Файрифер переводил взгляд с одного принца на другого. Сейчас, когда двор раскололся на две партии, было важно не ошибиться в выборе. Как два мостика над бурной рекой: один переведет на другой берег, второй подломится под ногой…
Насколько все было бы проще, будь у Нуртора сын, а не два племянника…
Нет, Файрифер правильно сделал, что не примкнул к сторонникам Тореола Скалы Встречи. Конечно, Тореол – сын старшей королевской сестры, да и сам на два месяца старше двоюродного брата. Казалось бы, законный наследник… но ведь по отцу он – из Клана Орла! Разве захочет Вепрь передать свой трон Орлу… и разве понравится это остальным Вепрям, самому многочисленному и сильному Клану в Силуране?
А вот Нуренаджи Черный Эфес – это Вепрь из Вепрей и дядюшкин любимец. Вероятно, потому, что очень похож на дядю, больше-то его не за что любить…
А о сходстве своем с Нуртором знает прекрасно и всячески ему подражает: походкой, голосом, одеждой… бороду отпустить пытается, да не выходит это у него: клочьями торчит бороденка, убожество такое… Да и в остальном подражание королю шутовством оборачивается.
Вот и сейчас: набычился, покраснел, глазами сверкает… вылитый Нуртор, только внушает не почтительный трепет, а желание расхохотаться. Хотя, конечно, никто не смеется.
– Нечего издеваться над дальновидностью! Со времен Лаограна Узурпатора от грайанцев одни неприятности! От них и от их тупоголовых защитничков здесь, в Джангаше!
Тореол, небрежно прислонившийся плечом к затянутой гобеленом стене, отпарировал:
– К тупоголовым защитничкам ты относишь и короля? Государь ждет гостей из Грайана, мирный договор будет подписывать.
Нуренаджи опешил, пошевелил губами, вцепился себе в бороду толстыми пальцами (совсем как дядя!) и уже собрался гневно ответить двоюродному брату. Но вместо его юношеского рявканья все услышали грозный рык государя:
– А ну молчать, вы, оба! Не то вылетите за порог! Вконец обнаглели – в моей опочивальне голос поднимать! Еще Поединок Чести устройте прямо здесь, перед очагом!
Оба принца изобразили раскаяние – в меру своих артистических способностей. Король, поостыв, продолжил:
– Я вас не за тем сюда позвал, чтоб свары слушать, на это мне дня хватает! Я желаю знать: кому понадобилась наша семейная реликвия? Не из золота, не из серебра… силы волшебной не имеет… Почему украдена именно эта вещь? Старья во дворце мало, что ли, да еще не прикованного цепью к стене?
Советник Файрифер невольно ухмыльнулся: что верно, то верно! В Джангаше бытовало поверье, что старые вещи, которые служили еще предкам, хранят потомков от бед. Поэтому в королевских покоях крайне редко что-то менялось. Достаточно обвести взглядом опочивальню: траченный молью балдахин над кроватью; ковер на полу, вытоптанный так, что не разобрать рисунка; древние гобелены по стенам… В алых отсветах камина все это казалось еще более обветшалым, чем было на самом деле.
Все, кроме оружия! Коллекция оружия была страстью короля; она властно заполонила все стены во дворце, закрыв собой наивные рисунки старинных гобеленов, цветастую яркость наррабанских ковров, изысканные узоры драпировок из Ксуранга. Здесь было чуть ли не все, что придумано людьми, чтобы резать, рубить, колоть, метать стрелы…
И из всего этого изобилия похищена одна-единственная старая секира!
– Ищем, государь! – прошелестел из-за спин придворных тихий, скромный голос.
– Знаю, что ищете… Меня даже не железяка эта волнует, а слухи, что ползут по городу. Секира Предка… все-таки реликвия – кто мог ее взять?
Файрифер понял, что настало его мгновение.
– Разумеется, государь, – спокойно произнес он, – взять Секиру Предка из тронного зала мог лишь ее истинный владелец – я говорю о Гайгире Снежном Ручье.
– Что ты мелешь? – не сразу понял король.
– Никто не станет спорить, – назидательно сказал советник, – что душа основателя королевской династии, в отличие от прочих душ, после очищения в Бездне не вселяется в новорожденного младенца, а становится защитником и охранителем престола – до тех пор, пока жив хотя бы один…
– Знаем, – нетерпеливо перебил Нуртор. – При чем тут Гайгир? Ему-то зачем этот ржавый топор понадобился?
– А это, государь, зависит от исхода переговоров, – тонко улыбнулся Файрифер. – Если королю угодно будет заключить мир с соседями, в народе будут говорить: Гайгир забрал секиру в знак того, что стране больше не понадобится оружие. Если же переговоры окончатся неудачей, люди скажут: тень предка встречает опасность во всеоружии – и призывает вооружиться весь Силуран. – Файрифер твердо взглянул в глаза королю. – Такие и только такие слухи должны ходить по стране, мой повелитель!
