– Понимаешь, доченька, в мире живет множество людей. Взрослые и маленькие, подростки и старики, их очень много, и все они одинаковые, а ты не такая, как все. Ты особенная. Красивая, умная, воспитанная, понимаешь, есть в тебе что-то такое, чего нет ни в одном другом человеке на планете. Таким людям иногда приходится тяжело. И особенная ты тем, что в тебе есть огромная сила, которая называется «добро. Она тебе поможет все выстоять и перенести. Ничего нет в мире сильнее добра.
– Мам, я не хочу быть особенной, я хочу быть как все. И чтобы у меня, как у всех, были друзья, чтобы в школе со мной разговаривали.
– Дорогая, у тебя обязательно будет счастливая и радостная жизнь, нужно только верить в это. Но верить сильно, изо всех сил. И никогда не переставать верить, даже если будет очень сложно. А в школу можешь не ходить.
– И что изменится?
Они шли по улице. Людей становилось больше – они возвращались домой с работы, заходили и выходили из магазинов, перебегали дороги в неположенном месте, скользили, хмурились и не обращали друг на друга внимания.
– Детка, – мама не успела договорить, потому что рядом остановилась женщина. Ее лицо было в морщинах. Глаза смотрели так, будто морщины появились не от старости, а от тоски. Глаза принадлежали молодой женщине.
– Детка… Я тоже дочку так называла. Её звали Таня. Муж так решил. Он любил одну Татьяну. Я фотографию нашла с подписью. Да, любил… Я тогда его выгнала из спальни…
– А из дома? – поддержала разговор Детка. Интересное начало! Она не понимала, почему взрослые такие странные, слепые, иногда нелепые, а порой откровенно глупые и слабые.
– Из дома нет, – женщина приняла поддержку. Ей было неловко заговорить с незнакомыми людьми, но слова искали выход. И нашли. И полились из неё. – Так и жили. Он стал пить. От личной трагедии, наверное. Но меня не обижал. Работал. А Танюшка в детстве от рук отбилась. Потом тоже стала пить, потом начала наркоманить. Сейчас даже не знаю, где она. Звонит редко. Внучке уж 13 лет. Боюсь и ее упустить. Чувствуется характер матери и деда. Боюсь. Еще эти друзья. Знаете, не пойми что… Постоянно эти друзья. Спасибо вам. Извините меня. Я пойду.
Женщина развернулась и пошла дальше. Невысокая, сгорбленная, грузная женщина с тяжелой судьбой.
– Держитесь. Всего вам доброго, – крикнула Детка ей в спину. – Да, у каждого своя беда.
***
Она шла по саду. На деревьях чирикали птицы с голубыми и розовыми перьями в блестках и прозрачных каплях, на ветвях распускались бутоны пионов размером с голову новорожденного. Она шла по саду и была счастлива. Вдруг сверху раздался звук, который она слышала и раньше. Звук приближался и становился немного навязчивым. Как хотелось ей, чтобы он пропал, не отвлекал, не уводил за собой из сада. Какое изысканное спокойствие, гармония и простота окружали ее здесь. Еще секунда… Вера открыла глаза. Будильник звонил и раздражал кота, который и без того недовольно смотрел в окно на соседского шпица Бакса. Когда он понял, что хозяйка проснулась, а Бакса загнали в подъезд, сразу размяк, мяукнул и отправился из комнаты. Видимо, на кухню. Его миссия выполнена.
Ушёл вовремя, потому что Вера так грациозно и заразно потянулась, что у него от зависти шерсть бы дыбом встала.
Вера была из породы кошачьих. Ее глубокого каштанового цвета волосы вечно рвали резинки. Вот серьезно: только она возьмётся собрать волосы в хвост, как резинка непременно лопнет. Как будто волосы протестовали против неволи. Глазами она была похожа на собственного кота. Ее фигура подчиняла платья с запахом, плотные черные водолазки и жакеты мужского кроя. Она любила длинные перчатки, потому что запястья были похожи на детские – немного пухлые и бархатно-персиковые. Она медитировала, чтобы сдерживать раздражение, которое в ней вызывали телевизионные программы, социальные сети, грубые нетерпеливые мужчины и неопределенного возраста женщины в очередях. Она была справедлива, улыбчива и вспыльчива.
