предварительного договора Михаила Фёдоровича с Христианом IV было сохранение старой веры для жениха. В конце 1643 г. Вольдемар поселился в Кремле. Однако вскоре принц столкнулся со стремление царя Михаила и патриарха Иосифа перекрестить его в православие. Вольдемар отказывался «менять» веру, а Михаил не желал иметь зятя – «иноверца». Между сопровождавшими принца пастырем Фельгабером и православными иереями прошел диспут о вере, отразивший характер той эпохи. Дело кончилось тем, что королевич стал проситься домой. Царь же попытался сломить его упорство.
Вольдемара долго уговаривали не упрямиться, уверяя, что Ирина хороша собой (видеть ее до свадьбы было не положено) и имеет массу добродетелей. Но датчанин был непреклонен и даже пытался бежать.
Тогда Михаил Фёдорович стал уговаривать королевича поступить к нему на службу, поскольку очень нуждался в отважных полководцах и европейски образованных людях. Но тот ответил, что он не холоп и насильно не желает служить.
История с Вальдемаром закончилась только после смерти Михаила Фёдоровича. В августе 1645 г. новый царь Алексей Михайлович отпустил его на родину. Ирина же так и не вышла замуж и провела свою жизнь в девичьем тереме (умерла в 1679 г.)
Слабое здоровье царя Михаила Фёдоровича подточила не только неудача с браком дочери, но и сведения о появлении новых самозванцев. В Речи Посполитой якобы объявился сын Марины Мнишек, предъявлявший права на Московский трон. В Константинополе некий «Иван-царевич» назвался сыном Василия Шуйского. Оба готовили походы на Москву новых интервентов. В конце 1644 г. царь очередной раз слег. В апреле 1645 г. болезнь усилилась. Придворные доктора констатировали у него малокровие, цингу и проблемы с печенью и желудком. Прописанное лечение не дало результата. 12 июля, в день своих именин, Михаил пошел в церковь к заутрене, где с ним случился припадок. Едва живого его отнесли в палаты. Болезнь усиливалась, царь стонал и жаловался, что «внутренности его терзают». В мире духовной символике правитель – отражение своего народа, его состояние – состояние души нации, и внутреннее терзание царя означает духовную смуту, разрыв с Богом своего народа. Чувствуя кончину, он призвал сына Алексея и благословил его на царство, затем простился со всеми близкими. В начале третьего часа ночи он скончался. По предположению Ф. Л. Германа болезнь, сведшая царя в могилу, была поражением почек. В том году умерла и царица Евдокия, оставив сиротой шестнадцатилетнего Алексея.
Правление Михаила Фёдоровича Романова нельзя назвать блестящей или даже выдающейся эпохой в русской истории. Тем не менее, это был период реставрации, восстановления государственного единства, разрушенного потрясениями рубежа XVI—XVII вв. и самим русским казалось относительно спокойной эпохой, как отмечал Г. Котошихин: «Царю ж и великому князю Михайлу Феодоровичю от кроворазлития христианского успокоившуся, правивше государство свое тихо и благополучно»[35 - Котошихин Г. К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Издание третье. Археограф. комис., СПб, 1884, стр. 4.]. Котошихин, как и другие современники, полагал царскую власть при Михаиле Фёдоровиче, зависящей от боярства. «А отец его, блаженныя памяти царь Михайло Федорович, хотя „самодержцем“ писался, однако без боярского совету не мог делати ничего»[36 - Там же, стр. 142.] – утверждал он, противопоставляя царство Михаила Фёдоровича самодержству Алексея Михайловича. При этом, однако за ослушание царь мог не только лишить боярина чина: представителям знати, особенно вследствие споров о «местах» по службе и за царским столом «бывают наказания, сажают в тюрмы, и отсылают головою, и бьют батоги и кнутом…»[37 - Там же, стр. 51.]
Иностранцам, посетившим Москву в то время, Россия казалась дикой и варварской страной. Ученый-энциклопедист Адам Олеарий, побывавший в Российском государстве в 1634—1636 гг. вынес о ней самое неблагоприятное впечатление. «Что касается русскаго государственнаго строя, – писал Олеарий, то… – это, как определяют политики, „monarchia dominica et despotica“ [монархия господства и произвола]. Государь, каковым является царь или великий князь, получивший по наследству корону, один управляет всей страною и все его подданные, как дворяне и князья, так и простонародье, горожане и крестьяне, являются его холопами и рабами, с которыми он обращается как хозяин со своими слугами»[38 - Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Пер. А. М. Ловягина. А. С. Суворина, СПб, 1905, стр. 222.]. Русское самодержавие, считал Олеарий, носит тиранический характер. Его поражало унизительное обхождение государя даже с высшими сановниками. «Вельможи должны, безо всякаго стыда, помимо того, что они… ставят свои имена в уменьшительной форме, называть себя рабами и переносит рабское обращение»[39 - Там же, стр. 223.].
Иностранцам царская власть представлялась деспотичной. Ее авторитет поддерживал монарх, который, по замечанию, Г. Котошихина, «пишется в христианские государства полными болшими титлами, (от „повелителя“) „государем Иверские земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкаских и Горских князей, и иным многим государствам и землям, восточным и западным и северным, отчичем и дедичем и наследником, и государем и облаадателем“»[40 - Котошихин Г. К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Издание третье. Археограф. комис., СПб, 1884, стр. 42—43.], хотя Грузия находилась тогда в реальной зависимости не от Московского царя, а от Персидского шаха.
Но те же иностранцы, в данном случае в лице не раз упомянутого в период Смуты поляка Маскевича, с удивление отмечали в своих дневниках: «В беседах с Москвитянами, наши, – писал Маскевич, – выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с народом Польским и также приобресть свободу. Но русские отвечали: „Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия, по вашим законам, долго – дело затянется на несколько лет. А с инаго и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный Боярин не властен обидеть последняго простолюдина: по первой жалобе, Царь творит суд и расправу. Если же сам Государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от Царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света“. Русские действительно уверены, что нет в мире Монарха, равнаго Царю их, котораго посему называют: Солнце праведное, Святило Русское»[41 - Устрялов Н. Г. Сказание современников о Дмитрии Самозванце. Часть V. Записки Маскевича. Тип. Имп. Росс. Акад., СПб, 1834, стр. 68.].
Вполне очевидно, что в своих мировоззрениях русские слишком занижали иностранцев и их порядки, но в то же время здесь отчетливо прослеживается само стремление народа к представительной централизованности, которая всегда выступает к народу как от лица Бога, к Богу – от лица народа.
АЛЕКСЕЙ РОМАНОВ. ВПЕРЕД С ОГЛЯДКАМИ НАЗАД. СТЕПАН РАЗИН. ПАТРИАРХ НИКОН. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЛЕВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНЫ
Алексей Михайлович родился в Москве 9 марта 1629 г. По свидетельству историков, Алексей рос тихо в тереме московского дворца, до пятилетнего возраста окруженный многочисленным штатом мам, а затем, с пятилетнего возраста, переданный на попечение дядей, Б. И. Морозова и В. Стрешнева. С пяти лет Алексея стали учить грамоте, к семи лет он научился писать, в девять с ним начали заниматься церковным пением. Царевичу покупали игрушки, у него были латы, музыкальные инструменты и «потешные» санки.
При воспитании сына Михаил Фёдорович несколько отошел от неизменности русских православных обычаев, и усилиями Морозова традиционалистские принципы были оставлены. Алексея не только стали учить наукам, «лишним» для будущего православного государя, таким, как космография. Для царевича выписывали иностранные забавы, включая немецкие карты, при том, что церковь запрещала азартные игры. Боярин Морозов приучал Алексея одеваться в «немецкое» платье. Став государем, Алексей Михайлович дома, вдали от посторонних глаз, ходить в удобном европейском костюме.
В 1637 г. царевич стал жить отдельно от Михаила Фёдоровича в трехэтажных палатах, специально для него построенных, так называемом теремном дворце. К 14 годам Алексей принял курс наук, полагавшихся тогда человеку не только грамотному, но и, в известной степени, образованному (иностранные языки – греческий, польский, богословие, философия, духовная музыка). Лишь на четырнадцатом году жизни 1 сентября 1642 г. его торжественно объявили народу, т. к. по традиции царских детей оберегали от посторонних глаз. Даже ближайшие родственники, прежде чем посетить ребенка в женском тереме, должны были помолиться и сходить в баню.
