– И в отчете мы обосновали закрытие Седьмого отсутствием надобности в его изучении. Так?
– Так.
– То есть моя вылазка твоего мнения не изменила.
– Нет.
– Почему? Я же не подох, и следов наркотиков не было в крови.
– Зато в воздухе во флаере были. И вел ты себя на редкость неадекватно, даже для тебя.
Я попробовал зайти с другой стороны.
– А с Шестым как было? Мы уже на готовую базу прибыли, зачем нужна была вся эта масштабная программа подготовки, если и без нас обходились как-то?
Тайвин задумался, пощелкал пальцами и коротко пояснил:
– Было так же. Ну, почти так же. Несколько групп астродесантников посменно и круглосуточно отстреливали все движущееся, пока строители боялись и строили. А потом военным надоело терять людей, и десантуру отозвали за небольшим исключением, а мы не могли носа сунуть за забор. Помнишь, инфразвуком пользовались, и тот сбоил периодически, пока я нанопротекторный купол дорабатывал. Дронов было не напастись, они если автоматические – опасность не дифференцируют, а с управлением через визор – человек вовремя не реагирует. К тому же каждый дрон – это тонкая и дорогая техника. Люди – дешевле, эргономичнее и эффективнее.
Я посмотрел на него с некоторым удивлением, поражаясь его простодушной прямоте.
– Серьезно? То есть мы стали просто более дешевой заменой роботам и десантуре?
Тайвин обозначил на тонких губах улыбку.
– Нет. Ты вспомни, в первый же выход ты принес мне столько образцов, что за предыдущие три месяца ни один дрон не перетаскал. И при этом остался жив и невредим. А потом ваша – и наша, конечно – работа смогла позволить человеку на Шестом не просто выживать, а жить и процветать. Так что вы, дорогой мой, не замена техники или десанту, а полноправный флагман первопроходческой миссии.
– Так. То есть мы, получается…
– Первопроходцы.
– И что из этого следует?
– Что вы должны детально изучать миры.
– И почему не стали этого делать на Седьмом? И не говори мне про наркотики. Пленка твоя нанотехнологичная вполне способна, мне кажется, такое вещество отсечь. И даже просто тяжелая броня… Ладно, – я перестал мучить друга вопросами и выдал конечную мысль. – Не в психоактивных веществах тут дело, зуб даю. Не помешала же полная планета наркоты и наш запрет делягам из «Апостола» не только высадиться тут, но и понастроить всего по чуть-чуть. И снова большой вопрос, откуда у них координаты Седьмого. Но это оставим. Само строительство, это же не день и не два, и вроде никто в коме не валяется. Вот ты чувствуешь нарушения в работе сознания?
Тайвин прислушался к себе, чуть склонив голову набок, отчего стал похож на диковинную очкастую птицу.
– Вроде нет.
– А это значит, что либо у них отличная система фильтрации воздуха и свой гениальный чудик в очках, который нашел то, что не нашли твои гамадрилы, либо… Сам подумай: твоя разработка давно попала на черный рынок, и если именно ей тут пользуются, то и мы могли ею же воспользоваться. Но не стали. Почему? Если принцип фильтрации воздуха другой, и у них своя лаборатория и свои ученые – нафига было тебя вместе со мной похищать? Если ты не чувствуешь перебоев в работе мозга – и я, кстати, ничего такого не чувствую, то почему все вокруг ведут себя как идиоты?
– А действительно, – озадачился ученый. – Почему я сразу отказался от повторной высадки, можно же было на данные с проб воздуха фильтры ориентировать?
– А я говорил! – позлорадствовал я.
– Неубедительно, значит, говорил, – поморщился гений.
– И это мы были на орбите. С герметично запакованными пробами, которые ты изучал без соприкосновения с воздухом шаттла. Выборочно и через космос наркота не действует. И сон этот… Знаешь, что мне снилось? Моя жизнь. Коротенько так, но с акцентами на самых интересных местах. Значит, что более вероятно, мы имеем дело не с чем-то, а с кем-то. И этот кто-то, скорее всего, разумный, и может как-то воздействовать на наше восприятие. Но я совершенно не понимаю в чем его цель.
