– Ну вот, вышел, наконец-то, к людям! – обрадовался я и направился по обнаруженной мной тропинке, протоптанной меж прибрежного подлеска, в сторону деревеньки, весело насвистывая старую мелодию из какого-то советского мультфильма, про доброту, друга и карамельку про запас в кармашке.
Не доходя до ближайших строений метров сто, подлесок поредел настолько, что я мог видеть уже всю деревеньку и причал с ладьей, а также рассмотреть людей, деловито сновавших туда-сюда. Между причалом и домами было открытое пространство, в центре которого я увидел разыгрывающуюся непонятную сцену. На небольшой бочке сидел крупный длинноволосый и бородатый мужик в старинном костюме воина, то есть в открытом шлеме, с мечом в ножнах на поясе, кольчуге с короткими рукавами. На его ногах были свободные кожаные штаны и низкие сапоги. В руках он держал кинжал, или длинный нож, перебрасывая его из руки в руку. Перед ним, стоя на коленях, качался, наклонив голову, белобрысый молодой парень с небольшой бородкой, босой, в простой льняной рубахе и светлых кожаных штанах. Руки его были связаны за спиной, лицо, как я разглядел, окровавлено. Кровь была и на левом плече. Мужик в шлеме о чем-то его спрашивал, а парень мотал головой в ответ и периодически сплевывал перед собой кровавые слюни.
– Странная картина. Как-то все слишком натурально выглядит для реконструкторов, – я остановился за широким кустом, так, чтобы меня не было видно из деревни и от причалов.
Разглядывая непонятную сцену дальше, я увидел пятерых женщин разного возраста, стоящих у стены первого дома и прижимающих к себе нескольких подростков и детей. Перед ними, раскинув руки, по всей видимости, без сознания, лежал на спине мужчина в такой же, как и у стоящего на коленях парня, льняной рубахе. Около лежавшего стояли еще двое воинов с длинными копьями в руках, одетые в кожаные нагрудники с нашитыми на них железными бляхами и колпаках, обитых железом.
– Как будто сторожат их, – подумал я.
Неожиданно из группы, стоящей у стены, выскочил невысокий мальчишка. Он попытался рвануть, что есть сил, в сторону леса, туда, где спрятался я, и успел отбежать метров на двадцать. Но вдруг, совершенно неожиданно для меня, один из воинов в кожаных доспехах метнул ему вслед копье, длинный и острый наконечник которого вошел пареньку точно между лопаток и вышел из груди. Паренек с разбегу шлепнулся лицом в землю и застыл без движения.
– Эта тварь в кожаном панцире только что боевым оружием проткнула насквозь ребенка! Так только насмерть можно, без вариантов, я даже кровь видел, вылетающую яркими алыми брызгами вместе с наконечником копья из груди беглеца! – я стоял с открытым ртом, не веря своим глазам.
– Нихрена это не реконструкторы, все слишком реально, – я потряс головой, как будто пытаясь прогнать от себя наваждение. Словно подтверждая мои догадки, заголосили женщины, заплакали дети, второй воин заорал на них на каком-то гортанном языке и направил свое копье в их сторону. Женщины тут же притихли и прижали к себе детей еще сильнее.
– Надо спасать людей, потом разбираться буду, что это за твари здесь хозяйничают! – понимая, что врагов слишком много, я решил, что нужно максимально скрытно подобраться к постройкам. Мне может помочь только неожиданная атака. Не выбираясь из подлеска, я побежал так, чтобы оказаться за избами, для того, чтобы выйти на противника из-за центральных построек.
– Черт бы побрал эти реконструкторские правила с не заточенным оружием! Мой меч сейчас только в качестве железного лома сойдет! Хорошо, что хоть сулицу заточил вчера, – думал я на бегу. Пригнувшись, я выбежал из леса позади домов, стараясь не выходить на просматриваемые с причала места, добежал до первого строения и притаился за его стеной, отметив, что дыхание совсем не сбилось, хотя бежал я очень быстро. Оглядевшись по сторонам, я увидел в нескольких метрах от себя труп крупной лохматой собаки, разрубленной чуть ли не пополам, в очередной раз убедившись, что не в реконструкторскую игру попал. Все куда как серьезней. В левой руке у меня была сулица, в правую я взял с пояса свой меч, поработает за дубинку, будем глушить гадов. Надо отметить, что работать с оружием я могу обеими руками одинаково. Вдохнул-выдохнул несколько раз, успокаивая себя, и рванул между домами в сторону причала.