С момента объявления царевича народу, он сопровождал отца на торжественных выездах. В 16 лет Алексей вступил на Московский престол. Дальнейшие годы жизни на царском престоле дали ему много впечатлений и значительный житейский опыт. Царь возмужал, из неопытного юноши стал очень определенным человеком. Все, кто имел случай узнать Алексея Михайловича, отмечали светлую личность, он удивлял всех своими достоинствами и приятностью. Вместе с тем, как и его отец, крепким здоровьем Алексей не отличался, в связи с чем, он неоднократно прибегал к кровопусканиям. Алексей очень любил писать, что было тогда редким явлением того времени. Царь обладал литературным даром, пытался сочинять стихи, создал прекрасное наставление «Урядник сокольничья пути» по соколиной охоте. Кроме этого Алексей любил пофилософствовать.
В быту, в придворных отношениях он был вспыльчив и гневлив, но отходчив. Мог наказать палкой или пинками кого угодно, вплоть до своего тестя И. Д. Милославского. Такие сцены были не редкостью, но на жизнь приближенных, их имущество царь не посягал. Более того, проявляя сердечность, мог попросить прощения у обиженного им человека, старался примириться с ним.
Царь любил благотворить. В его дворце на полном иждивении жили нищие, юродивые, богомольцы, верховые. В большие праздники Алексей посещал тюрьмы и раздавал заключенным пироги и т. д. Впечатлительная натура Михаила Алексеевича была очень способна к добродушному веселью и смеху. Он любил пошутить и словом, и делом. Как отмечают, Алексей Михайлович с детства был проникнут религиозными чувствами. Он много молился, строго соблюдал посты и прекрасно знал все церковные уставы. Его главным духовным интересом было спасение души: по общему представлению того времени, средство к спасению души царь видел в строгом последовании обрядности, и поэтому очень строго соблюдал все обряды. В. О. Ключевский пишет о нем так: «Он был образцом набожности, того чинного, точно размеренного и твердо разученного благочестия… С любым иноком мог он поспорить в искусстве молиться и поститься… В церкви он стоял иногда часов по пяти и шести сряду, клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи»[42 - Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинение в девяти томах. Часть III. Москва, Мысль, 1988, стр. 303.].
Царица Евдокия ненадолго пережила мужа. Юный Алексей, оставшись 18 августа 1645 г. круглым сиротой, должен был принять царский венец, а вместе с ним бремя власти. Скорбеть об умершем полагалось 40 дней. Алексей Михайлович объявил о своем трауре в течение года. За это отступление от православного уклада царевича осуждали.
Ключевский продолжает: «От природы живой, впечатлительный и подвижный, Алексей страдал вспыльчивостью, легко терял самообладание и давал излишний простор языку и рукам
… Гнев его был отходчив, проходил минутной вспышкой, не простираясь далее угроз и пинков, и царь первый шел навстречу к потерпевшему с прощением и примирением… Алексей любил, чтобы вокруг него все были веселы и довольны; всего невыносимее была ему мысль, что кто-нибудь им недоволен, ропщет на него, что он кого-нибудь стесняет… Умение входить в положение других, понимать и принимать к сердцу их горе и радость – было одною из лучших черт в характере царя
…»[43 - Там же, стр. 1 – 304, 2 – 306.] Однако сказанные слова Ключевского о царе, о его «умении входить в положение других», более подходит к бытовой сфере деятельности, на государственном же уровне все вопросы решались прежним путем удовлетворения центральной власти и представительного сословия.
Алексей любил устраивать торжественные смотры и проводы в поход своим войскам, обставляя все это красивыми церемониями. Любимым местопребыванием царя в летнее время было село Коломенское в семи верстах от Москвы, там он построил для себя деревянный дворец, где перед окнами царской опочивальни стоял каменный столб, на который крестьяне клали свои челобитные.
Жизнь царя отличалась размеренностью. Вставал он в 4 часа утра и совершал утреннюю молитву. Затем направлялся к царице и вместе с нею шел к заутрене, после чего встречался с боярами и думными чинами, беседовал с ними, ему сообщали последние новости.
Затем царь шел к обедне в Кремлевском соборе. Народ встречал его земными поклонами. После окончания обедни в 10 часов Алексей Михайлович удалялся во внутренние покои «сидеть с бояре», т.е. заниматься государственными делами. В эти часы государь работал и в Тайном приказе.
Обедал царь чаще всего один, после чего ехал на соколиную охоту или ложился отдохнуть на два-три часа (если молился ночью). Возвратившись с охоты, царь шел к вечере и остаток дня проводил в кругу семьи. Алексей Михайлович и Мария Ильинична (жена) вместе ужинали, потом призывались странники, занимавшие их рассказами. По вечерам царь читал Священное Писание, жития святых, духовные поучения, летописи, хроники и хронографы, посольские записки, книги по географии, а также повести и рассказы, привозимые из Польши, а чаще писал. Иногда шел в Потешную палату – своеобразный театр-балаган, где выступали шуты, карлики, скоморохи, музыканты. В 9 часов вечера государь уже спал.
Особого внимания заслуживают методы управления царя Алексея. В работах историков прошлого и настоящего времени отмечаются такие особенности его государственной деятельности, как мягкость, смиренность, истовость и серьезность. «Лучше слезами, усердием и низостью (смирением) перед богом промысел чинить, чем силой и славой (надменностью)»[44 - Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинение в девяти томах. Часть III. Москва, Мысль, 1988, стр. 303.] – таков как бы главный принцип управления, провозглашенный самим царем. Одновременно Алексей Михайлович был государем властным, гордился родством с Иваном Грозным и увлекался чтением исторических сочинений о нем. Фигура Ивана IV привлекала Алексея, прежде всего, стремлением к самодержавию. Но средства укрепления самодержавного права он использовал иначе, чем Грозный. При нем не было произвола и личной расправы с подданными. Более того, Алексей Михайлович начал смягчать строгости придворного этикета. В ряду своих предшественников он выделялся еще и тем, что сам читал челобитные и другие документы, писал или редактировал указы, первым стал собственноручно их подписывать.
Утвердившаяся в исторической литературе черта правления Алексея Михайловича как слабость, из-за которой он якобы искал опоры в своем окружении, легко поддавался чужому влиянию (Морозову, Мстиславскому, Одоевскому, Никону, Ордин-Нащокину, Матвееву), оказывается абсолютно неверной, если смотреть на то, как складывалось окружение царя, с какими взглядами были люди, близкие к нему, какой вклад они внесли в решение государственных проблем (все они были готовы к реформаторству, некоторые из них – Матвеев, Морозов – становились сторонниками распространения европейских обычаев, свои дома устраивали на «заморский манер», носили западное платье и т. д.), и даже как противостоял сам царь в попытке поставить его на вторые роли в государстве. Поэтому обеление бытовых представлений отстранением царя от дел является лишь путаной попыткой православных историков объяснить причины сложившейся в России деспотической системы управления – как бы безвольный царь, малодушием которого в своих эгоистических интересах пользуются его приближенные, – тогда как именно сам царь, центр Москвы и представитель православия, в себе нес семя деспотизма, холодного расчета в удержании собственного высокого достоинства построением системы превозношения (отражением мировоззрения достоинства всего народа), когда нижестоящая ступень общества ставилась в состояние безмолвия перед вышестоящей. К этому времени московской центральной власти, стремившейся сохранить моральное лицо для всех своих подданных, уже не возможно было прятаться ни за какие трудности, оправдывающие ужесточения гнета низших слоев общества, и, соответственно, еще более выстраивавшей «лествичную» систему, уже не было ни подчинение Орде, ни Смутного времени, ни разрухи после нее, потому народ не понимал, почему при таком религиозном православном царе ему становиться только тяжелее жить, и поэтому, в большей степени, народ сам для себя изобретал оправдания этому, что Алексей Михайлович, человек очень смиренный и добродушный: прозвание царя «Тишайшим» это в преломлении проявленное непонимание, что же в самом деле происходит в «добром отечестве». А русская власть, воспользовавшись «находчивостью» своего народа, стала скрываться за спинами «своевольных» бояр. Православность, умение сдерживать себя от явного свирепства являлись теми качествами, которые сохраняли в русском народе иллюзию милостивости их самодержца. Недавние времена Смуты заставляли власть хотя бы внешне идти навстречу обществу, создавать видимость народного царя. Сюда же можно отнести и особенности характера Алексея Михайловича, спокойного, как бы подчеркивающего чинность православия. Впоследствии, именно осознав это положение вещей, иллюзию милостивости и действительность подавления, реакционизма (православного) добродушия (особенно в период царского упорства капитализации страны), что это стало не выгодно вообще для государства, наблюдая пример цивилизованного мира, пребывающего в другом политическом устройстве, в России произойдет крах идеи царизма. А пока Алексей Михайлович, добродушный и набожный, для всех оставался надуманно «Тишайшим», тем для себя оправдывая скатывание государства к деспотизму, точно так же как Елизаветинский переворот впоследствии будет представляться необходимой мерой избавления страны от якобы немецкого засилья, а Екатерининский – от мужа-пьяницы.