Тайвин посмотрел на меня долгим и странным взглядом. Я в ответ вопросительно уставился на него. Наконец, почти через минуту, он отмер:
– Знаешь, что. Будь на твоем месте кто-то другой, я бы только пальцем у виска покрутил. Или по лбу постучал, вдруг есть кто дома. Или поверил бы в версию с производными псилоцина. Но некое рациональное зерно в твоей примитивной пародии на декартову логику имеется.
Я немедленно обиделся.
– Не всем же быть гигантами мысли. Что есть, тем и думаю.
– Дорогой друг, гений тут – я. Смирись. – заявил Тайвин, поправив очки.
Я прыснул – ну вот и как на него обижаться?
Неделя детального изучения природы Седьмого доказала мне, что я не знаю о биологии и о мифологии примерно ничего. Эта планета не поддавалась ни воспетой моим очкастым другом декартовой логике, ни классическому научному рационализму, ни моему хитро вывернутому способу познания мира – через интуицию и любопытство, ни аналогии с мифами ацтеков, хотя на Шестом сравнение с греческим бестиарием прокатывало только так и здорово помогало Корпусу в работе. Я никак не мог выявить элементарных пищевых цепей, казалось, что вся система продуцентов, консументов и редуцентов попросту сошла с ума, потому что одни и те же твари, и все как одна – исключительно дикой расцветки – вели себя по-разному в разное время суток и в разных условиях.
Отчаявшись понять, кого может потреблять местная кровожадная теплокровная мошкара, в непомерных количествах населявшая здешние болота, я с досадой и легким оттенком паники наблюдал, как два роя зависают друг напротив друга, а потом идут стенка на стенку. Или второй рой улетает восвояси. Или внутри первого начинаются планомерные акты каннибализма. От чего это зависит? Где тут хоть намек на стройность миропорядка, к которой мы все привыкли?
Да что уж там. Я бы и не понял, что мошкара теплокровная, если бы Тайвину экземпляр в банке с дурно пахнущей жидкостью не принесли. Штатный гений подождал, пока охрана вместе с лаборантом, что насекомое принес, уберется из нашей просторной тюрьмы, и принялся шипеть отборные ругательства. Что раствор формалина для консервации образцов не применяют уже полвека как, что наверняка ткани уже потеряли эластичность, так что вскрыть и детально понять, с чем мы имеем дело, будет очень затруднительно, что лучше бы использовали спирт, он хотя бы менее пахуч и ядовит, что нечего из нанокибернетика делать затычку по всем направлениям, что он им, химик или ксенозолоог, что…
Мне быстро надоело, и я снова засел за обработку записей. Интересно, как они умудрились их заполучить, если нам не удалось дроны и до середины тропосферы довести? И я сильно сомневался, что на поверхности, с таким-то обилием жизненных форм, судьба техники была бы принципиально иной. От размышлений меня оторвал Тайвин, с хмурым видов сообщив:
– Ты когда-нибудь мог предположить, что насекомое может быть гомойотермным?
– Каким? – переспросил я. Термин показался мне смутно знакомым.
– Теплокровным. Смотри, – он развернул проекцию продольного среза тела животного. – Размер небольшой, три-пять сантиметров в длину, строение тела аналогично банальной мошке, но у нее развит мозг, сложная нервная система и разветвленная кровеносная. И ротовой аппарат колюще-сосущий. Ты представляешь, сколько одна-единственная мошка должна потреблять энергии, чтобы обеспечивать стабильный метаболизм и поддержание эндогенной температуры?
– Нет. Но теперь уже примерно да. А, так вот почему они сами себя жрут периодически, – понял я. – Не хватает калорий, иначе с голоду можно сдохнуть быстрее, чем найдешь, у кого крови насосаться.