Я все рассчитал правильно и выскочил из-за угла дома прямо на этих двоих кожаных уродов, что стало для них большой неожиданностью. Не знаю по какой причине, наверное, больше от страха, я заорал во весь голос: «Ver thik, her ek kom!»[3 - «Берегись, я иду!» – боевой клич викингов.] и со всей дури влепил мечом по кожаной башке ближайшего ко мне воина, стоящего с копьем в руках. Звук от удара напомнил мне второсортные боевики, когда для озвучки наносимых ударов лупят чем-то тяжелым по подвешенным на крюках мясным тушам. Кожаный закатил глаза и мешком повалился на землю.
Второй кожаный как раз вразвалку направлялся вытаскивать свое копье из тела паренька, но успел отойти только на несколько метров, так что в два прыжка я подскочил к нему и двинул тупым концом сулицы в солнечное сплетение. Доспех ему не помог, и он согнулся пополам, хватая разинутым от ужаса ртом воздух. Плоской стороной меча я двинул ему по затылку, окончательно вырубив, развернулся и бросился к сидящему на бочке воину в шлеме.
Этот был не чета первым двум, успел вскочить, выхватить меч, отпрыгнуть на пару метров назад и приготовиться к отражению моей атаки. Я оценил снаряжение и сноровку противника, поэтому сразу на него не кинулся, по пути чуть притормозив у стоящего на коленях парня и резанув по веревкам, стягивавшим его руки, заточенной стороной сулицы, освобождая его от пут.
– Помогай, парень! – крикнул я, видя, что тот в состоянии нормально двигаться.
Обойдя встающего на ноги парня слева, я выскочил на противника, по всей видимости главаря шайки, судя по его богатому снаряжению. Самым неприятным было то, что от причала, побросав все тюки, к нам бежали еще шестеро кожаных уродов. Чтобы встретить их достойно, мне нужно было завалить главаря за пару секунд. Здесь я церемониться не стал, а провел удар мечом, целясь ему куда-то в живот, который он конечно же парировал, но не учел, что в моей левой руке была сулица, которой я, без замаха, просто ткнул ему в глаз и тут же выдернул обратно.
Повезло, что у остальных разбойников было только два копья на всех. Не добежав метров двадцать, один из них решил метнуть копье в меня, и я умудрился перехватить его в полете и тут же вернуть обратно, причем во второго копьеносца, уже изготовившегося к броску. Попал ему в живот, сочно так, с громким чавкающим звуком. Он согнулся, хватаясь руками за древко торчащего копья и дико крича, и вышел из игры. Надо отдать должное моим реконструкторским тренировкам, когда мы метали друг в друга копья и перехватывали их в полете, отправляя обратно в противника, причем все это происходило в сближении на бегу, так что такие вещи я люблю и умею, что меня и спасло сейчас.
Боковым зрением я уловил движение и заметил, что спасенный мной парень также ловко бросил трофейное копье в набегающих врагов и поразил в грудь еще одного кожаного упыря. В руке парня оставался длинный тесак, тоже трофейный. Осталось четверо противников, которые притормозили перед нами и создали что-то вроде полукруга, готовясь к нападению. Трое из них были вооружены нормальными мечами, четвертый был с тесаком попроще, вроде того, с которым был мой союзник.
– Ver thik, her ek kom! – снова заорал я, помня, какой эффект произвел в первый раз, и не ошибся.
Тряхануло их знатно, сразу видно было, что боевой настрой совсем пропал. Чтобы не терять преимущества, произведенного моим боевым кличем, я рванул вперед и махнул сулицей поперек на уровне шей противников, туда и обратно. Удачно, вспорол горло сразу двоим кожаным, которые булькая кровью и хрипя, повалились на спины. Третьего противника достал мой союзник, удачно рубанув понизу и вспоров тому бедро, из которого фонтаном хлынула кровь. Этот тоже не жилец. Последний враг, глядя на то, что стало с его соратниками за каких-то несколько секунд, просто отбросил меч и плюхнулся на колени, вереща что-то на своем языке. Ну, собственно, понятно, что – просил пощадить его.
