– Повора-ачивай!..
– Как же! – возмутился капитан. – Чтоб на камни прибрежные напороться? Да если б на меня все Безымянные хором вот так заорали, я и то бы не смог…
Орешку почудилась в летящей кавалькаде некая странность Он обернулся, чтобы посоветоваться с Айфером… и замер, увидев еще более странное зрелище.
Любопытствующими зрителями были только Айфер и циркачи. Остальные путники появлением отряда были весьма встревожены… точнее сказать, перепуганы.
Сын Рода сполз под скамью, чтобы его не видно было с берега.
Загадочный Никто, прижавшись к столбу навеса, содрогался крупной дрожью, да так, что от тряски сверху упала одна из циновок.
Вояка Ваастан, положив руку на эфес, сузившимися глазами пересчитывал всадников.
Торговец Аншасти в ужасе вскинул перед собой ладони, словно отстраняя опасность.
Круглолицый Пилигрим уже не выглядел добродушным: лицо напряглось, всем телом он подался к перилам, словно собирался кинуться за борт.
Юный Фаури в отчаянии закрыл лицо руками.
А Рифмоплет как преобразился! В руке нож – из-за голенища вытащил, что ли? Больше он не напоминает потерянного ребенка. Какое там! На хищника похож, который не даст запереть себя в клетку! Глаза стальные, свирепые…
Все кончилось быстро. Береговая линия превратилась в беспорядочное нагромождение скал, где не проехать верховому. Погоня отстала.
– Да как же тут повернешь? – угрюмо бубнил внизу капитан. – Тут течение, там подводные камни… ну, никак не повернешь…
Рифмоплет с ловкостью фокусника спрятал нож. Ваастан хрипло выругался и убрал руку с эфеса. Остальные вернулись на свои места, старательно делая вид, что им совсем не было страшно.
Дерзкая девчонка Ингила фыркнула:
– А и перетрусила наша пестрая компания! Правда-правда-правда!
Никто ей не ответил.
Ралидж отметил для себя в памяти странное поведение попутчиков и шепнул Айферу:
– Не показалось ли тебе, что среди всадников… на вороном коне, в мужской одежде… была наша госпожа… Волчица?
Айфер захлопал глазами, а Ралидж погрузился в невеселые раздумья о своей отчаянной супруге. И не заметил, не почувствовал брошенный ему в спину короткий хмурый взгляд одного из попутчиков.
* * *
Тот, кто должен был умереть этой ночью, сидел неподалеку от Четвертого. Ралидж из Клана Сокола – именно его приговорил к смерти всемогущий создатель и повелитель Глиняных Людей.
Четвертому не было жаль Сокола. И не угрызениями совести было полно сердце, опаленное жаром погребального костра. Существом, восставшим из пепла, целиком владело единственное чувство, которое он сумел сберечь из прежней жизни.
Ненависть. Лютая ненависть к чародею, который сделал из живого человека говорящую куклу… или нож в ножнах…
Здесь, вдали от хозяина, не так ощущалась его гнетущая власть. Даже всплывали обрывки воспоминаний – какие-то драки, попойки… Имя не возвратилось. Безымянное существо оставалось Глиняным Человеком – а жаль. Почему-то казалось, что, если он назовет свое имя, ненавистные чары развеются, он обретет свободу.
Бунтовать он уже пробовал – и узнал, что может сделать с ним золотое колечко, надетое на хозяйский палец. Это было страшное воспоминание. Самое страшное в этой куцей новой жизни.
Но хозяин со своим проклятым кольцом остался так далеко! Река несет маленький корабль на север… А вдруг невидимый поводок, на котором господин держит своего раба, имеет предел? Вдруг на каком-то расстоянии от замка чародей утратит власть над Глиняным Человеком? Тогда он убежит, спрячется… Ворон никогда его не отыщет…
Стать прежним невозможно, это он знал твердо. Но даже если обретенная свобода превратит его в горстку пепла… что ж, он согласен заплатить такую цену!
А может, уже настал миг, когда цепь порвалась? Ведь ему все легче и легче играть роль обычного путника…
Что ж, это можно проверить. Ночью Сокол должен умереть? А Четвертый попытается удержать свои руки от убийства! Если Ралидж встретит рассвет живым – значит, для Глиняного Человека есть надежда!
* * *
Невольник колдуна решал судьбу Сына Клана и не подозревал, что и его собственная жизнь, опутанная черными чарами, тоже находится сейчас под угрозой. Как и жизни всех на борту судна.
Далеко впереди по течению Тагизарны лучи закатного солнца скользили по изломам скалистого берега, пропадали в трещинах и ущельях, набрасывая на утесы причудливые одеяния из резких теней.
Внезапно эти призрачные покрывала зашевелились, задвигались, словно отделяясь от скал – или словно сами скалы ожили. Недобрая, опасная жизнь пробуждалась среди мрачных камней, в местах, куда и волк боялся забегать.