– Чтобы выжить, она должна добывать себе еды по своему весу в сутки минимум, как землеройка или колибри, а чтобы нормально жить – в несколько раз больше. А ты видел хотя бы одно животное на записях крупнее собаки?
– Нет, не видел, – признал я. – А как так?
– Либо мы чего-то не знаем о здешней природе, либо ты прав. Кто-то водит нас всех за нос, – с недовольством произнес штатный гений.
Я не стал заострять внимание на своей потенциальной правоте – вопрос возможного присутствия иного разума меня интересовал намного больше. А иначе как объяснить все нестыковки?
К вечеру у меня от вороха мыслей и непрерывного просмотра записей разболелась голова, и тут же, по закону подлости (или Мерфи, кому как больше нравится), на нашем пороге возник Алан. Я сумрачно глянул на него и поинтересовался с порога, демонстративно не поздоровавшись:
– А как вы добыли записи?
Алан слегка пожал плечами, и у меня в душе вновь всколыхнулась старая неприязнь. Помнится, в прошлый наш с ним нелегкий опыт взаимодействий этот жест я в первую очередь в промышленнике и возненавидел.
– Очевидно, с помощью дронов? – без тени усмешки ответил он вопросом на вопрос.
Я едва зубами не заскрежетал: издевается, зараза невозмутимая.
– Вы не поняли. Когда Корпус совместно с Ассоциацией наук отправили слегка куснуть Седьмой за бочок, двухнедельного запаса дронов мы лишились… Напомните мне, Тайвин?
– За стандартных шесть дней по общемировому времени. За пять с половиной, если точнее, – немедленно отозвался ученый. Он приветствовать Алана не стал, но я приметил, как вокруг гения сгустилась напряженная нервозность. Хоть он и не рвался участвовать в разговоре, но работу бросил, прислушиваясь к нам.
– Во-о-от, – протянул я, склонив голову и выразительно глядя на Алана. – А вы мне доказываете, что беспрепятственно получаете сведения о живой природе этого мира с помощью техники. Или у вас ее неограниченный запас, или…
– Что «или»? – с небольшим раздражением спросил Алан, когда я замолчал.
– А вам не приходило в голову, что вы как-то слишком легко высадились, понастроили тут всего, дронов запустили. Вы наверняка видели наш отчет. В воздухе тут полно психоактивных веществ, микроорганизмы не изучены, обычная флора и фауна тоже. Сколько людей вы потеряли?
Алан выглядел сильно удивленным, у него и выражение лица изменилось, когда брови сами съехались к переносице в одну очень хмурую и озадаченную морщинку.
– Двоих или троих, и скорее по глупости, чем от внешних факторов. Вы полагаете…
Я насторожился и подался чуть вперед, когда снова почувствовал что-то настолько отличное от нас троих, что меня передернуло. Чуждое, и в то же время влитое в окружающий воздух как капельки воды и запахов, что создают неповторимый флер любого города, поля, леса, горы или озера, на любой планете, в каждом их уголке. Что-то пронизывающее пространство, что можно почти потрогать, но неосязаемое, невидимое. Оно заполнило комнату, душу, вытеснило мысли, оставив только смутные ощущения. Очень знакомые на вкус, если б можно было так сказать. Впрочем, для Тайвина и Алана, застывших на мгновение, ничего не изменилось – я точно это понимал – но я почти видел, как точечными микроскопическими мазками меняется спектр мимики на их лицах. И не по их воле. А вот меня чужеродные эмоциональные щупы на этот раз обошли стороной, мое личное пространство никто не нарушал, и я был в этом уверен, как никогда раньше.
Алан хмыкнул, тряхнул головой и высказался:
– Просто вам не повезло. Ваша экспедиция пришлась на период цветения одного из здешних растений. Мои… м-м-м… эксперты, скажем так, пока не дали ему названия, но просветили, что его пыльца обладает психотропным воздействием. И гон у когтистых бабочек – тоже в это время. Или как там это называется. А потом на несколько месяцев затишье, им и воспользовались.