Нуртор басовито расхохотался:
– Ай да советник! Угодил! Порадовал! Были б мы за трапезой – испить бы тебе из королевского кубка! Хотя… погоди-ка…
Нуртор огляделся. На резном столике у изголовья кровати стоял высокий серебряный кубок. Вино с пряностями, любимый напиток на ночь…
– Подойди! – весело приказал король, взяв кубок со стола.
Файрифер шел как по радуге, не чувствуя под собой ног. Опустившись на колени, он запрокинул счастливое лицо, и король своей рукой поднес к его губам край кубка.
Придворные с нескрываемой завистью глядели на торжество советника. Но зависть сменилась на их лицах куда более сложными чувствами, когда стоящий на коленях крючконосый старикашка резко побледнел, вскинул руки к горлу, нелепо завалился на бок и грудой тряпья застыл на ковре. Кубок выпал из дрогнувшей руки короля, покатился, пятная ковер темно-красной ароматной жидкостью. Оба принца шагнули вперед. Тореол растерянно поднял подкатившийся к его сапогам кубок, поставил на столик. Нуренаджи склонился над неподвижным советником, тронул жилку на шее.
– Мертв!
* * *
Легко догадаться, что в эту ночь королю было не до сна.
Тихий, незаметный человечек, до сих пор таившийся за спинами придворных, теперь развил бурную деятельность, как матерый котяра – в амбаре, полном мышей.
Прежде всего были опрошены слуги, стелившие государю постель. Выяснилось, что кубок с вином, как всегда, поставила на столик старая рабыня. «Как всегда» означало «последние лет шестьдесят». Эту высокую, горделиво-статную женщину все называли просто Старухой (хотя, по слухам, прадед и дед Нуртора находили для нее слова поласковее). Она была старейшей из дворцовой прислуги, относилась к своим обязанностям с благоговейной серьезностью, истово, до мелочей соблюдала древние традиции, о которых никто, кроме нее самой, уже и помнить не желал.
И теперь слуги наперебой рассказывали, как этим вечером вошла она, прямая и строгая, в опочивальню, где уже заканчивали стелить государю постель. Поставила на столик поднос с серебряным кубком. Резким окликом заставила замолчать зубоскалов-слуг. Торжественно, обеими руками подняла кубок и на глазах прислуги отпила небольшой глоток (как повелел делать еще прадед Нуртора, побаивавшийся отравы). Поставила кубок на столик, взяла поднос и, ни на кого не глядя, прошествовала к двери. А за ней, гурьбой, – слуги. К столику больше никто не подходил.
Оставив более пристрастный допрос прислуги на потом, чтоб не дать остыть следу отравителя, Незаметный потребовал отчета у стражников, что несли караул у дверей. Государь в тот вечер задержался за трапезой дольше обычного. Входил кто-нибудь в это время в опочивальню?
Оказалось – да, входили один за другим два человека. Стража не посмела заступить им дорогу.
Два принца, Тореол и Нуренаджи.
Племянников, разумеется, допрашивал сам король. Незаметный скромно стоял у стены, подмечая каждый жест, каждый вздох принцев.
Тореол, похоже, в панике. Бледный, губы дергаются, речь сбивчивая. Не привык юнец видеть смерть. Говорят, он в отцовском замке даже охотой не увлекался. Книги, музыка… стихи писал… Ну, этот и мышонка не отравит! Хотя кто знает… все-таки речь о короне…
Нуренаджи выглядит спокойнее. Вот этот ради своей цели родную мать голыми руками задавит не моргнув. Самое смешное, что именно ему не выгодна смерть государя… во всяком случае, сейчас. Он же младший принц – и сын младшей сестры. Случись что с Нуртором – наследником будет признан Тореол. Нуренаджи надо б дождаться указа, которым Нуртор объявит преемником своего любимца, а уж потом… это самое… Хотя… если за Нуренаджи стоит серьезная сила, способная поднять его на трон… тайная, грозная сила… тогда, конечно, другое дело…
Тореол, волнуясь и запинаясь, объяснил, что шел в трапезную… опаздывал, ужин близился к концу… и тут во дворе его остановили подростки, игравшие в «кувыркалочку»…
Король раздраженно поинтересовался, что это за словечко такое, и Тореол пустился в описание новомодной игрушки, завезенной из Ксуранга. К стреле из детского лука привязывается бумажное сооружение, похожее на красочный хвост или пышный цветок. Стрела выпускается вверх, но из-за «цветка» ее полет становится непредсказуемым. Мальчишки – дети придворных – пытались угадать, куда стрела на этот раз «укувыркается». Так вот, она ухитрилась «укувыркаться» в приоткрытое окно спальни государя. И теперь ребята ожидали трепки от родителей.
