Всегда…
…Вдруг на улице послышался громкий крик. Воинственный звук сигнального рога пробудил безмятежно спавший до этого город.
Нападение.
Но как?
Как?!
Зоркоглазые дозорные не могли пропустить чужих кораблей, они замечали даже мелкие лодочки, и полная темнота им помехой не была.
Матушка встрепенулась, проморгалась.
– Итэш, что случилось?
Его короткого ответа было достаточно, чтобы она сбросила с себя остатки сна и вскочила на ноги, бросившись узнавать подробности происходящего и помогать защитникам города.
– Рог.
…Они налетели на город из ниоткуда – иноземные колдуны в черных масках.
Они не грабили дома и продовольственные склады, не требовали чего-то – они просто убивали, резали всех без разбора, словно бы весь город был одной большой кровавой жертвой какому-то злобному богу этих колдунов.
Не зря так ныло от тревоги и дурных предчувствий его юное сердце.
Он услышал растерянный, испуганный вскрик и узнал его – матушка, там, в коридоре.
Плюнув на здравый смысл, на собственный страх и понимание того, как глупо поступал, он бросился к ней, к самому светлому, самому любящему его существу своей короткой детской жизни.
Колдун почти сливался со тьмой коридора, Итэш даже не сразу его заметил – он сразу бросился к матери, увидев, как по светлой ткани её платья расползалось тёмное пятно.
Он не хотел верить глазам, но запах, тяжёлый, металлический, подтвердил увиденное – матушка ранена, матушке нужна помощь.
Но его ли помощь?
Сможет ли он, справится ли?
Он попытался зажать её рану, чтобы она смогла продержаться до прибытия целителей, но тёплая, густая, драгоценная, почти чёрная кровь продолжала толчками выходить из раны, давая чётко понять – надежды нет.
Нет.
Нет!
Итэш заплакал, ему можно, он – маленький мальчик, едва встретивший своё шестое лето, и он умолял матушку продержаться, дождаться помощи, просто не умереть! Не умирать! Не умирать…
Бесполезно.
Бесполезно…
И тогда он увидел колдуна.
Тот держал в руках окровавленный кинжал, его лицо скрывала черная маска, и весь он в своих черных одеждах сливался с тенями, растворялся в них.
Убийца…
Убийца.
Убийца!
Убийца его матушки…
Итэш с криком бросился на колдуна, принялся бить его кулаками, прекрасно понимая бессмысленность своих действий, но яростно желая выплеснуть собственное отчаянье, собственное горе, собственное нежелание жить в этом мире без матушки.
Без своей замечательной, доброй, светлой, милой матушки.
Колдун даже не сопротивлялся, только смотрел на него как-то задумчиво, насмешливо.
А потом схватил за подбородок, поднял на себя его лицо и посмотрел ему в глаза, словно ища в них что-то.
Вероятно, нашёл.
Но что…?
Что…?!
Колдун усмехнулся и произнес что-то на неизвестном ему наречии.
– Мы ещё встретимся, маленький Алори, но тебе сначала нужно подрасти.
Итэш, сбитый с толку, даже плакать перестал, в недоумении смотря на чужака, что-то сказавшего на своём языке.
Он ничего не понял, но – запомнил.
Колдун исчез в предрассветных тенях.
Всё они – исчезли.
С рассветом.
Словно бы свет Исы был им чужд, словно бы они боялись его.
Они растворились в темноте так же быстро, как и появились, оставив после себя залитые кровью улицы и воющих от ужаса и горя людей.
Итэш не выл.
Не плакал.
Он не чувствовал ничего.
Совсем.
Веарди тоже ничего не чувствовал.
Совсем.
Чувствовать было слишком больно, слишком некогда сейчас – во всём том хаосе, что творился вокруг уже которую неделю подряд, и ни конца, ни края этом не предвиделось.
Веарди невероятно устал, но даже во сне не удавалось найти покоя.
Сны про мальчика Итэша и его незатейливую детскую жизнь на удивление сильно выматывали. Нелёгкая судьба ребенка, так отчаянно любившего свою красавицу-мать, и потерявшего её в одночасье выбивала из колеи. Мать мальчика, зеленоглазая, темноволосая, чем-то была похожа на Ареку, но к шесс'ен вряд ли имела отношения – иначе он бы точно была бы родственницей Талэ и тогда бы Веарди знал и эту даму, и её ребёнка.
А он – не знал.
Да и вообще, все эти переживания были сейчас совершенно неуместны.
Веарди не мог понять, кем был этот ребёнок и его родители – незнакомые интерьеры и знамёна, незнакомые названия и имена. Ясно было только то, что мальчик этот был-таки человеком, судя по его матери, и жил на Леде.
И судьба у него тяжела.
Странным, конечно, было то, как отчетливо отпечатывались в памяти события снов – обычно ночные грезы оставались там, в предрассветных сумерках, но, смотревший на мир в своих видениях глазами мальчика Итэша, он запоминал всё происходившее столь четко, как если бы это происходило с ним самим когда-то, словно бы его собственные то были воспоминания.