Нас покоробило. Меня – от полного невнимания к биологической подоплеке ситуации и очевидному идиотизму объяснения, Тайвина – от того же, вкупе с пренебрежительным отношением к коллегам, пусть и исследующим мир не совсем на законных основаниях. Обычное слово в устах Алана превратилось в изысканную насмешку и взбесило гения – он побледнел, и у него начали разгораться алые пятна на скулах, верный признак надвигающегося ядовитого шторма.
Я склонил голову еще чуть набок, стараясь поймать ускользающее другое сознание: это потребовало высшего уровня сосредоточенности и полного отсутствия мыслей. Внезапно в голове у меня возникла картинка решения проблемы, и я робко отправил ее в сторону чуждого невидимки. В следующее мгновение мне словно вскрыли мозг и перебрали задумку по косточкам, но бережно, аккуратно, и только в той области, которую я сам захотел предоставить. Все мое естество заполнил длинный низкий одобряющий гул, неслышимый, неосязаемый, но я был уверен, что все понял правильно.
Я сделал вид, что поверил Алану и спросил, переключая его внимание:
– А у вас планетоходы на виртуалке есть?
– Две штуки, – нехотя признался промышленник.
– Дайте мне один. Я ведь никуда не убегу, а вирт можете подключать уже за воротами своей крепости, или что вы тут возвели, чтоб я лишнего не увидел. Так пользы будет больше. Только брони навесьте побольше на всякий случай.
Алан изучающе на меня посмотрел, но в его нечитаемом взоре я уже видел призрак согласия. Вряд ли тут умели хорошо обращаться со столь специфичной техникой, а у меня и навык есть, и опыт первопроходца, и промышленник это понимал.
– Я подумаю, – процедил он и ушел.
Тайвин повернулся ко мне и спросил:
– Ты что задумал?
Я молчал и улыбался: рассказывать ему про свои ощущения я пока не хотел, нужно удостовериться сначала, что я с ума не сошел, а то мало ли, что еще тут может цвести. И я, кажется, начинал понимать, почему рои мошкары так себя ведут – но мне требовался эксперимент. А как получу факты – можно с ними и к штатному гению на поклон пойти.
– Ладно, можешь не говорить, только уровень погружения больше пятидесяти процентов не ставь, – проворчал мой очкастый друг, пронзив меня тонкой длинной иглой внимательного и очень подозревающего неладное взгляда. – Мозг человека, конечно, не в состоянии сам себе ампутировать руку или ногу, но случаи нейродермита, фантомных болей и отравления на пустом месте у операторов планетоходов на Шестом встречались.
– Восемьдесят, – принялся торговаться я.
– Пятьдесят пять, и ни процентом больше, – припечатал ученый.
– Семьдесят девять?
– Пятьдесят шесть, и это мое последнее предложение.
В итоге мы сошлись на шестидесяти трех с четвертью. Все случаи, которые мне перечислил Тайвин, начинались от шестидесятипятипроцентной реальности для оператора, и поставить более высокий порог в его присутствии я не мог, на чем и порешили.
Когда на следующий день у нас в узилище, как я его обозвал, появился комплект оборудования для оператора планетохода, я не стал ни благодарить охранников, что его принесли, ни уточнять время работы. Как понадоблюсь – увижу, само засветится. Через пару часов так и произошло.
Тайвин с неприступным видом проследил, чтобы я ни на йоту не превысил договоренную степень присутствия в виртуальной реальности, и с достоинством кивнул. Я не стал точить лясы – и нырнул в сине-сиреневое многоцветье Седьмого.
А когда через пару часов вынырнул, то понял – я был прав. Все здешнее зверье и половина растительности общается странным образом, вкус которого я только-только начинал распознавать на осознанном уровне. И, попробовав зависнуть, притворившись деревом, рядом с враждебно настроенными друг к друг роями мошкары, я этот постулат для себя подтвердил: менее волевой рой, не выдержавший коллективного эмоционального давления со стороны другого, был разобщен и сожран. А в тех случаях, где воли и наглости хватило обоим роям с избытком – схарчили самых эмоционально неустойчивых с двух сторон.