Царь Михаил Фёдорович скончался в ночь с 12 на 13 июля 1645 г., благословив на царство единственного сына, шестнадцатилетнего Алексея. Царь Алексей вступил на престол «по приказу» отца своего и «по прежнему крестному целованью» всех людей Московского государства, как они целовали крест царю Михаилу с его царицей и великой княгиней и их царскими детьми, которых им, государям, Бог даст. Два современника, один иноземец, другой русский, так описали воцарение Алексея, что дали повод предполагать его избрание на престол Земским собором. Олеарий сообщает, что на утро по смерти отца Алексея приветствовали царем и «в тот же день еще, по единогласному решению всех бояр, вельмож и всей общины, короновали его и присягнули ему»[45 - Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Пер. А. М. Ловягина. Изд. А. С. Суворина, СПб, 1905, стр. 254.]; это было сделано притом с некоторой спешкой по стараниям Б. И. Морозова, так что далеко не все в стране, кто желал присутствовать на торжестве, могли явиться вовремя. Подьячий Посольского приказа Г. К. Котошихин говорит как будто определеннее – о царском «обрании», состоявшемся «мало время минувше», и что для того было на Москве дворян и детей боярских и посадских людей человека по два из города, «обрали» царя – весь духовный чин, бояре и думные люди, служилые, торговые и всяких чинов люди и чернь и «учинили коронованье в соборной большой первой церкви». Крестное целование молодому государю в Москве произошло в первый же день, 13 июля, – по городам в ближайшее время. Царское венчание состоялось 28 сентября, и только к этому времени могли съехаться выборные люди, но и то не из всех городов. «Обранье» – в котором участвовала и «чернь», и московская толпа, а по одному указанию, и иноземцы – могло быть только торжественным «явлением» царя народу для приветствия и видимости общенародного провозглашения, превратившегося в один из формальных моментов обряда венчания на царство.
Начало нового царствования вызвало изменения в личном составе правящих верхов. Первое место во дворце и в делах управления занял воспитатель царя Б. И. Морозов, и в силу вошли близкие ему люди. Когда Алексей Михайлович решил вступить в брак, то его история женитьбы была подобна делу Хлоповой. В начале 1647 г. царь выбрал из двухсот молодых девиц дочь Фёдора Всеволожского, но та при подготовке к свадьбе упала в обморок; ее признали больной и за сокрытие болезни вместе с родней сослали в Сибирь, и только с 1653 г. позволили им жить в дальних поместьях. Ходили в Москве слухи, что это дело рук Морозова, боявшегося возвышения Всеволожских. Царь вступил в иной брак, с Марьей Ильиничной Милославских, дочерью Ильи Даниловича Милославского, бедного и незнатного дворянина. Через несколько дней Морозов женился на сестре молодой царицы, Анне. Милославские во главе с царским тестем занимали видное придворное положение, ведали приказами, сидели на воеводствах, поддерживали своих родственников, свойственников и приятелей. Будучи небогатыми и незнатными в происхождении, Милославские, получив возможность, стали брать огромные взятки и воровать. На протяжении почти всего XVII в. их имена неизменно связывались с самыми острыми жалобами на приказные хищения и вымогательства. Так безудержный произвол стали звать Плещеевщиной по имени А. С. Плещеева, начальника Земского приказа, одного из близких людей Милославскому.
В 1669 г. после тяжелых родов умерла Мария Ильинична. Она родила царю 6 дочерей и 5 сыновей. После смерти жены Алексей Михайлович был «безутешен». Однако через 40 дней начались матримониальные хлопоты. Государю представили список девиц, где было 67 фамилий. В это время царь общался с просвещенным человеком Артамоном Матвеевым, возглавлявшим Посольский приказ. По жене он приходился в родстве с Нарышкиными, старинного рода рязанских дворян. В одной из семей Нарышкиных, Кирилла Полуектовича, кроме сыновей была и дочь, Наталья, которая с 11 лет воспитывалась в доме Матвеева. Девушка понравилась царю, и, понаблюдав некоторое время за другими, в частности, Авдотьей Беловой, которая составила своей красотой конкуренцию Наталье, остановился все же на Нарышкиной. Его родня неодобрительно отозвалась об этом выборе, так как видела в просвещенном Матвееве склонность к иноземным обычаям. Однако 23 января 1671 г. Алексей Михайлович женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной. Царь был вдвое старше своей второй жены. 30 мая 1672 г. у них родился царевич Пётр. В ознаменование этого события Матвееву и отцу Натальи царь пожаловал звание окольничих. Царица Наталья, получив тем большую власть над супругом, стала ездить в открытой карете и показывалась народу, что было встречено неодобрительно среди ревнителей старины.
Время правления Алексея Михайловича – это разнообразные преобразования в политической, экономической, социальной и культурной сферах. Во всех делах он продолжал, с одной стороны, традиции старой Руси, с другой, не чурался новшеств, более того, стремился к ним, используя европейский опыт. По образной характеристике В. О. Ключевского, «царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении»[46 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 301.]. К этому следует лишь добавить, что в таком положении полустарины Россия осталась до наших дней.
Переходность эпохи Алексея Михайловича проявилась в формировании предпосылок абсолютизма, что прослеживается в разных сферах политической жизни страны: в изменении царского титула, отмирании такого атрибута сословно-представительной монархии, как Земские соборы, в эволюции приказной системы и составе Боярской думы, в повышении значения незнатных людей в госаппарате, наконец, в победоносном исходе для светской власти ее соперничества с церковной.
В новом титуле царя подчеркивалось божественное происхождение власти и ее самодержца. Вместо прежнего «государь, царь и великий князь всея Руси» после воссоединения Украины с Россией он стал звучать так: «Божией милостью великий государь, царь и великий князь всея Великие и Малые и Белые Русии самодержавец».
Теоретические постулаты самодержавия подкреплялись Соборным Уложением 1649 г., две главы которого были посвящены соблюдению престижа царской власти и определению мер наказания за все помыслы и действия, наносившие урон как «государственной чете», так и царскому двору.
Другим свидетельством усиления самодержавия было падение значения Земских соборов. Во всех трудных решениях того времени на начальных стадиях правительству помогал Земский собор. В глазах общественности он пользовался огромным авторитетом, т. к. в его состав входили выборные со всей земли. В царских грамотах часто можно было встретить ссылку на «всенародный» приговор. Термин «холопы» исчезает сам собой, заменяясь более соответствующим моменту: «господам» (таким-то) начинаются грамоты, перечисляя в приветствии чины и состояния, к которым адресуются: «и вы бы, господа…» – неизменная форма обращения автора к своим корреспондентам.
Первое время Земские соборы конкурировали с правительством, от них зависело окончательное принятие того или иного вопроса. Однако по мере того, как в правительстве крепнет чувство уверенности, оно все реже пользуется авторитетами «вселенского совета», вместе с тем Земские соборы все заметнее принимают характер простой осведомительной функции. После собора 1619—1622 гг. в их созыве наступает десятилетний перерыв, и очередные соборы заседали в связи с внешнеполитическими обстоятельствами: Смоленской войной (1632 и 1634 гг.), обострения отношения с Крымским ханством (1636—1639 гг.), с взятием Азова донскими казаками (1642 г.) Оба Земских собора (1648 и 1650 гг.) правительство царя Алексея Михайловича созвало в связи с городскими восстаниями в Москве и Пскове.
Становясь осведомительным орудием в руках правительства (неся простое знание местной жизни, что само по себе тоже немаловажно), представительство начинает рассматриваться, как своего рода служба, за которую, как и за всякую другую, следует получать жалование. С другой стороны, со времени Смуты прошло уже достаточно времени, власть окрепла, народ успокоился, и с его стороны стало проступать безразличие к выборам выборных людей. И порой воеводам только с помощью пушкарей и стрельцов удавалось заставить население осуществлять свои избирательные права. Земский собор 1653 г., принявший решение о присоединении Украины к России, считается последним собором полного состава. (Земскими соборами принято считать совещания с непременным участием в нем трех составных частей или курий: Освященный собор церковных иерархов, Боярской думы и представителей земли. Отсутствие одной из курий, прежде всего представителей земли, лишает права причислять такие совещания к Земским соборам, их следует называть просто соборами). Угасание этого института в последующие десятилетия выразилось в том, что правительство перешло к практике приглашения на совещание лишь представителей сословий, во мнении которых оно было заинтересовано. В 80-е годы XVII в. остатки Земских соборов (в виде разного рода совещаний) окончательно исчезли.