Круглый год Большая Река грозила кораблям порогами и перекатами, прихотливыми течениями и стволами-топляками. Но с приходом холодов смерть тянулась к последним дерзким суденышкам не только с воды, но и с берега…
10
Джилинер ласкающе тронул кончиками пальцев резную раму зеркала.
– Да, – сказал он негромко, – забавная компания подобралась на борту. И в самом деле – пестрая…
В последнее время у Ворона появилась привычка разговаривать со своим отражением. Полушутя-полувсерьез он называл это «побеседовать с умным человеком». Даже самому себе он не признавался в том, что это было вызвано глубочайшим одиночеством. Раньше он мог обсуждать свои планы с верным Шайсой, а теперь…
Оставался лишь двойник за неуловимой светлой гранью. И хотя сейчас на поверхности стекла покачивался борт речного судна, Ворон знал: там, в зеркальной глубине, смиренно ждет темноволосый бледный человек, чуткий, внимательный, все понимающий, разделяющий каждую мысль, каждое чувство Джилинера.
Чародей насмешливо скользил взглядом по скучающим лицам путников в «беседке»:
– И Сокол здесь… и Четвертый… удачно, очень удачно.
Внезапно Ворон подобрался, глаза его сузились:
– Но это же… ого, вот так подарок судьбы! Не ждал, не ждал… Значит, убегаем? В Силуран, да? Ну беги, беги! Я встречу тебя на пристани в Джангаше. И на голове у меня будет корона!
Возбуждение смело прочь небрежную ленцу. Ворон встал, прошелся по комнате.
– Я уже был бы королем! Уже! Если бы не эти идиоты… так провалить покушение! Так опозориться! А этот придурок Второй – ну, куда он вылез с предсказанием, раз король еще не умер? Вот Шайса сообразил бы… Что ж, придется Нуртору скончаться во время переговоров. И на третий день траура, как гласит пророчество, время потечет вспять: я напомню всем, что до Вепрей Силураном правили Вороны. И наречет меня Дракон другом своим… наречет, куда он денется! Ему куда выгоднее видеть на троне Силурана меня, чем…
Джилинер оборвал монолог, напрягся. В резной раме исчезли река и корабль. Зеркало, словно окно, распахнулось в непролазную чащу, где могучие дубы и грабы отряхивали последнюю листву на заросли дикой малины и боярышника, среди которых с трудом угадывались очертания полуразрушенной каменной стены…
* * *
Лес крепко потрудился над развалинами крепости. Та часть стены, что видна была меж могучими стволами, осела, превратилась в груду камней, полускрытую под слоем мха и мертвых осенних стеблей. Орда захватчиков не смогла бы так расправиться со злополучной стеной, как трава и кусты, что терзали ее из года в год, из века в век.
Корни и ветки не пощадили ни крепостных стен, ни построек, ни обширной площади с мраморной чашей фонтана и солнечными часами. Плющ так густо оплел башни, что превратил их в слепые скалы – не отыскать ни входа, ни окон. Кабаны и олени, без страха стуча копытами по выщербленным плитам, заходили в проломы стены, не зная, что ступают по искусно высеченным на камне колдовским знакам, некогда охранявшим обитателей крепости от злобных лесных духов. Живое сильнее мертвого: его сила в вечном обновлении. Давным-давно нет на свете оленя, что столетия назад первым рискнул заглянуть в опустевшие человеческие владения, а его дальние потомки каждую весну щиплют здесь молодые побеги крапивы. А статуи, лежащие в этой самой крапиве, никогда уже не поднимутся на свои постаменты. И дождям, которые по высоким стеблям стекают на мрамор и гранит, все равно, что они размывают своими струями – лики древних героев или морды зверобогов…
Но было в лесных развалинах нечто такое, над чем оказалось не властно даже Время.
Меж кряжистых стволов и сплетенных ветвей распахнулась поляна. Заросли разбивались о ее края, как волны об утес. Сухие стебли бурьяна остриями вражеских пик бессильно грозили поляне.
На ровных, безукоризненно подогнанных друг к другу гранитных черных плитах была выбита большая звезда с восемью лучами, сплошь покрытая загадочными мелкими значками. Ни один мокрый лист не прилип к гладкой поверхности плит, ни пятна грязи не было на них, словно старательные рабы мыльным раствором отчистили каждый желобок.
Звуки вечернего леса – похрустывание, шелест, ленивая перекличка засыпающих птиц – слились над этими плитами в странную, звонкую, настороженную тишину. Тишину, полную ожидания – долгого, неослабного, напряженного.
Внезапно из этой тишины родился шуршащий голос, в котором не отражались никакие чувства:
– Я слышу. Люди. Двое. Идут сюда.
И сразу же тишина рассыпалась возбужденной разноголосицей.
– Люди! Сюда идут люди! Чуткий услышал их!