Я огляделся по сторонам и противников больше не заметил. Зато заметил, как две женщины хлопотали около лежащего мужика, которого я наблюдал из леса, пришедшего в себя, а остальные с остервенением пинали уже связанных (и когда успели?) моих первых противников, кажется, даже не очнувшихся.
– Успокой их, – сказал я парню, смотрящему на меня круглыми глазами. – Эти еще нужны для допроса! А то бабы их порвут.
Парень тут же крикнул бабам прекратить избиение, причем его язык я понял прекрасно, было сказано по-русски, хотя и слегка непривычными для меня фразами. Потом он развернулся ко мне и сказал:
– Спасибо за помощь, нурманн, не знаю твоего имени! Я – Варяжко, сын десятника Доброги.
Глава 4
В голове моей… опилки, да-да-да… Деревня… Лодка со щитами, похожая на драккар… Убийцы в костюмах викингов… Бабы в костюмах, хм, баб… Сын десятника… Куча трупов вокруг…
Похоже, что я, все-таки, попал. Ну вот не зря такие ощущения были неправильные. Ладно, пора представиться, а то невежливо как-то, Варяжко ждет, что я отвечу.
– Я Хельги Скогатт, Олег Лесной Кот по-вашему, – эх, была не была. – Но я нурманн только наполовину, мой отец, тоже Хельги, был варягом, а мать – нурманнка. Долго жил у нурманнов.
Варяжко понимающе кивнул.
– Тогда понятно, почему так чудно? говоришь. Будь моим гостем и другом, Хельги Хельгисон Скогатт! – и поклонился в пояс.
– Спасибо, Варяжко! Буду твоим гостем, и ты будь мне другом! – я поклонился в ответ, надо привыкать играть по местным правилам. – Расскажи теперь, кто эти люди и что здесь произошло?
– Пойдем к отцу, вместе поговорим, – Варяжко указал на очнувшегося мужика, который встал уже на ноги с помощью женщин.
Мы подошли и представились друг другу. Мужика звали Доброгой. На вид ему было лет тридцать пять – сорок, был он среднего роста, атлетического телосложения, бородатый, волосы тоже светлые, длинные, перехваченные кожаной лентой. Он рассказал, что после тяжелого ранения ноги, полученного в крупной битве с лесовиками-весянами, его, во главе большого десятка, сюда, в эту деревеньку, поставил ладожский князь, для охраны рубежей княжества.
– Где же твои люди, Доброга?
Доброга вздохнул и махнул рукой.
– Не ждали мы, что кто-то сюда заявится так рано, только недавно снег сошел и лед, в лесу еще сугробы не стаяли, а эти уже грабить пришли. Вои-то мои с холопами на охоту ушли, да на болото за железной рудой. Будем железо добывать, кузницу поставим скоро.
– Кто они? – указал я на пленных.
– Эсты, кто ж еще. Рабов набрать пришли, похоже.
Я показал рукой на убитого копьем паренька и осторожно спросил, кто он.
– Глухарь это, холоп мой. Жалко паренька, смышленый был, я его на зимнем торгу в Ладоге купил, – вздохнул Доброга.
Теперь мне стало понятно, почему никто из женщин по нему не плакал, спокойно отнеслись к его смерти. Ну, убили раба и что? Убыток, да и только…
– Ладно, Доброга, давай теперь убитых приберем, добычу посмотрим, а потом пленников допросим. Запереть бы их пока надо где-нибудь.
– Это мы мигом! Варяжко, давай пленников раздень до нательных рубах и портков, да в сарае запри. Да свяжи покрепче!
Под нашим присмотром Варяжко сноровисто раздел троих выживших эстов, связал заново по рукам и ногам, и пинками загнал в небольшой дровяной сарайчик.
– Ловок ты с оружием обращаться, Хельги Скогатт, да только, как я погляжу, меч твой тупой совсем. Как же так? – Доброга оказался очень глазастым.
– Так получилось, не доделан меч еще, – буркнул я. – Вот разгребем дела и займусь сразу.
– Сам, что ли, доводить будешь? В кузнечном деле разбираешься? А то могу подсобить, кузнец есть у меня хороший, да и сам кое-что умею, – Доброга вопросительно посмотрел на меня.