В Боярской думе шли двоякого рода изменения: повышался удельный вес думных дворян и думных дьяков, т. е. людей, проникавших в аристократическое учреждение благодаря личным способностям. В 1653 г. на долю бояр и окольничих приходилось 89% общего числа членов Боярской думы, в 1700 их удельный вес снизился до 71%.
Второе – изменение отношения к увеличению численности Боярской думы. Если в 1638 г. в думу входили 35 членов, то в 1700 г. она насчитывала уже 94 члена. Следовательно, дума превратилась в громоздкий, неработоспособный орган. Именно поэтому Алексей Михайлович создал при Боярской думе Государеву палату, состоящую из узкого круга лиц, предварительно обсуждавших вопросы, выносимые на заседание Думы.
Существенные изменения претерпела приказная система. На протяжении XVII в. функционировало в общей сложности свыше 80 приказов, из которых к концу столетия сохранилось более сорока. Количество приказов увеличилось, т.к. появилась надобность в управлении новыми отраслями государственного хозяйства. Создание полков нового строя вызвало появление Рейтарского приказа, а присоединение Украины к России сопровождалось появлением Малороссийского приказа. Однако переходом к абсолютизму было не появление новых приказов, а новшества в структуре каждого из них и рост влияния незнатных людей. Если в 1640 г. приказных людей числилось всего 837 человек, то в 1690 г. их стало 2739. Более чем по 400 человек в конце века сидели в Поместном приказе и приказе Большой казны. Штат приказа Большого дворца насчитывал более 200 человек. В остальных приказах сидело от 30 до 100 подьячих. По описаниям современников, подьячих в приказах было так много, что и «сидеть негде, стоя пишут». Рост числа приказных служителей – свидетельство повышения роли бюрократии в управлении государством.
Более важным новшеством в приказной системе было создание приказов Тайных дел и Счетного. Приказ Тайных дел осуществлял функции контроля над деятельностью остальных приказов, рассматривая подаваемые на имя царя челобитные, ведал царским хозяйством. Он находился в непосредственном ведении Алексея Михайловича и не подчинялся Боярской думе. По свидетельству Г. Котошихина, приказ Тайных дел был создан для того, «чтоб его царская мысль и дела исполнилися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали»[47 - Котошихин Г. К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Издание третье. Археограф. комис., СПб, 1884, стр. 95.]. Контролирующие функции в области финансов выполнял учрежденный в 1650 г. Счетный приказ. Однако оба приказа прекратили существование после смерти их основателя. Организация контроля средствами чиновников – один из признаков становления жесткой централизации.
Изменения в организации местного управления тоже отражали тенденцию к централизации и падению выборного начала. Власть в уездах сосредоточилась в руках воевод, заменивших всех должностных лиц земских выборных органов: городовых приказчиков, судных голов, избных старост.
В результате всех изменений чиновничья Москва остается единственным нервом политической жизни страны. Земские соборы исчезают за ненадобностью, Боярская дума трансформируется в олицетворение символа сословности русского общества. Приближающееся царство холодной бюрократии и эгоистического абсолютизма ждала подготовленная почва.
В наметившихся преобразованиях правительство царя Алексея большое внимание уделяет служилому землевладению, поскольку это войско, без которого не может существовать государство. Оно издает ряд постановлений, в основном опираясь на старые правила. Крестьянский же вопрос оставался для них самым серьезным в этой сфере.
В XVII веке в экономической жизни России происходят изменения. Наиболее важные преобразования связаны с появлением мануфактур, развитием ярмарок и расширением межрайонных связей, сопровождавшимся началом формирования всероссийского рынка, углубления специализации. Это способствовало прогрессу в меновых отношениях, в качестве которого все большим спросом стала пользоваться монета. В то же время потребности государства шли впереди роста народного хозяйства на всем почти протяжении двух царствований династии Романовых. Наступившее было после первой польской войны «время тишины и покоя», когда, по выражению современника, «люди в животах своих пополнились гораздо», продолжалось только 14 лет – промежуток отдыха, слишком незначительный даже для того, чтобы дать время затянуться ранам пережитой «разрухи» и напряженной борьбы с соседями; разразившаяся затем вторая и третья война с Польшей и, кроме того, со Швецией, Крымом и Турцией предъявила народу еще большие финансовые требования в связи с реорганизацией военных сил (наем иноземных войск и обучение русских полков иноземному образцу).
Уже во время второй польской войны общий расход на содержание войска доходил до 600.000 рублей, т. е. превосходил больше чем вдвое обычный военный бюджет того времени. Война же из-за Малороссии потребовала еще больших затрат: только за первые два года ее ведения (1654 и 1655 гг.) московское правительство истратило по официальному отчету, предъявленному Москвой польским уполномоченным, 1.300.000 рублей – по тем временам сумма громадная. Тяжесть этих военных расходов усугублялась еще тем, что продолжительная война надолго вырвала из народного хозяйства производительные силы страны: по собранным П. Н. Милюковым данным, с 1654 по 1679 гг. в даточные (лица из тяглового населения, отданные на пожизненную военную службу) было принято до 70 тысяч человек. К бедствиям войны присоединилась моровая язва, унесшая, если верить С. Коллинсу, врачу Алексея Михайловича, до 700—800 тысяч человек (по сообщению А. Мейерберга, в одной Москве умерло от морового поветрия 70 тысяч человек).
В принципе, вся сложность экономической ситуации заключалась в том, что затраты на армию требовали твердых единиц в обмене, т.е. драгоценных металлов, серебра, золота, из которых в это время производились монеты (что являлось следствием примитивного товарообмена более ранней истории). Объем же добычи этих металлов внутри страны не удовлетворял все государственные потребности. Другой общеизвестный способ приобретения твердой единицы обмена является его импорт посредству внешнего рынка. Но так как производство и рынок в России были развиты слабее, чем в тех странах, с которыми она вела торговлю, то, соответственно, Россия, как правило, закупала европейские товары, т. е. наоборот, экспортировала драгоценные металлы в Западную Европу. В связи с таким положением постоянной нехватки финансовых средств (корни которого лежат в заинтересованности центральной власти выстраивания сословно-ступенчатой системы, т.е. системы превозношении, с сословным распределением обязанностей и, следовательно, примитивным внутренним товарообменом) российским реформаторам приходилось лихорадочно изобретать способы, их заменяющие, своими промахами еще больше увеличивая тяжесть хозяйственной жизни населения, с последующими волнениями, которые, по выражению современника, охарактеризовали царствование Алексея Михайловича как «бунташное время».
Финансовое состояние первых двух царствований новой династии официально выражено еще правительством Михаила Фёдоровича: «государственной казны нет нисколько», а «служилых людей, казаков и стрельцов в городах прибыло, жалование им дают ежегодно, докуки государю от служилых людей, дворян и детей боярских большие, а пожаловать нечем». Старая податная система не удовлетворяла новым потребностям государства, как ввиду рутинности приемов обложения, раскладки и сборов, так особенно потому, что бури смутного времени произвели громадные изменения и перемещения в народном хозяйстве, и старые приказные представления о средствах и силах тяглового населения не отвечали действительному расположению и состоянию. Приходилось не только выяснять наличное количество единиц земельного оклада (соха), но и устанавливать их платежеспособность в зависимости от живущего на них тяглового населения (живущая четверть), заботясь в то же время по возможности о равномерном распределении повинностей и чтобы «никто в избылых не был», т. е. не ускользнул от повинностей. Предпринимается сложная и кропотливая работа по составлению земельного кадастра (дозорные и писцовые книги с 1614 по 1630 гг.) и регистрирование тяглых рабочих сил, прикрепленных «переписными книгами» с 1646 г. к тяглу.
Но вся эта деятельность по наделению повинностями являлась не более чем, как восстановления пусть и правильного в соотношениях, но примитивного внутреннего товарооборота, существенно не увеличивающий государство твердым обменным эквивалентом. При таком способе существования экономики ее развитие, или правильнее сказать ее масштаб, мог происходить лишь с изменениями в большую сторону численности населения страны. Этот путь был медленным, неудовлетворяющим настроение центральной власти, поскольку международные отношения предъявляли России такие неожиданные и чрезвычайные требования, на которые правительство вынуждено было реагировать вынужденными финансовыми мерами в виде чрезвычайных военных сборов и рискованных финансовых операций, направленных к быстрому наполнению пустой казны. Сюда относятся, прежде всего, экстренные военные сборы так называемой пятой (20%), десятой (10%), пятнадцатой деньги и рублевый сбор со двора – с торговых людей; полтинную и полуполтинную деньги – с духовенства и служилых людей; в то же время делается проба ввести постоянную военную подать стрелецкую, сначала только в некоторых городах и волостях Новгородской и Устюжской четверти, а также на Вятке и Волге.