Но этого не могло быть.
Не могло!
Он – не Дракон, как дядюшка Руни, помнивший своё прошлое воплощение, и живущий где-то под синими небесами Леды осиротевший мальчишка – не он. Веарди крайне хотел в это верить.
Как и верить в то, что произошедшее в видениях и в реальности – не связано.
Но не заметить сходства между нападением тех «колдунов» с резнёй в Хэлиссе было невозможно.
Не смотря на очевидные же различия.
Однако, неизвестные фанатики, порезвившиеся в одном поселений на Леде, вряд ли могли быть как-то связаны с аксаанскими степными кочевниками. Слишком непреодолимой для них была преграда из границы миров – они и реку то были неспособны пересечь, хотя конкретно в этот раз это не стало для них проблемой…
…Да и делиться с кем-либо подробностями своих кошмаров Веарди не спешил – ментальная связь с разумом какого-то ледианского мальчишки недопустима для Наследника Юга. Позволять же отцовским стервятникам, Мастерам Разума, копаться в своих мозгах он не желал. Не после того, как их распрекрасный Владыка отбраковал его!
И за что? За цвет глаз!
Ну простите, что желтый, а не зеленый!
Небось, по мнению отца, даже в этом мальчишке Итэше больше крови Талэ, чем в нём, в его родном сыне!
Разве он виноват, что пошёл в мать?!
…Он понимал, что обида его мелочна и потенциально губительна, но у него тоже была гордость, и позволить тому, кто отверг его, копаться в своём разуме, в самом его «я» он не позволил бы.
Попросить отца о помощи – показать ему свою слабость, свою неспособность справиться самостоятельно, свою… уязвимость. Он, Веарди Талэ, был в первую очередь Наследником Юга, и плевать, что его отец – Владыка Аксаанской Империи, в первую очередь он – Король Запада.
И нечего ему знать о проблемах посторонних.
Правда, чтобы обратиться за помощью к старшему брату через уязвлённую гордость переступать не надо было – Девон не меньше самого Веарди пострадал от несправедливости их отца. Что за шутка – отправить вечно больного, боящегося холода сына на Север! Что за жесткость…
Старший брат всегда относился ко всем, кто не Арека или его обожаемый Джейа, с прохладцей, с недавних пор к числу любимчиков добавились Вакке и жена с дочерью, но обратись к нему за советом или помощью Веарди – не отказал бы. И даже не стал бы лукавить, просто напомнил бы, что теперь за ним долг, который рано или поздно придется вернуть.
Девон всегда взыскивал долги.
Веарди бы и обратился к брату, честно, он правда собирался, но завертевшийся круговорот событий ему просто не позволил это сделать! А теперь Девон снова на не определённое время покинул империю, и невесть когда ещё вернётся.
Впрочем, у Веарди были проблемы посерьёзнее своих снов.
Потому что прямо сейчас он шёл по улицам Хэлисса, и в его памяти воскресали картинки того, что он увидел здесь тогда, три недели назад. И даже посылаемая Цаишем поддержка не улучшала ситуацию. Дракон ощущал смятение своего всадника, но даже ему были непонятны человеческая злоба и жестокость, проявившиеся здесь во всей красе.
Улицы были завалены телами, уже начавшими разлагаться и отравлять воздух характерным сладковатым запахом.
Веарди чувствовал по связи испытываемое Цаишем отвращение.
И разделял его.
Нападавшие были беспредельно, беспричинно жестоки. Они, задавив защитников города числом, перебили всех до единого сайши, а потом принялись и за городскую стражу, а после – за жителей.
И не стали им преградой хоть сколько-то значимой высившиеся вокруг города толстые и высокие кирпичные стены, бывшие гордостью Хэлисса. Многие века назад именно клан Хэлисс догадался, что если нет поблизости гор и хорошего камня, то строить можно было и из глины, коей было вдоволь на берегах могучего Итарра.
…Выжившие, сумевшие спрятаться по углам и подвалам, говорили, что степняки напали после заката и исчезли с рассветом, растворившись в тенях, в бескрайних пустошах равнины, словно и не было их никогда.
Они не угоняли скот и женщин с детьми, не грабили продовольственные склады, ничего не требовали, даже не желали им чего-то – только резали.
Убивали.
И они не забрали своих погибших собратьев, оставив их гнить рядом с горожанами. Это, наверное, было самым страшным, самым неправильным – степняки так не поступали.
Никогда не бросали трупы своих.
Это был для них самый страшный грех – это знали все южане.
На фоне этого даже вопрос, как же они-таки смогли преодолеть свои разногласия и конфликты за территорию, договориться меж собой и собрать столь значительную орду, а потом и переправить её через бурное течение Итарра, мерк и казался совсем незначительным.
Деталью.
Всего лишь деталью.
Но картины всегда состояли из сотен деталей, и всё они были важны.
Все они – способны дать ответ.