– Спасибо, позже займемся, я тоже немного умею по кузнечному ремеслу. Да и только заточить его как следует надо, так-то готов меч. Сначала добычу посмотрим и пленников разговорим.
Доброга кивнул в ответ.
– Трофеи все твои, спасибо тебе, Хельги Скогатт, крепко выручил! Пропали бы мы все тут, меня бы порешили, а Варяжку с бабами да детками в полон бы увели.
– Все, что у вас выгребли, себе оставь, не мое это. Да и эстов двоих сын твой зарубил, так что ему тоже причитается. Даже не спорь! – повысил я голос, видя, что Доброга собирается возразить. – Смелый воин у тебя вырос, Доброга!
– Воин! – хмыкнул десятник. – Отрок он покуда, неопоясан еще. А то, что смелый – то правда. Только думает пока мало, все больше руками помахать горазд.
– Ничего, научится, молодость быстро проходит.
– Так может ты его и поучишь искусству воинскому? Ты-то, я смотрю, опытен в бою, ловок да умел. Возьмешь сына моего в обучение?
Краем глаза я заметил, что подошедший к нам Варяжко, аж слюни пустил и щенячьи глаза сделал. О как! Так сразу и в обучение?
– Ты же меня совсем не знаешь, Доброга! Сразу готов мне сына доверить?
– Все что нужно, я уже узнал, остальное ты сам расскажешь, если захочешь. Вижу, что ты добрый человек, зла в тебе нет, за Правду сразу в бой кинулся, чтобы нас выручить. Да против такой силищи, не побоялся. И не сдуру, а умело. Хорошим наставником будешь. Возьми его, не пожалеешь. Я его всему, что сам знаю, научил уже.
– Хорошо, Доброга, будь по-твоему! Только сразу предупрежу – слушаться меня должен беспрекословно! – я строго посмотрел на молодого, но уже бородатого парня.
Доброга с Варяжкой синхронно кивнули, десятник хлопнул меня по плечу.
– Быть по сему! А теперь пошли трофеи собирать.
Трофеев оказалось на удивление много. Восемь комплектов кожаных с железными бляхами курток и колпаков, обитых железными полосками, четыре длинных копья, три, на мой взгляд, среднего качества, меча, пять тесаков и один приличный меч, принадлежавший главарю. Его же кольчуга и шлем. Кинжалы и ножи были у всех эстов, так же, как и поясные сумки с бытовыми наборами, ложками, иголками, кресалами и так далее. В кошелях нашлось разного серебришка, монетами и обрезками, почти на килограмм общим весом, немного разных женских серебряных украшений – серег, колец и браслетов, и красивая нитка бус из крупного янтаря. С главаря я снял толстую серебряную цепь и пару серебряных же браслетов, еще граммов на пятьсот. Еще на его груди обнаружился небольшой кожаный мешочек на шнурке, в котором были запрятаны шесть небольших золотых монеток с арабской вязью, грамма по три каждая, и одна квадратная, побольше, граммов на пять. С пальца главаря я также снял серебряный перстень с крупным красным камнем. По ободу перстень был украшен надписями на латыни, которой я, к сожалению, не знал, и крестами.
Сложив трофеи в одну кучу, мы приступили к осмотру лодки, или все же, ладьи, которая оказалась очень вместительной, рассчитанной, наверное, на перевозку человек пятнадцати и солидного груза, на четыре пары весел и одной мачтой с прямоугольным парусом. На каждом борту ладьи были закреплены по пять круглых щитов, которые я заметил еще из леса.
К нашему удивлению, на дне ладьи лежали три связанных полуголых человека. Один мужичок лет тридцати на вид, совершенно лысый, мелкий и худющий, как скелет, в рваных портках. Второй мужик был ярко рыжим, коротко стриженым, веснушчатым, но таким же мелким и худым, как и первый. Третьей пленницей была молодая взлохмаченная девка, на первый взгляд, симпатичная, белобрысая и упитанная, одетая в какую-то рвань, типа длинной рубахи. Успели уже где-то рабами разжиться эсты. Мы развязали их и отдали на попечение жене Доброги и младших детей, чтобы те их отмыли и приодели. Разговаривать потом будем, не до этого сейчас.