Иностранные купцы – «гости», не без основания намекали правительству Алексея Михайловича на то, что в хозяйственном кризисе страны не без греха приказная практика, не хотевшая знать мысли всего государства. Правительство, однако, не отказалось от осторожных, хотя и тяжеловесных способов взимания экстренных сборов предшествующего царствования, в виде назначения пятой, десятой и т. д. деньги; но в этом способе, не всегда гибком и целесообразном, особенно ввиду неохоты населения давать подлинные «сказки» своим доходам, оно не останавливалось: чрезвычайные расходы во время второй и третьей польских войн побуждали его прибегнуть к более смелым и рискованным способам обогащения казны, основанном на слишком теоретических расчетах.
Разнообразие податей в это время и их размеров по местам, неодинаковый способ из взимания и поступления по разным учреждениям – все это вносило большую путаницу в финансовую систему. Поэтому скоро появилась мысль об объединении стрелецких и ямских податей и переложение их на всем необходимый предмет потребления, сделав сие налогом для всех неизбежным и равномерным, и обогатительным для казны, 7 февраля 1646 г. последовал указ и боярский приговор: «для пополнения государевы казны служилым людям на жалованье положити на соль новую пошлину, за все старые пошлины и за проезжия мыты, перед прежним с прибавкою, на всякий пуд по две гривны… А как та соляная пошлина в государеву казну сполна зберется, и государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Руси указал по всей земли и со всяких людей свои государевы доходы, стрелецкие и ямские деньги, сложить, и заплатить те стрелецкие и ямские доходы теми соляными пошлинными деньгами»[48 - Российский государственный архив древних актов. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 1. 1645. №67. Л. 374—375.].
В некоторых западных странах использовались косвенные налоги, особенно соляной, для пополнения казны. Но перенесение этого опыта в Россию оказалось неудачным, главным образом, из-за желания государства вытянуть из населения несоизмеримо большие деньги. Установленная пошлина стала превышать рыночную цену соли почти в полтора раза (т.е. было равносильна строжайшей запретительной пошлиной) и оказалась большой тяжестью на бедные слои населения, что только критически отразилось на соляной торговле. Кроме того, мера эта вызвала сильнейшие злоупотребления со стороны местной администрации и сборщиков податей.
Неудачи реформы признало и правительство. В конце 1647 г. оно отменило соляной налог и вернулось к прежней налоговой системе, причем стало нещадно взыскивать образовавшуюся недоимку по прямым налогам. 1 июня 1648 г. Алексей Михайлович со многими приближенными и охраной возвращался с богомолья из монастыря. В столице его встретила большая толпа москвичей и приезжих. С криками они окружили карету царя и жаловались на Плещеева, бросали камни в бояр, и некоторые из них получили ранения. Царь не стал никого слушать, а активных бунтовщиков приказал арестовать, что вызвало в народе большое негодование. На следующий день в Кремль ворвались толпы горожан, стали требовать отставку Плещеева, прекратить притеснения и взятничество приказных людей. На этот раз царь к ним не вышел, тогда начался самосуд: «разграбили многие боярские дворы и окольничих, и дворянские, и гостиные». Восставшие разгромили дома Б. И. Морозова, П. Т. Траханиотова (начальника Пушкарского приказа), дьяка Н. И. Чистого (начальника Посольского приказа), Л. С. Плещеева и др. Н. И. Чистого как беззастенчивого взяточника и инициатора налога на соль восставшие безжалостно изрубили, бросив тело в кучу навоза. Чтобы утихомирить восставших, царь вынужден был отдать на растерзание Плещеева, затем Траханиотова, только Морозова удалось спасти, отправив его в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь. (После того, как волнения стихли, царь вернул воспитателя ко двору. Морозов пользовался царским расположением, но прежнего влияния не имел).
Из Москвы летом 1648 г. восстание перекинулось на многие города юга – Курск, Козлов, Елец, Ливна, Валуйка, Чугуев и др.; севера – Сольвычегодск, Устюг Великий; Сибири – Томск, Енисейский Острог, Кузнецк, Верхотурье. Самые упорные и продолжительные восстания развернулись в 1650 г. – в Пскове и Новгороде. Поводом восстания послужило резкое повышение цен на хлеб, вызванное обязательством правительства поставить Швеции зерно в счет компенсации за перебежчиков с территорий, захваченных Шведами, закупка зерна в больших объемах дала толчок к взвинчиванию цен, что вызвало волнения сначала в Новгороде, а затем и в Пскове. В обоих городах власть перешла в руки земских старост. Однако если выборная власть в Новгороде не проявила ни стойкости, ни решительности и открыла ворота карательному отряду – князю И. Н. Хованскому, то псковичи отказались повиноваться карателям, в город их не впустили и оказали вооруженное сопротивление.
Началась трехмесячная осада Пскова (июнь – август 1650 г.) Полновластным хозяином города стала Земская изба, распределявшая среди горожан хлеб, изъятый из боярских житниц. Она же осуществляла конфискацию имущества у некоторых богатеев.
В Москве было собран экстренный Земский собор, утвердивший состав делегации для уговора псковичей. Они прекратили сопротивление только после того, как добились прощения всем участникам восстания, в том числе и пятерым «заводчикам» во главе с Гавриилом Демидовым, руководившим Земской избой.
Используя растерянность и ослабление правительства во время волнений, дворяне и верхи посада летом 1648 г. подали челобитную, в которой выдвигались требования созыва Земского собора. Жизнь диктовала необходимость наведения порядка в законодательстве, т. к. почти за столетие от Судебника 1550 г. было обнародовано 445 новых указов, некоторые из которых отменяли статьи Судебника или им противоречили. Вместе с тем челобитчики стремились использовать ситуацию в своих интересах. Патриарх Никон однажды односторонне высказал, что составление Уложения предпринято было «боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинныя правды ради»[49 - Мнение патриарха Никона об Уложении. Записки отделения русской и славянской археологии императорскаго русскаго археологическаго общества. Том второй. Тип. Иосафата Огризко, СПб, 1861, стр. 426.].
16 июля 1648 г. царь советовался с патриархом Иосифом, со всем Освященным собором, со своими боярами, окольничими и думными людьми. Было принято решение о необходимости составления нового Уложения, «чтобы Московскаго Государства всяких чинов людем, от большаго и до меньшаго чина, суд и расправа была во всяких делех ровна»[50 - Полное собрание законовъ Российской империи, повелением государя императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Съ 1649 по 12 Декабря 1825 года. Том I. Съ 1649 по 1675. Тип. II Отд. Собств. Е. И. В. Канц., СПб, 1830, стр. 1.]. Исполнение этой кодификационной работы было поручено особой комиссии в составе окольничего кн. Ф. Ф. Волконского, дьяков Г. Леонтьева и Ф. Грибоедова и возглавляемой кн. Н. И. Одоевским. Вместе с тем, «для того своего государства и земского великого царственного дела» указал царь созвать в Москву выборных: от стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов по два человека, от дворян и детей боярских больших городов по два, из новгородцев с пятины по человеку, от гостей трех человек, от суконных сотен по два, от черных сотен, слобод и посадов по человеку – «добрых и смышленых людей, чтобы его государево царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердити и на мере поставити, чтобы те все великие дела по нынешнему его государеву указу и Соборному Уложению вперед были никем нерушимы»[51 - Там же, стр. 2.]. 28 июля были разосланы грамоты о присылке выборных в Москву к 1 сентября. Всего на соборе присутствовало более 350 человек различных сословий.
Несмотря на большую сложность и трудность нового законодательного предприятия оно было произведено с чрезвычайной быстротой. Составление проекта Уложения комиссией кн. Одоевского, при участии выборных людей, было закончено к октябрю, и с 3-го числа этого месяца началось соборное обсуждение проекта в двух палатах: в одной заседал царь с Боярской думой и Освященным собором, в другой, «ответной», палате – выборные люди под председательством кн. Ю. А. Долгорукова. 29 января 1649 г. Уложение было закончено обсуждением и переписано; члены собора приложили к нему свои руки. Напечатанное весной в виде книги, Уложение быстро разошлось, и в том же году было второе его издание.
Уложение 1649 г. – универсальный кодекс права государства ориентированного внутрь себя, на собственную традицию, с промонастырским уклоном разделения по «ступеням просветленности», в реальности принявшее вид выделения и большего разграничения в правах сословий, и суровости воздействий, ниспосланных «откровениями» сверху, призванных излечивать «бесноватую братию». Уложение устанавливало нормы во всех сферах жизни общества – социальной, экономической, административной, семейной, духовной, военной и т. д. Уложение определяло меры наказания за нарушение этих норм. Универсальность обеспечивала ему долгую жизнь: хотя некоторые статьи его были отменены, но оно действовало до 1826 г., когда его нормы использовались во время суда над декабристами.