– Да не шумите, вы… спугнете!
– Спас-с-сение! С-с-скорее!
– Приглядите за Безумцем, чтоб не помешал…
– Все равно ничего хорошего из этого не…
– Заткнись, старый глупец! Да где же они?!
– Я сказал – тихо!!
И вновь все смолкло. Но тишины уже не было над полянкой: лес огласился приближающимся стуком топоров и неразборчивой бранью на два голоса.
Кусты затрещали. На полянку вывалились двое. Один из них патлатый тощий парень – огляделся и возмущенно заявил:
– Ты куда меня завел, придурок? Одни камни остались…
– Люди зря болтать не будут, – озабоченно откликнулся его спутник, верзила с изрытым оспой лицом. – У этих Ночных Магов, говорят, подземелья были битком набиты сокровищами!
– И вот так пятьсот лет они лежат, нас ждут? Небось пошустрее нашлись, все выгребли…
– Захлопни пасть! Всю дорогу ноешь… пришибу тебя, и дело с концом!..
– Стой! – перебил его патлатый. – А это что такое?
– Где?! – оскалился рябой, вскинув топор.
– Да вот… – указал его спутник на плиты с рисунком.
– Тьфу! Я думал, ты впрямь что-то углядел.
– Ты что, дурень, не видишь? Вокруг все заросло, а плиты чистые!
– И хорошо, что чистые. Сейчас тут сядем, перекусим, а потом поищем вход в подземелье. Тут и костер разведем, ночь будет ясная.
– Ох, лучше бы в лес уйти! Говорят, здесь призраки магов до сих пор бродят… все восемь…
– Семь, – поправил патлатого звучный, красивый женский голос.
Рябой, уже усевшийся на край плиты, вскочил, подхватил из травы свой топор и яростно заозирался в поисках той, что заговорила с ним. Патлатый позеленел от ужаса, рухнул на колени и закрыл голову руками.
– Э-эй! – рявкнул рябой. – А ну, выходи, кто тут есть! Покажись!
Раздался смех, совсем не похожий на женский. Очень неприятный смех – лязгающий, жестяной какой-то…
– Пощадите нас! – провизжал патлатый, стоя на коленях. – Мы сейчас… мы уйдем… и никогда, никогда…
– Уйдете? – отозвался въедливый старческий голос. – Ну уж нет!
У патлатого перехватило горло. Рябой застыл с поднятым топором, глаза свирепо сузились.
Над черной плитой замерцал рой огоньков. Предвечерний воздух сгустился, задрожал, поплыл тонкими полупрозрачными струями, которые сплелись в туманную фигуру. Перед потрясенными людьми возник седобородый старец в длинной мантии. На вытянутом темном лице колючими огоньками сверкали глаза.
– Уйти хотите? – въедливым голосом поинтересовался он. – В Кровавую крепость прийти легче, чем уйти.
Рябой оказался неустрашимым до тупости. Он крепче стиснул топорище и со злым вызовом спросил:
– Ты, что ли, старый козел, меня останавливать будешь? А я сам не уйду. Не для того сюда тащился…
Призрак заколыхался, туманные струи свились в новый узор – и перед глазами смельчака предстала прекрасная женщина, гордая и властная. Темные волосы, невероятно длинные и пышные, спадали ей на грудь и спину, закрывая тело блестящим плащом. Это была ее единственная одежда, но держалась женщина так спокойно и надменно, словно на ней блистала парча королевского наряда.
– Ты дерзок, смертный! Раз забрел во владения Семи Магов, будь почтителен и послушен – и тебе подарят жизнь… может быть!
Женщина горделиво вскинула голову, длинные пряди волос разметались на ее высокой груди. Рябой, ошалев от такого зрелища, чуть не выронил топор, а патлатый, до этого закрывавший ладонями лицо и глядевший сквозь пальцы, потрясенно опустил руки.
Но туман над плитами вновь всколыхнулся – и явил глазам незваных гостей широкоплечего человека с резкими, энергичными чертами лица. На нем была кожаная куртка с нашитыми металлическими полосами. Не только этот боевой доспех и меч у пояса, но и жесткий взгляд, и прямая осанка выдавали воина.
– Вижу, вы не трусите, парни! – заговорил призрак с грубоватым дружелюбием. – Пришли искать клад, верно? Хорошее дело! Клад здесь и впрямь есть, да не всякий его взять сумеет.
Рябой недоверчиво заморгал, а патлатый, который до сих пор трясся от немого ужаса, неожиданно успокоился и поднялся с колен. Их не убили на месте? С ними беседуют? Отлично! Переговоры – это по его части!
– Скажи, о доблестный воин, – начал он льстиво и велеречиво, – что мы можем сделать, чтобы взять сокровища и не навлечь на себя гнев Восьми Магов?
– Семи, – вновь поправил его гневный женский голос.