– Ой, родители мои, привет, – Вера вслед за котом вошла в кухню. Отец с чашкой кофе в руке сидел прямо посередине и громко размешивал уже растворившийся сахар высокой ложечкой.
– Доброе утро, дочь, – ответил он и кивнул в знак приветствия. – Ты слышала, что ночью устроил кот? Я хотел его выкинуть с балкона, но решил повременить. В него как будто вселился дьявол, а когда этого никто не заметил, он решил громко оповестить весь дом и рыжего с первого этажа.
Она села на стул, одну ногу устроив на перекладине, а вторую вытянув вперед и немного прогнув в колене.
– Он хотел, чтобы его кто-нибудь проводил до миски.
– Это что еще за премудрость?
– Он боится темноты! Я его каждую ночь провожаю до миски. Он не орет. А сегодня не слышала.
– Нормально. Ты его избаловала, а я страдай.
– Па, а ты с 6 утра сахар начинаешь размешивать, мы же не хотим тебе с балкона выкинуть, – она улыбнулась.
– Я не специально, а он специально значит будит, чтобы его проводили. Это же специально, – нашел отец контраргумент.
– Ну, все, успокойся. Эх, ты и громогласный последнее время стал, – оторвалась от плиты мама. – Стареешь.
В руках она держала тарелку с мягкими белыми гренками. Блюдо из детства. Сначала мама размачивала куски батона в молоке, потом обмакивала в яйце и жарила. Вроде ничего особенного, но вкусно было неимоверно. По маминому мнению, от таких гренок можно ум разъесть и два высрать. Она могла себе позволить подобное выражение. И даже выражение покрепче. Но это было так органично, что вызывало у членов семьи и знакомых снисходительную улыбку.
– Я хотела вам сказать… Мы с Лешей решили жить вместе.
Мама поставила сковородку на стол.
– Вот наконец-то, – отец зачем-то выставил в сторону руку и стал похож на Ленина с площади. Масляные губы его задрожали, но он улыбался. – Это что же и ванная теперь будет всегда свободна? И платья он будет покупать? И на домашний можно будет дозвониться с первого раза? И конфеты не будут пропадать? Доченька, какая хорошая новость.
Сцена не получилась.
Он был совершенно помешан на ней. Он был ее стеной, рыцарем, шутом. Хотя Лешу Мельникова родители знали с детства и очень любили. Он учился с дочерью в одной школе, на два класса старше. Жили они в соседних дворах. Первый раз Леша увидел ее на линейке 1 сентября. Она была похожа на фарфоровую куклу, которая стояла в спальне его родителей. Мама разрешала ее трогать, но Леша не знал, как играть в куклы, поэтому просто любовался ей. Она успокаивала.
У живой куклы были рыжие волосы и белая с солнечным отливом кожа, большие глаза с настоящими ресницами и коричневое вельветовое платье без всяких бантов и воланов. Там же на линейке Леша подошел к ее родителям и предложил услугу:
– Здравствуйте. Меня зовут Алексей. Я могу провожать вашу дочь домой. Я уже взрослый, учусь в третьем классе и портфель у меня лёгкий.
– Здравствуй, Алексей, – пожал отец протянутую руку. – Будем очень благодарны, если ты присмотришь за нашей девочкой.
Вера с первого дня называла его как-то слишком по-взрослому и слишком возвышенно. Она говорила «мой друг». А перед этим строго, но очень смешно, вздыхала. А тон был, как у очень древней преподавательницы греческого, фортепиано или исторической грамматики в конце концов. А ведь она была младше его на два года. Малявка.
Первый класс…
А теперь она собралась куда-то съезжать от них.