Уложение состоит из 25 глав, в каждой из которых сгруппированы статьи по какой-либо теме. Общее количество статьей – 967.
Памятник открывается главой «О богохульстве и церковных мятежниках». По ней светская власть берет под защиту соблюдение чистоты веры. За хулу на Бога и Божью Матерь, на святых и на честный крест устанавливалась смертная казнь через сожжение. За производимые в храме бесчинства и беспорядки, к числу которых относилась и подача челобитной царю и патриарху во время богослужения, также налагались суровые наказания, от смертной и торговой казни до тюремного заключения. Другие церковные вопросы были рассыпаны в последующих главах: постановления о присяге для людей духовного мирского чина, о совращении православных в бусурманство, об ограничении прав иноверцев, о браке, об охране церковных имуществ от похитителей, об охране чести духовных лиц, о почитании праздников, о святительском суде, церковных приказах и тому подобное. Все эти меры направлялись к ограждению достоинства и интересов православной церкви и к упорядочению церковной жизни. В то же время, Уложение ущемляло интересы церкви, ликвидируя ее прежние привилегии и усиливая ее подчинение светской власти. Обе тенденции отражены в двух специальных главах, «О суде патриарших и приказных и дворовых всяких людей и крестьян» – глава XII, и «О монастырском приказе» – глава XIII, а также некоторых статьях XI и XIX глав.
Церковь в конце XVI в. владела третью земельного фонда страны. Экономическое могущество духовных феодалов подкреплялось их некоторыми иммунитетными правами, например, автономным управлением. Уложение сохраняло автономию в управления лишь патриаршими владениями, а население всех остальных вотчин передавало в юрисдикцию специально созданному Московскому приказу, являвшемуся светским учреждением, который возглавил кн. Н. И. Одоевский.
Наибольший протест церковных иерархов вызвали три статьи XVII главы, запрещавшие передавать вотчины в монастыри при пострижении в монахи и в епархии на помин души. Уложение, таким образом, перекрывало источники роста церковного и монастырского землевладения. Удар по экономическому благосостоянию епархий и монастырей наносили статьи XIX главы, ликвидировавшие на посадах белые слободы и институт закладчиков. Именно по этим принципам Уложение вызвало резкое осуждение патриарха Никона, назвавшего Одоевского «Новым Лютером».
Разыгравшийся на глаза самого царя мятеж 1648 г. напомнил печальные времена Смуты, когда царская власть так много пострадала от всякого рода «измены». Под влиянием этих воспоминаний и только что пережитых событий в Уложении были введены главы о доносах о государственных преступления, впоследствии ставшее «Словом и делом государевым»: «О государской чести и как его государское здоровье оберегать» (гл. II) и «О государеве дворе, чтоб на государеве дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было» (гл. III). Первая их этих глав была заимствована из Литовского статута и отчасти из «градских законов». Она устанавливала кары за политическую измену, за всякий злой умысел против государева здоровья, за приход к нему «скопом и заговором на его государевых бояр и окольничих и на думных и на ближних людей». Следующая глава, вся заимствованная из Литовского статута, стремилась оградить жестокими наказаниями спокойствие и достоинство царского двора от всяких бесчинств и самоуправств. Обе эти главы Уложения были первой попыткой законодательной нормировки вопросов, касавшихся верховной власти. Но Уложение, затронув некоторые вопросы из области чисто внешних отношений верховной власти, обошло молчанием коренные вопросы государственно права – о существе верховной власти, о порядке ее преемства и т. п. Факт воцарения новой династии путем народного избрания вызывал новые политические понятия и создавал новые политические отношения, которые, казалось бы, не могли быть укреплены исторически сложившимся методом, силою обычая (на котором держалась власть старой династии), а требовали укрепления силою закона. Но характерной чертой восстановления разрушенного Смутой государственного порядка было признание, что новая династия вступает на Московский престол столько же в силу избрания, сколько и в силу наследственного на него права по родству с угасшей династией Рюриковичей. Новые политические понятия, возникавшие в умах московских людей после Смуты, не разрушили, однако старого взгляда на Московское государство как на вотчину государя. А этот взгляд делал ненужным законодательное определение существа власти новой династии. Такое определение впервые было дано уже Петром I.
В составлении Уложения особое значение имели интересы дворянства, которое численно преобладало на Земских соборах, восстанавливавших вместе с правительством новой династии государственный порядок, и на которое перед лицом народного мятежа оно могло опереться.
Все интересы, которыми жило служилое дворянство, сводились к двум главам – службе и землевладению. Глава VII Уложения – «О службе всяких ратных людей Московского государства», заимствованная в большинстве своих статей из Литовского статута, не вносила никаких изменений в существующую военную организацию. Она только подтверждала общие нормы отправления военной службы, устанавливала порядок сбора на службу и увольнение с нее, вводила наказание за «нетство», за преступления, совершенные на службе, ограждала неслужилое население от насилий и самоуправства со стороны служилых людей.
Более живой интерес представлял для дворянства вопрос об упорядочении служилого землевладения, которому посвящены две главы Уложения (XVI – «О поместных землях» и XVII – «О вотчинах»), главным источником которых послужила Указная книга Поместного приказа, составленная после большого московского пожара 1626 г. Сохранив в силе главные нормы этого законодательства, закрепив только отдавать вотчины по душам в монастыри, Уложение точнее определило круг лиц, имевших право владеть вотчинами: это право принадлежало только служилым людям, в том числе состоявших на службе у церковных властей на высших должностях, а также гостям. Дворовых людей, служивших церковным властям, и неслужилых отцов детей, купивших себе «порозжие» поместья в вотчины, велено было «по тем вотчинам написати в государеву службу в городы», а кто не захочет службы нести, у тех отнять вотчины и раздать, кому государь укажет. Запрещено было также вотчины покупать и держать в закладе боярским людям и монастырским слугам. Усваивая, таким образом, вотчинному землевладению характер сословной привилегии служилого класса, Уложение, вместе с тем, санкционировало давно обозначившийся процесс слияния поместий с вотчинами. Главное отличие между ними состояло в том, что вотчина являлась наследственным владением, а поместье – пожизненным. Прекращение службы теоретически влекло за собой изъятие поместья. Поэтому каждый владелец поместья стремился превратить его в вотчину. Уложение удовлетворяло это желание: оно разрывало непосредственные связи и зависимость службы от владения поместьем – поместья оставлялись «в пожить» дворянам, лишенным возможности продолжать службу по старости или состоянию здоровья, допускало свободу обращения поместий между различными группами служилых людей, мену поместья не только на поместья, но и на вотчину, и, обратно, сдачу поместий. Определение доли поместной земли, причитавшейся вдовам, сыновьям, не достигшим возраста, с которого начиналось несение службы, а также дочерям, тоже являлось показателем стирания различий между поместьем и вотчиной.
Еще более важным в землевладельческих интересах служилого класса, чем урегулирование и укрепление вотчинных и поместных прав, был вопрос об отношении его к крестьянству. Этот вопрос, затрагиваемый до этого времени лишь частичными узакониями и мероприятиями, давно уже требовал общего законодательного разрешения. В нем, можно сказать, завязывался главный узел всей внутренней политики Московского государства XVI—XVII века.
Особенность крестьянского вопроса в Уложении открывается уже с самого заглавия XI главы – «Суд о крестьянах». Лет за десять до Уложения служилые землевладельцы, преимущественно мелкие землевладельцы провинциальных городов, обращаются к правительству с настойчивыми коллективными челобитными об отмене установленного в 1547 г. пятилетнего срока для исков о беглых крестьянах. Правительство под влиянием «сильных людей», для которых «урочные года» были выгодны, не сразу уступило натиску челобитий служилых людей. В 1640—1641 гг. установлена было общая исковая 10-летняя давность для беглых крестьян и 15-летняя для вывозных крестьян. В 1646 г. в наказе о дворовой переписи дано было обещание отменить урочные годы после составления переписных книг, по которым уже впредь должны были стать крепкими крестьяне и бобыли. Это обещание не удовлетворило служилых землевладельцев, и на соборе 1648 г. они сделали последний натиск, добиваясь безусловной отмены урочных лети прикрепление крестьян не только по новым переписным, но и по старым писцовым книгам. Заявленной в такой серьезный момент, когда правительство особенно внимательно прислушивалось к голосу выборных людей, это челобитье, наконец, достигло цели. Отмена «урочных лет», т.е. исковой давности на беглых крестьян и установление за прием и укрывательство беглых крестьян 10-рублевого штрафа в год за каждого крестьянина, были основными мерами Уложения по крестьянскому вопросу. Все остальное содержание XI главы посвящено нормированию последствий, вытекающих из этих мер.