С помощью остальных женщин и детей мы разгрузили ладью от мешков, свертков и тюков и оттащили награбленное в доброгиной деревеньке в отдельную кучу. Это не трофейное, возвращаю, как и обещал, так что и смотреть туда не стал.
В ладье обнаружилось три лука, завернутых в кожу, с колчанами, полными разных стрел, с боевыми и охотничьими наконечниками, связка небольших сулиц, покороче, чем моя, но с более длинными и узкими наконечниками, два больших железных котла, костровые треноги, несколько круглых котелков поменьше, два широких и глубоких черпака на длинных ручках. Нашелся и запасной льняной парус.
В трофейных мешках, видимо награбленных эстами в другом поселении, оказалось много зерна и муки, были овощи, разделанная лосиная туша, десяток ощипанных куриных тушек, берестяной туес с куриными яйцами, мешки сушеной рыбы, один маленький бочонок с белым воском и два таких же с медом. Были мешки с сушеными яблоками и ягодами, и даже кадушка соленых грибов, отборных мелких боровичков. Нашлись три бочки покрупнее, наполненные свежей водой, а два бочонка, литров на пятнадцать каждый, оказались с пивом. Обнаружился даже небольшой, на пару килограмм, мешочек с солью, что, как я помнил, было особенной ценностью в древние времена.
В остальных тюках были уложены различные товары – железная и бронзовая кухонная утварь, льняное полотно в рулонах, мешки с овечьей шерстью, пара коробов с деревянными ложками и мисками, кожаные тючки с плотно упакованными мехами, короб с ценной «рыбьей» костью, как называли раньше моржовые клыки.
Несколько особо прочных мешков из толстой кожи были заполнены кузнечными инструментами, клещами, молотками, мехами для раздувания огня, какими-то крючьями и крючками. Нашлась даже небольшая, но тяжеленная, наковальня. На самом дне лодки лежало несколько десятков крупных криц железа. Видимо целую кузницу разорили где-то, паршивцы.
Я отметил, какими жадными глазами смотрел именно на кузнечные принадлежности Доброга, и решил, что все это оставлю для него, мне то оно совсем не к чему.
Когда мы сложили все выгруженные из ладьи трофеи на площадке перед домами, из леса появилась группа людей, состоящая из нескольких десятков мужиков и баб и множества детей, подгонявшая приличное стадо коров и коз. Это оказались деревенские работники, а также холопы Доброги, которые прятались со скотиной в лесу. Все они работали в поле за деревней, дети пасли скотину, когда заметили вошедшую в залив ладью, и успели сбежать и спрятаться от грабителей в лесу.
Доброга тут же раздал им указания о наведении порядка в селении, и мы приступили к разбору трофеев.
Все съестные припасы я отдал жене десятника, справедливо рассудив, что пока живу здесь, сам готовить пищу не буду. А я уже принял для себя такое решение – пожить в деревне какое-то время и присмотреться к местной жизни, привыкнуть, тем более, что предложение от Доброги учить его сына я принял.
Из оружия я оставил себе только снаряжение главаря эстов – его хороший меч с крупным, прозрачным, розоватого оттенка камнем на оголовье, кольчугу, шлем, несколько рубах и штанов приличного качества. Остальное оружие и доспехи предложил выкупить Доброга, который планировал приодеть своих дружинников. Он объяснил мне, что у его гриди[4 - Гридь – дружинники.] воинское облачение попроще, а так десяток сможет усилиться. Я не стал отказываться, мне столько не нужно, а серебришко пригодится, когда в Ладогу пойду, да и нести его легче, места не занимает.
Кузнечные принадлежности я торжественно вручил Доброге, на что он отреагировал очень бурно и пытался меня обнимать, целовать и хлопать по разным местам, пока я не начал кричать.
– Да с этими инструментами Викула-кузнец сразу работать начнет! И железо уже есть! Можно воев с болота вернуть, которые руду пошли добывать! – размахивал руками Доброга. – Да я теперь должник твой навеки, Хельги!
Доброга даже всплакнул от счастья и, размазывая рукавом рубахи слезы по бородатому лицу, снова полез целоваться.
– Так! Прекратить эти сопли, десятник! Обслюнявил уже меня всего! Ты мне друг, я тебе тоже друг, на этом и порешили! Давай лучше с освобожденными людьми поговорим и пленных допросим. А потом пожрать надо, голодный я совсем что-то.