Переезжать решили одним днем, потому что проводы, слезы и так далее. Лёшка подготовился: нашел просторную однокомнатную квартиру в новом районе, оплатил аренду на три месяца вперед, нанял бригаду грузчиков. Можно было попросить друзей, но казалось, что так получится быстрее. Ему не терпелось остаться с ней вдвоем в своей квартире.
На сборы у неё было четыре часа. Вера вошла в комнату. Свою детскую комнату. Ремонт в ней сделали несколько лет назад. Его затеяли, чтобы превратить комнату из детской в спальную. Спальную взрослой девушки. Не получилось. Обои на одной стене были с цветами, нарисованными крупными акварельными мазками, розовые с серебристыми прожилками. Она села на кровать, занимавшую треть комнаты, и медленно обвела взглядом свою жизнь, цепляясь за каждый предмет, каждую игрушку, упавший со стула лифчик. В этой комнате как будто жили два человека: взрослая девица, которая не первый год встречается с молодым человеком, и теперь надумавшая даже жить с ним, и маленькая принцесса, избалованная платьями, куклами, походами в цирк и долгими разговорами перед сном. В этой комнате в детстве она играла в радио со школьными подружками, в университете, когда Вера совсем уже стала душой компании, здесь просто толпились люди. Они собирались на дискотеки и уходили, когда родители почти ложились спать, обсуждали женихов, всегда чужих, конечно, ведь у нее всю жизнь был только Леша. Некоторые ей завидовали, другие рассказывали, что выбор велик и не стоит зацикливаться на одном человеке. Она не слушала ни тех, ни других. Леша у нее просто был. Это не требовалось обсуждать, и зависти она не понимала, ведь так, как у них, вряд ли могло случиться еще у кого-то. Да, вера в свою исключительность не была ее положительной чертой. При всей искренности в отношениях с людьми, она считала себя чуть интеллигентнее, образованнее и интереснее большинства знакомых. А их нежные чувства с Алексеем вообще – единственными на миллион.
– Ладно, так сидеть можно долго, а собираться надо.
Вера принесла из коридора упаковку мусорных пакетов. Их Леша купил заранее и вручил накануне переезда, прощаясь возле подъезда.
– Надеюсь, завтра вечером мы не будем расставаться до утра, а встретим его вместе, – сказал он, задержав губы у ее виска после поцелуя. – А это символ того, что у нас все получится, – он достал из кармана сверток мешков и, как переходящую плакетку, вручил ей.
Вера улыбнулась и ушла в подъезд. Он дождался, когда в ее окне загорится свет, и тоже пошел домой.
Вера оторвала от рулона один мешок и отодвинула дверь шкафа. Четыре часа пролетели, как минута во время техники чтения в начальной школе, но она уложилась. Вещи были сложены в 27 мешков – пришлось сбегать в магазин и докупить – и ожидали, когда за ними придут грузчики. Леша позвонил и сказал, что они подъезжают. У него вещей было поменьше, поэтому сначала перевезли его.
Вера села в кресло – перевести дух. Мама все это время была дома, но со сборами не помогала. Сказала, что слишком много дел.
– Мам, – Вера сначала приоткрыла дверь в комнату родителей, а потом вдруг решила постучать. – Ты долго будешь переживать. Я переезжаю на соседнюю улицу.
– Верунь, да я и не переживаю особо. Ты взрослая. Леша юноша хороший. Жить и правда будете недалеко… – бодро договорить она не смогла, слезы двумя полноводными потоками потекли по щекам. – Просто ты стала совсем взрослой, а я не хочу в это верить. Хотя я за тебя очень рада. Я уверена, что вам будет хорошо вдвоем. Только не забывай про нас.
– Ну, маааам, – девушка вытянула вперед длинные худые руки с браслетами на обоих запястьях и притянула маму к себе.