Уложение прямо санкционировало или молча признало ряд отношений между землевладельцем и крестьянином, которые легли прочной основой для окончательного развития крепостного права. Вечная крепость по писцовым и переписным книгам и иным крепостям была распространена не только на самих крестьян-дворохозяев, но и на их «братью, и детей, и племянников, и внучат с женами и с детьми и со всеми животы»[52 - Там же, стр. 64.]. Допускалось распоряжение личностью крестьянина, отрывавшее его от земли. Было предоставлено на произвол землевладельца определение земельного участка крестьян и размер повинностей. Личность крестьянина не ограждалась от жестокого обращения. Запрещалось крестьянам владеть городскими дворами и лавками и вступать в некоторые личные обязательства. Не отражено было право крестьян на принадлежащее им движимое имущество – «животы», которое могло иногда отбираться в уплату долгов господина. Наконец, было запрещено принимать от крестьян «изветы» на господ, «опричь великих дел», т.е. измены и злоумышления на государя. Кроме того, Уложение рассматривало множество других подзаконных актов, как например, устанавливало порядок выдачи замуж за крестьян, принадлежавших другим помещикам, наставляя, как поступить в случаях, когда беглый крестьянин изменил имя, судьбу прижитых в бегах детей и т. д. Ключевский заключил статьи Уложения «О крестьянах»: «личные права крестьянина не принимались в расчет; его личность исчезала в мелочной казуистике господских отношений; его, как хозяйственную подробность, суд бросал на свои весы для восстановления нарушенного равновесия дворянских интересов»[53 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 170.].
Однако вместе с прикреплением Уложение все-таки сохраняло за крестьянами государственный характер. Крестьянин оставался государственным тяглецом и ясно отличался от холопа: на него нельзя было взять служилой кабалы; за ним сохранены были еще некоторые личные и имущественные права, установлена плата за его бесчестье и увечье. Государственный характер крестьянской крепости обнаруживается и в новом порядке поступления в крестьяне «вольных людей». Это поступление совершается через государственное учреждение, Поместный приказ. Желавшие вступить к кому-нибудь в крестьяне расспрашивались в Поместном приказе и по удостоверении, что они действительно вольные люди, записывались в приказе и отдавались уже вечно в крестьянство.
В момент составления Уложения затронутый вопрос о холопстве уже не вызвал стольких страстей, как крестьянский. Главным источником главы XX «Суд о холопах» являлась книга Приказа холопьего суда, и в составлении этой главы выборные люди не проявили столь заметной инициативы, которая клонила бы к каким-нибудь существенным изменениям в законодательстве о холопах.
Различаются два вида холопства – «полное» и «кабальное». Уложение оставило неприкосновенным сущность института полного холопства, т.е. безусловного рабства, но сохранила в полной силе только один источник холопства, т. е. средство обращения свободного человека в раба, только посредством рождения от холопа. Все остальные действовавшие в древней Руси источники рабства (плен, преступления, торговая несостоятельность, служба «по ключу», семейный союз) или вовсе теперь исчезают, или подвергаются более или менее существенным ограничениям. Везде, где в Уложении говорится о поступлении свободных людей в холопство, разумеется, холопство не полное, а кабальное.
Кабальное холопство осталось на почве законодательства конца XVI в., которое вполне отчетливо определило сущность кабального холопства как особого вида личной пожизненной службы. Давший на себя служилую кабалу жил и работал во дворе господина до смерти последнего и не мог освободиться даже уплатою долга, если его кабала связана с займом. Смерть господина превращала кабального опять в вольного человека. Давать на себя служилые кабалы могли только «вольные люди», т. е. неслужилые люди и неслужилых отцов дети, не записанные в тягло, не крестьяне, не бобыли, не холопы. Выдавались на таких вольных людей служилые кабалы только в Холопьем приказе, где их расспрашивали, подлинно ли они вольные люди, и записывали в книги «рожей и в приметы». Вольные люди могли жить за кем-нибудь и без всякой кабалы, но лишь не больше 3-х месяцев; кто жил дольше, на того обязательно уже должна быть выдаваема кабала. Допуская, что кабальное холопство сообщается по мужу жене и обратно, и разрешая выдавать на детей, родившихся в холопстве, служилые кабалы «из неволи», Уложении, однако тщательно оберегает принцип кабального холопства – пожизненность, и принимает меры, предостерегающие обращение кабального человека в полного холопа. С этой целью запрещено выдавать на одного человека служилую кабалу сразу отцу с сыном, брату с братом, дяде с племянником. По смерти господина его наследники не могут удержать за собою его кабальных людей иначе, как взяв на них, с их согласия, новые кабалы. Само собой разумеется, наконец, что, будучи зависимостью личной и временной, кабальное холопство не давало прав господину распоряжаться кабальным человеком, как полным холопом, т. е. завещать его по духовной, дарить, продавать.
Если в стеснении источников полного холопства и в стремлении поставить на место полного кабальное холопство некоторые историки видят «движение Уложения к свободе», то, с другой стороны, те же историки признают, что «Уложение проводит более резкую границу между свободой и неволей, чем та, которую выработала наша древняя практика», и что «Уложение несомненно возвышает господскую власть»[54 - Сергеевич В. И. Древности рускаго права. Том первый. Территория и население. Издание третье. Тип. М. М. Стасюлевича, СПб, 1909, стр. 12.]. Раб подвергается за некоторые преступления более строгим наказаниям, чем свободный. Бегство раба рассматривается как преступление, караемое публичным наказанием. У холопов отнимаются права владения недвижимостями, вотчинами, дворами, амбарами и т. п. Движимым имуществом холопы владеют лишь дозволением господ. Это имущество идет иногда на уплату господских долгов. Холопы не имеют, за некоторыми исключениями права иска против господ. Но, наряду с такими постановлениями, Уложение вместе с тем ограждало личность холопа. Запрещена жестокая личная расправа господина с беглым холопом. За холопами признается личная честь, оцененная у боярских служилых людей в 5 рублей, а у простых рабочих людей в 1 рубль. Если господин в голодные годы не кормит раба и «сошлет его со двора», то холоп получает свободу. Некоторое признание за холопом гражданской личности можно видеть в допущении его свидетелем на суде.
Сопоставляя постановления Уложения по вопросам о крестьянстве и холопстве, видно две противоположные тенденции: затягивания над крестьянами узла крепостной зависимости и приближения его к положению полного холопа, а с другой стороны, упразднению древнего рабства и стремлением заменить его новым видом холопства, личной и временной зависимостью. Уложение пока проводит ясное различие между крестьянином и кабальным холопом, но под действием стремлений государственных интересов во второй половине XVII в. сближаются все виды земельной и личной зависимости, и в результате дают новый институт крепостного состояния, в котором уже сливаются и крестьяне, и холопы.
Ответом на челобитье городского торгово-промышленного населения, посадских людей, явилась глава XIX Уложения – «О посадских людях». Пожелание посадских людей сводилось к избавлению от конкуренции людей не тяглых (около посадов торговало и промышляло разными промыслами много разных чинов людей, из служилых, духовных, крестьян, не участвовавших в тягле с коренными посадскими тяглецами) и уничтожить закладничество (около посадов образовались целые слободы, заложившиеся за «сильных людей», за бояр, за духовных властей, за монастыри и не несущие государственного тягла), чтобы всем торговым и ремесленным людям на посадах быть его, государевым, «а впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть»[55 - Соборное Уложение 1649 года. Подг. текст Л. И. Ивина. Ленинград, Наука, 1987, стр. 99.]. Это пожелание не встретило препятствий со стороны государственных интересов, и Уложение полностью его удовлетворило, результат оказался даже более резким, чем это ожидали сами челобитчики.
Расположенные около посадов частновладельческие слободы приписывались к посадам равно как вотчины и поместья, находившиеся возле города, владельцы которых могли получить земли в других местах. Торговавшие на посадах должны были войти в тягло в сотнях и в слободах и «в ряд с черными людьми подати давать». Не посадским людям, владевшим на посадах дворами, лавками, амбарами и погребами, предписывалось продать все эти имущества посадским людям. Крестьянам, доставившим в город продукты своего хозяйства, разрешалось продавать их только с возов и стругов. Закладничество запрещалось под страхом жестокого наказания кнутом и ссылки в Сибирь. Подлежали возвращению в посады все самовольно от него ушедшие, лиц, ранее у нем живших, по родству и по роду занятий, не исключая вступивших в некоторые службы: псари, стрельцы, воротники, кузнецы, пушкари, ямщики. Не подлежали возвращению только те, кто, перекинувшись в другие посады и сотни, успел там «ожиться». Таким тяглецам велено было оставаться там, «где они ожилися, а к Москве и из города в город из посадских тяглых людей не переводити».