Как только я понял принцип, дело пошло семимильными шагами. Разве что приходилось иногда уворачиваться от чрезмерно раздражительных деревьев, коим не нравилась моя виртуальная мимикрия под бревна, и крупных плотоядных растений наподобие росянки. Этим категорически не нравились запах и вкус планетохода. Задумываться над тем, как это все может работать, если я не лично присутствую, а только виртуально, и то в погружении чуть больше, чем наполовину, я пока не стал – а то и без того примитивная моя пародия на логику поломается, а мне этого не надо было, критическое мышление всегда пригодится.
Глава 24. Пространственная дезориентация
Бывает, что у твоего руководителя случаются не самые лучшие в его жизни дни. Встал не с той ноги, настроение не то, кофе убежал, яичница пригорела, да мало ли.
Первопроходцы плохое настроение у Честера настропалились видеть практически сразу, с первых его реплик: рыжеглазый обычно здоровался с оперативным отделом с неизменной полуулыбкой и утренней воодушевленностью. Не поздоровался, буркнул что-то невразумительное и исчез в кабинете – все просто. Не беси начальство, делай свою работу безупречно, глядишь, через пару часов проблема исчезнет сама собой. А если не исчезнет – есть Берц и Тайвин, они умеют беспокойному коллективному питомцу всея оперативного отдела возвращать душевное равновесие на место.
Но исчезновение обоих руководителей сразу показало страшную правду рабочих будней большинства людей: очень сложно жить, если после хорошего руководителя попасть к начальнику. Первыми горький плод коварных козней от ревизора и мироздания вкусили оперативники, следом за ними причастился и научный отдел.
Поутру, забрав с собой Дженка, Санникова, Али, Вика и великолепную пятерку – спаянную микрогруппу первопроходцев, вышедших из военных кругов – Берц покинул пределы колонии и защитного купола. Надо было проверить предположение Лекса – угрожает ли поселению новая опасность.
Но свято место пусто не бывает – и если покомандовать оперативниками вместо Чеза был горазд Андервуд, то ученые без Тайвина могли организоваться и сами, им указок, чем заняться, не требовалось, и без того дел по уши и еще немного сверху. Но закон Мерфи – все, что может пойти не так, именно не так и пойдет – неумолимая, в сущности, штука, работающая везде и всюду. И он, разумеется, не замедлил проявить себя во всей красе.
К полудню ровно посередине научного отдела возник некий нетипичный для Корпуса субъект. Зычным баском мужик, больше похожий на одетого по недосмотру в дорогой костюм-тройку фермера, не удосужившись и поздороваться, безапелляционно заявил:
– Я наведу у вас порядок.
Ученые Корпуса в полном составе в недоумении остановились, кто где стоял, а Гайяна, старший научный сотрудник, вторая по величине звезда их отдела и очень амбициозный по духу и букве науки человек, уперла руки в бока и не менее ответственным тоном парировала:
– А что вас заставляет думать, что порядка у нас не присутствует?
– Отсутствие Тайвина и Санникова, – высокомерно произнес новоприбывший. – Зовут меня…
– Ветров Николай Николаевич, – хором проскандировали трое из девяти сотрудников научного отдела.
Ветров зло прищурился и прокомментировал:
– А с вами у меня будет отдельный разговор.
– Пока Тайвин и Александр Николаевич отсутствуют, я тут ИО завлабораторией, – выступила вперед Гайяна и злобно прищурилась. – Так что, если хотите с кем-то отдельно поговорить – сначала поговорите со мной. И вообще, кто вам сказал, что у нас сегодня начальства в отделе нет?
Ветров слегка опешил. Отпор получать он не привык и оказался порядком обескуражен. Но быстро вернул себе высокомерный вид, поддернул края рукавов – так, чтобы стало видно край шелковой рубашки и платиновые запонки – и надменно пояснил:
– Вернер.