Вера, которая тоже хотела было заплакать, вдруг рассмеялась над такими наивными переживаниями:
– Как я могу вас забыть, мам. Что такое говоришь? Буду звонить каждый день два раза, а в гости заходить три раза в неделю. Согласна?
Мама кивнула и улыбнулась:
– И правда зря я затеяла слезы лить, – она взяла с края стола платок и вытерла щеки. Наличие платка под рукой говорило о том, что плакать мама принималась уже не в первый раз.
– Мам, иди лучше посмотри сколько у меня вещей. Куда все это буду складывать в новой квартире?
– Ой, Веруша, я и не подумала, вам же мебель нужна и посуда, – мама вскочила со стула и понеслась в кухню. – Так, я сейчас соберу минимум, а вечером мы с папой подвезем, что нужно.
Она начала выкладывать на стол наборы приборов, посуды, стопочку выглаженных полотенец. Сверху на них приземлились хрустальная селедочница.
– Мам, подожди, – Вера еле оторвала ее от стола, такая она была тяжелая. – Зачем мне селедочница?
– Ну как же, селедочница обязательно должна быть. Графин для воды… У меня был новый, куда же я его засунула, – мама быстро и беспорядочно открывала дверцы шкафчиков и выдвижные ящики. – Нужна же коробка. Что же делать? Как же вы без всего? А я не подумала. Ну что за спешка, зачем переезжать именно сегодня, я даже подготовиться не успела.
– Мам, остановись. Мы все купим. Дай нам пока две вилки, две глубокие тарелки, две ложки и два стакана. Больше ничего не надо.
В дверь постучали. Вера пошла открывать, а мама осталась стоять посреди кухни с селедочницей в руках. Она пока не понимала, куда и зачем уезжает дочь. Но была готова отпустить. Иначе ее, Верина, жизнь могла зайти в тупик.
Когда грузчики вернулись за последней партией мешков, старший предупредил, что они будут ждать внизу на парковке около соседнего подъезда, чтобы не загораживать проезжую часть.
– Я не поеду с вами.
– Как это не поедете? Хозяин сказал привезти вещи и девушку.
– Ох, ну раз хозяин сказал, значит, собираюсь.
Леша долго, несколько лет, ждал момента, когда родители будут готовы ее отпустить. Он не раз говорил с ними об этом, а они все оттягивали. Леша понимал опасения, но был уверен, что так ей будет лучше. Взрослые соглашались, и все равно откладывали.
А Вера уже была готовая женщина. Только у таких, готовых женщин, получается за пару часов собирать уют, как пазл, как огромный конструктор. Ведь у той вазы цвета марсала не может быть другого места. И она точно знала это единственное место. Увидела его, как только вошла в квартиру. Ваза должна стоять на полке напротив окна, разбрасывая по стенам радужные хвостики солнечных лучей. Для таких, как она, готовых женщин, мужчины эти самые полки вешают за пару минут, а не годами, чтобы потом готовые женщины вспорхнув, оторвав пятки от пола, тряпочкой стружки – ших, и ваза занимает почетное место, и букет непринужденно рассыпается в ней. И они, эти готовые женщины, всегда с запястьями, очень красивыми запястьями. А мужчины у них всегда медведи.
Она вышла на середину комнаты, убедиться, что вещи стоят, как им положено. Он подкрался сзади, стиснул ручищами, и ткнулся носом в шею у основания. Она стянула с волос тугую резинку, волосы вырвались, рассыпались по его лицу. Он вдыхал их аромат и больше ничего не чувствовал. Только её кожу, усталость, её тепло. Руки. Шея. Грудь. Губы. Волосы.
– Ты вообще представляешь, какие мы взрослые? – Вера села на кровати, натянула одеяло до шеи, зажала его подбородком, а ладони запустила в волосы и взъерошила их изнутри. – Теперь мы живем вдвоем. Мне пока нравится жить вдвоем.
– Пока?
– Ну, потом надо будет мыть посуду, убираться, собирать по квартире твои грязные носки.
– Я торжественно обещаю не разбрасывать по квартире носки.