Так определились в Уложении два основных начала, вошедшие в основу организации посадского населения: обособление его от других общественных классов и прикрепление к тяглу, заниматься торгами и промыслами, ибо то и другое являлось источником финансовых поступлений в казну. Ключевский заметил: «Посадское тягло с торгов и промыслов стало сословной повинностью посадского населения, а право городского торга и промысла – его сословной привилегией»[56 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 152.].
Сосредотачивая торгово-промышленное население на посадах и прикрепляя его к тяглу, Уложение удержало то исключительное положение, которое уже давно занимали представители высшего слоя этого населения, так называемые гости и члены гостиной и суконной сотен. Как раз незадолго до Уложения, 1648 г., на челобитную гостей и торговых людей гостиной сотни, им была выдана общая жалованная грамота, освобождавшая их от несения всяких видов тягла и податей, падавших на черное посадское население. Явная противоположность интересов привилегированных торговых людей и посадских тяглецов, для которых было крайне невыгодно изъятие из тяглой общины ее наиболее состоятельных «нарочитых» членов, порождала борьбу. В этом вопросе Уложение пошло по среднему пути. За гостями и гостиной и суконной сотнями было оставлено их привилегированное положение, но тем торговым людям, зачисленным в гостиную и суконную сотню, но торгующим по городам на своих старых дворах, а тягла с тех дворов и промыслов не платящим, было велено продать свои дворы и промыслы посадским тяглым людям, а самим жить в Москве в гостиной и суконной сотнях. Если же они не пожелают продать своих дворов и промыслов, то должны платить с них тягло как обычный посадский человек.
Принятое Уложение ответило на ряд жгучих вопросов, политических и особенно социальных, волновавших московскую жизнь в начале царствования Алексея Михайловича. Отражая общий характер истории Российского государства, Уложение стало не новым кодексом, стремившимся реформировать это государство на новых началах, но сводом действующего законодательства, направленным, главным образом, к охране прежнего русского устоя, его мистического мировоззрения под вывеской христианского православия, воплощение его основ в устройстве общества в виде обозначившихся сословных ступеней, в чем, собственно, и наиболее удобно присутствовать системе превосходства. Следствием Уложения стало определение четырех сословий: духовенства, дворян, посадских и крестьян. В наибольшем выигрыше оказались дворяне, и не случайно они в челобитной царю Алексею Михайловичу в 1658 г. настоятельно просили неукоснительного соблюдения норм, зарегистрированных в «Крепостном уставе», как они называли Уложение 1649 г.: «И чтоб в твоей государевой державе вси люди божии и твои государевы коиждо от великих и четырех чинов, освященный, и служивый, и торговый, и земледелательный, в своем уставе и в твоем царском повелении твердо и непоколебимо стояли, и ни един бы ни от единаго ничим же обидим был»[57 - ЦГАДА, ф. 210 (Разрядный приказ), Московский стол, стлб. 310/2, л. 9.].
Ярким показателем стремлений русской системы, отображенных в Уложении, является московский уголовный процесс. Котошихин описывает его следующим образом: «Злочинцев… пытают, смотря по делу, одиножды и двожды и трижды, и после пыток указ чинят, до чего доведется. А на которых людей они скажут и станы свои укажут, и тех людей сыскав всех поставят с очей на очи, и тех воров пытают накрепко, впрямь ли те люди, на которых они говорят, с ними в том воровстве с товарыщами или становщиками и оберегалщиками были, и не напрасно ль на них говорят, по насертке: и будет с пыток скажут, что впрямь те люди их прямые товарыщи и становщики или оберегалщики, и тех всех потомуж начнут пытать. А устроены для всяких воров пытки: сымут с вора рубашку и руки его назад завяжут, подле кисти, веревкою, обшита та веревка войлоком, и подымут его к верху, учинено место что и виселица, а ноги его свяжут ремнем; и один человек палач вступит ему в ноги на ремень своею ногою, и тем его отягивает, и у того вора руки станут прямо против головы его, а из суставов выдут вон; и потом ззади палач начнет бити по спине кнутом изредка, в час боевой ударов бывает тридцать или сорок; и как ударит по которому месту по спине, и на спине станет так слово в слово бутто болшой ременъ вырезан ножом мало не до костей. А учинен тот кнут ременной, плетеной, толстой, на конце ввязан ремень толстой шириною на палец, а длиною будет с 5 локтей. И пытав его начнут пытати иных потомуж, и будет с первых пыток не винятся, и их спустя неделю времяни пытают въдругорядь и вътретьие, и жгут огнем, свяжут руки и ноги, и вложат меж рук и ног бревно, и подымут на огнь, а иным розжегши железные клещи накрасно ломают ребра; и будет и с тех пыток не повинятца, и таких сажают в тюрму, доколе по них поруки будут, что им вперед за худым делом не ходити и вперед худого ничего не мыслити никому, и будет будут поруки, и их свободят; а как они в тюрме отсидят года два и болши, а порук не будет, и таких ис тюрем свобождают и ссылают в дальние города, в Сибирь и в Астрахань, на вечное житье; а которые винятся, и таких потомуж сажают в тюрьму, и смотря по делу указ чинят, до чего доведется… А бывают мужскому полу смертные и всякие казни: головы отсекают топором за убийства смертные и за иные злые дела, вешают за убийства ж и за иные злые дела; живого четвертуют, а потом голову отсекают за измену, кто город здаст неприятелю, или с неприятелем держит дружбу листами [доносами], или и иные злые изменные и противные статьи объявятся; жгут живого за богохульство, за церковную татьбу, за содомское дело, за волховство, за чернокнижство, за книжное преложение, кто учнет вновь толковать воровски против Апостолов и Пророков и Святых Отцов с похулением [т.е. за любое не церковное истолкование]; оловом и свинцом заливают горло за денежное дело, кто воровски делает, серебренником и золотарем, которые воровски прибавляют в золото и в серебро медь и олово и свинец; а иным за малые такие вины отсекают руки и ноги, или у рук и у ног пальцы, ноги ж и руки и пальцы отсекают за конфедерацство, или за смуту, которые в том деле бывают маловинни, а иных казнят смертию; также кто на царском дворе, или где нибудь, вымет на кого саблю, или нож, и ранит или и не ранит, такъже и за церковную за малую вину, и кто чем замахиваетца бить на отца и матерь, а не бил, таковы ж казни; за царское бесчестье, кто говорит про него за очи бесчестные, или иные какие поносные слова, бив кнутом вырезывают язык. Женскому полу бывают пытки против того же, что и мужскому полу, окромя того что на огне жгут и ребра ломают. А смертные казни женскому полу бывают: за богохулство ж и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых, за чаровство и за убойство отсекают головы, за погубление детей и за иные такие ж злые дела живых закапывают в землю, по титки, с руками вместе и отоптывают ногами, и от того умирают того ж дни или на другой и на третей день, а за царское бесчестье указ бывает таков же что мужскому полу. А которые люди воруют с чюжими женами и з девками, и как их изымают, и того ж дни или на иной день обеих мужика и жонку, кто б каков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих бьют кнутом [разрывающий плоть]»[58 - Котошихин Г. К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Издание третье. Археограф. комис., СПб, 1884, стр. 129—131.].
Представленный разбор разбирательства по различного рода преступлениям показывает, что русская система по-прежнему была ориентирована на свою древность, когда вину доказывали бросанием человека в воду, проверкой огнем, силою сторон. Теперь лишь в виду полного анахронизма подобных действий система невежественности перешла к более практичной форме – пыткам. Чтобы пресечь любые «пьянствующие» брожения, для бодрствования «братии», стали использоваться способы устрашения жестокими наказаниями, отображая церковную идею погибели в «геенне огненной» всех грешников.
Крепостнический режим российской системы продолжал столетиями оказывать пагубное влияние на менталитет русского человека. Крепостным крестьянам он прививал рабское послушание, сковывая личную инициативу и предприимчивость, порождая двоякое отношение к труду при обработке, например, барской и собственной пашни, разжигая желание присвоить барское имущество. Помещика оно приучало к лености, освобождало его от забот по добыванию средств к существованию, поскольку ими его обеспечивал крепостной крестьянин, приучало барина к безнаказанности за чинимый произвол, культивировало лесть, угодничество и раболепие, поскольку у дворян существовала своя иерархия зависимости: рядовой дворянин – воевода – вельможа – царь. Спина барина, как и спина крепостного крестьянина, не освобождалась от соприкосновения с кнутом.