Варяжко метнулся в избу и вывел оттуда плюгавых мужичков из ладьи. Их уже успели вымыть и переодеть в чистые некрашеные рубахи и портки, но выглядели они все равно печально, какие-то пришибленные, трясущиеся.
– Кто такие? – рявкнул я, – сурово глядя на них.
Мужички одновременно бухнулись на колени. Лысый тонким гнусавым голосом, очень похожим на голос актера Вицина, запричитал:
– Мы – трэли[5 - Трэль – раб у викингов.], рабы, всегда ими были. Рыбу ловили, когда эсты нас захватили.
Оказалось, что оба мужичка были потомственными рабами, были собственностью какого-то крупного землевладельца по имени Грам и жили в поселении в пяти днях пути по воде отсюда. Рано утром вышли на маленькой лодке ловить рыбу, когда и попались эстам, проходившим мимо на своей ладье. Воспользовавшись густым туманом, пока их не увидели с берега, эсты захватили в плен обоих мужичков, чтобы потом продать. Рыжий быстро кивал головой, подтверждая слова лысого.
– Не убивай нас, господин! Мы хорошие рабы, много умеем!
– Как вас зовут?
– Я Фрут, – быстро ответил лысый.
– Я Грейп, – прошепелявил рыжий, голосом Бабы-Яги в исполнении актера Милляра.
Меня настолько рассмешили их голоса и имена, что я заржал, как конь. Проржавшись, я строго сказал им:
– Значит так, фруктовые братья, никто вас убивать не собирается. Пока будете мне служить, раз уж я вас освободил, а там видно будет. Если и вправду много умеете, то и продавать вас не буду.
– Мы не братья, – загнусавил лысый, шевеля красным носом.
– Это мы еще посмотрим, – сказал я загадочным голосом и снова заржал. – Нет, ну надо же, Грейп-Фрут! Шутка года, блин! Ладно, – успокоился я. – Доброга, пристрой их пока к работе, а мы с третьей спасенной пообщаемся. Варяжко, приведи к нам девушку, будь любезен!
На крыльцо избы, в сопровождении Доброгиных дочерей, вышла умытая и расчесанная блондинка с толстой косой до пояса, одетая в белую рубаху и длинный синий сарафан. Высокая, совсем не худая, очень даже фигуристая, с пронзительными голубыми глазами. По ее взгляду было понятно, что она не рабыня и никогда ей не была. Чуть приподняв подбородок, она вызывающе смотрела на нас.
– Ничего себе, вот это красотка! Принцесса Брунгильда прямо, валькирия! – подумал я про себя, а вслух сказал:
– Здравствуй, красавица! Мое имя Хельги Скогатт, сын Хельги. Кто ты, как тебя зовут и как ты попала к эстам?
– Я – Бажена, дочь Ратибора. Мой отец был хускарлом полоцкого конунга[6 - Конунг – король, князь у скандинавских народов.] Всеслава. Мои родители умерли, мне пришлось поехать к тетке в Альдейгью[7 - Альдейгья – так скандинавы называли Ладогу.], по дороге я со своей нянькой и холопами остановилась в деревне на ночлег, там на нас эсты и напали. Всех жителей деревни и моих сопровождающих они перебили, а меня забрали в полон, – коротко ответила она тихим голосом, используя в своей речи скандинавские слова, что я не мог не отметить. Видимо, сразу решила, что я нурманн.
– Теперь я в твоей власти, Хельги Скогатт, но наложницей или твоей тир[8 - Тир – рабыня у викингов.] не стану, лучше руки на себя наложу! – гордо вскинула голову Бажена, но в ее глазах читался страх.
– Не беспокойся, уважаемая Бажена, никто тебя неволить не станет, ты свободна, обещаю тебе! И даже предлагаю свою помощь и защиту, могу проводить тебя до города, если пожелаешь! – я приложил руку к сердцу и степенно поклонился.
Доброга нахмурился, но ничего не стал возражать, просто сказав, признавая ее право на свободу:
– Иди в дом пока, дочь дружинника Ратибора, помоги моей жене на стол собрать.
Бажена благодарно кивнула, соглашаясь на мое предложение, плавно развернулась и гордо пошла обратно в избу.