– А посуда?
– Дежурить буду по воскресеньям.
* * *
В школьной раздевалке была обычная толпа народа. Взрослые мальчишки передавали куртки над головами малышни, толкались, и так вышло, что вещи она сдала последней. Первый урок – физика. Физику вела их классная руководительница Светлана Витальевна. Когда Детка вошла в кабинет, одноклассники, собравшись в гудящую кучку, рассматривали что-то на парте. Девочка подошла ближе. Её никто не звал, но было очень интересно, куда все смотрят.
На парте лежал мобильный телефон Лены Юсуповой. Она была самой популярной девочкой в классе и самой вредной в параллели. Все лето Лена жила в деревне. Мальчишки считали ее ровней, девчонки побаивались. Она была грубой, смелой и, по ее собственным рассказам, даже умела драться. Лена была кудрявая, рослая и полненькая. В нее никто не влюблялся, хотя она была не против. Но, чтобы оставаться в классе «своим пацаном», желание скрывала.
– Вот, – объясняла девочка, стараясь копировать манеру учительницы. – Выигрывает тот, кто за сутки наберет под фоткой больше всех лайков. Главное условие – фотку можно выложить только одну. Соответственно проиграет тот, у кого сердечек будет меньше. И ему мы придумаем желание. Засчитываются только голоса тех, кто участвует в конкурсе, чтобы с левых страниц никто лайки не накручивал.
Одобрения в толпе слышно не было. Все понимали, что выиграет Лена: за нее будут голосовать из-за страха. Интерес был в другом – кто проиграет. Условия у остальных примерно равные. Первым решился поддержать зачинщицу Гоша Тимаков. Он был странным парнем. Вроде бы ничего плохого не делал, но доверия у одноклассников не вызывал. Пытался подстроиться под компанию, с которой дружил, но этим только отталкивал. Было здорово, когда Гоша попадал в хорошую компанию. Но случалось и такое, что родители забирали его из полиции после того, как его новые друзья, а значит и он, пытались сходить в туалет на лестнице городской администрации. Гоше в туалет не захотелось, но его тоже задержали. Он весь был как ртутный градусник – стоит расслабить пальцы, как обязательно упадет и разобьется. И тогда собрать мелкие бусинки без вреда для окружающих и помощи спасателей будет сложно. Детка была спасателем. Она чувствовала, что Гоше просто не хватает внимания. Но ее дружбу он не принимал. Девочка расстраивалась. Не из-за того, что он не хотел открываться ей, а потому что не могла помочь.
– Пушистая, а сама не боишься проиграть, – Гошка улыбнулся и рукой, на которой болтались часы с металлическим браслетом, заправил длинную густую челку в общую гущу волос. Часы ему подарили родители на 14-летие. Отец говорил, что в древности 14-летний капитан мог управлять кораблем, значит, считался взрослым человеком. А взрослому мужчине нужны часы. Отец в Гошу верил.
– Ты дурак что ли?
– Смотри, – выдержал он паузу. – Я желание уже придумал.
– Оч хор. Тогда, кто отказывается играть, автоматически будет считаться проигравшим. Завтра на большой перемене определим, кто будет желание исполнять.
Все переглянулись. Радости во взглядах не читалось.
– Я не могу играть, – достал из кармана кнопочный телефон Артем Уткин. Он немного заикался. Но это не был дефект речи. Артем был особенным полностью, но учился хорошо. Жил он вдвоем с мамой, и подростковым попрошайничеством не страдал, внутренне осознавая, что ей тяжело. Да и телефон ему был не нужен. Артем жил в другом мире. Он постоянно гулял, следил во дворе за малышами или выгуливал соседских собак. При первом коротком разговоре было трудно определить, что парень – чудак. А вот во время длинных бесед, на которые Артем был вполне способен, в его речь врывались странные восклицания про космос, климат или какого-нибудь президента. Все, что однажды Артем слышал по телевизору, от мамы с бабушкой, одноклассников, учителей, он запоминал. Но когда этот услышанный обрывок текста всплывет в его речи, было неизвестно. Однако именно за счет феноменальной памяти Артему удавалось успешно учиться в обычном классе. Он почти постоянно разговаривал с собой вслух. На контрольных диктовал себе текст, который нужно записать в тетрадь. Это раздражало не только одноклассников, но и учителей. Друзей у Артема не было.
Они познакомились на уроке литературы. Детка вышла после болезни, Артема перевели из специализированной школы, потому что он успешно сдал экзамены. Тогда все писали классное сочинение. Перед тем, как записать очередное предложение, Артем долго обсуждал с собой его смысл. Чтобы он никому не мешал, учительница посадила мальчика за последнюю парту и попросили говорить потише. Хотя Анна Александровна понимала, что в этот момент он, скорее, всем помогал. После урока Детка подошла к однокласснику и спросила, с кем он говорил.
– Тебе что слышатся разные голоса? – карие глаза Артема и так были слегка навыкате, а когда он удивлялся, казалось, что у него Базедова болезнь.
– Нееет, ты что. Ты же с собой на уроке говорил.
– Я не говорил. День космонавтиков в России отмечают 12 апреля. Это тебе какие-то голоса примерещились, – мальчик улыбнулся. Он практически всегда улыбался, не замечая издевательств сверстников.
– Я не смогу участвовать. Это нечестно, – тряс он маленьким кнопочным телефоном. Сейчас ему стало по-настоящему обидно: его проигрыш был несправедливым. – Я просто не буду участвовать. Отстаньте.
– Артемка, не переживай, – противным голосом, как соцпедагог в школе для детей с особенностями развития, протянула Лена. – Победа тебе все равно вряд ли светила. А так у нас будет два человека, исполняющих желание. Может, даже одно на двоих вам придумаем.
– И я не буду участвовать. Не хочу. Мне кажется, это какой-то обидный конкурс, – сказала Детка, заглядывая в центр толпы и пытаясь найти глаза Лены. – Поэтому можете его не проводить. Двое проигравших у вас уже есть.
– Мы тебе и не предлагали, – показывать одноклассникам, что она боится эту странную девочку, Лене было нельзя и она посмотрела ей в глаза. – Можешь не участвовать.
– Тогда и Артем не будет, – Детка взяла его за руку, и они вышли из класса.
– Вот ты их размазала, – Артем засмеялся, прикрывая рот полусогнутой ладонью. – Скажи, это было нечестно меня заставлять, у меня вот какой телефон, – он снова достал его из кармана, чтобы доказать подруге несправедливость происходящего. – Отец Антона Павловича Чехова родился в 1825 году крепостным в селе Ольховатка Воронежской губернии. В сельской школе он освоил грамоту, в церкви научился петь и играть на скрипке. В шестнадцать лет был выкуплен отцом. Затем оказался приписан к мещанам в Ростове-на-Дону. В 1854 году женился на Евгении Яковлевне Морозовой. У них родилось…
– Артем, перестань, – перебила его Детка. – Нам надо выяснить, будет у них этот конкурс или нет. Вряд ли они придумают желание полить цветы в классе биологии.
– Почему? А какое тогда придумают?
– Думаю, плохое.
– Давай твоему папе расскажем, он с ними разберется.
– Не знаю. Они ведь пока плохого ничего не сделали, – засомневалась Детка.
– Если бы у меня был папа, я бы ему сказал, – Артем часто закивал головой и стал надевать рюкзак. – Надо идти на урок. Всего минута осталась до конца перемены. Мы можем опоздать. Это будет очень плохо.
Родителям Детка решила пока ничего не говорить, чтобы точно узнать будет Лена устраивать конкурс или нет. Весь урок она думала. И даже когда учительница велела всем читать параграф, сосредоточиться на смысле не могла, одну и ту же страницу приходилось читать несколько раз, но запомнить ничего не получалось.