(При словах «приоткрытое окно» Незаметный встрепенулся, но разочарованно поник, вспомнив, что окно находится довольно высоко над землей и выходит во двор, где отнюдь не пустынно. Никто не смог бы незамеченным пробраться в спальню государя. А от магического появления незваных гостей комнату защищал висящий над кроватью амулет.)
Тореол сжалился над мальчишками, вошел в опочивальню, забрал лежащую на полу стрелу, вернул шалунам. К столику не подходил, к кубку не прикасался. Отправился в трапезную, успев к концу ужина. Всё.
Рассказ Нуренаджи был еще короче. Принц напомнил о том, как за ужином государь заспорил со смотрителем дворцовых архивов о наррабанском кинжале с двойным лезвием под названием «коготь боли», используемом в основном для пыток. Смотритель архивов, человек насквозь книжный и мирный, нес чушь о том, что кончики лезвий отогнуты наружу, он-де это в какой-то рукописи вычитал. А король совершенно справедливо утверждал, что кончики отогнуты внутрь, друг к другу. Нуренаджи вспомнил, что именно такой кинжал висел в королевской опочивальне, слева от двери. Тихо выйдя из-за стола, он сбегал в опочивальню, принес кинжал – и книгочей был посрамлен…
Нуртор озадаченно засопел, не зная, как быть дальше, и грозно воззрился на Незаметного: мол, попробуй не придумать что-нибудь, первым пойдешь Бездну до дна измерять!
Но такие, как Незаметный, в передрягах не теряются. Такого со скалы скинешь – так он на лету у ястреба из клюва добычу выхватит!
– Государь, – сказал он негромко, – не навестить ли нам Отшельника Ста Пещер?
Оба принца встрепенулись, побледнели.
В глазах Нуртора мелькнуло смятение, но тут же сменилось мрачной решимостью:
– Я водил в бой Черных Щитоносцев – не побоюсь и навестить Отшельника!
6
С севера парк Малого Дворца примыкает к скальному массиву, источенному пещерами. Не природные силы потрудились здесь, а руки неведомого древнего народа, что высек в скале эти пещеры, соединил их лабиринтом переходов, украсив стены странными рисунками, а затем навеки исчез. Вымер? Перебрался в чужие края? Этого не знали даже предки нынешних силуранцев, в незапамятные времена перекочевавшие сюда и основавшие здесь столицу.
В старину пещерный город был убежищем для женщин и детей, когда к Джангашу подступал враг и шли бои на городских улицах. Впоследствии Силуран превратился в большое государство, врагов давно уже не видели под стенами столицы. Пещерный лабиринт мог бы превратиться в гнездо преступников и вечную головную боль городской стражи. Но этого не произошло, потому что в скалах поселился тихий, старый, любящий одиночество человек. И своим присутствием отпугнул разбойников, воров и убийц.
Когда-то у Отшельника Ста Пещер было имя – гордое, звучное, благородное. Оно и по сей день украшает страницы летописей, где рассказывается о провале мятежа против Лаограна, Первого Короля Великого Грайана. Тогда многие Сыновья Кланов были изгнаны в Силуран. В память об этом все Ветви силуранских Кланов называются Ветвями Изгнания. Возглавлял мятежников Гайгир Снежный Ручей из Клана Вепря. Он женился на дочери силуранского короля, принял корону тестя и стал родоначальником правящей династии.
Два с половиной столетья прошло с тех пор, как развеялась по ветру зола с погребального костра Гайгира. Ушли в Бездну и его соратники…
Все, кроме одного, рожденного триста два года назад.
Отшельник Ста Пещер. Самый старый человек Силурана. Один из самых сильных магов в мире.
Но даже Джилинер Холодный Блеск, ревниво следящий за каждым шагом любого мало-мальски способного чародея, в каждом видящий для себя угрозу и соперника, не обращает на Отшельника серьезного внимания. Так уж посмеялись над беднягой боги: от волшебной силы старика окружающим – никакой пользы, а самому ему – сплошное мучение.
Потому и живет старый чародей в пещере, вдали от людей, что унаследовал он от предков дар отличать правду от лжи. Очень полезный дар, кое-кто из магов успешно им пользуется во благо себе и людям. Но у Отшельника он развит до такой степени, что малейшая ложь причиняет несчастному лютые муки. От обычной вежливой фразы вроде «ты сегодня прекрасно выглядишь» у бедного старца начинается припадок.
Конечно, тут уйдешь от людей! Даже слуг, которые приходят прибирать жилье Отшельника и приносят пищу, старик не допускает на глаза, уходит во внутренние пещеры. А то еще брякнут верные рабы что-нибудь вроде «я счастлив служить моему господину»…
Потому и висит у входа в пещерное жилье колокольчик – чтобы предупреждать о приходе невольников, чтобы хозяин от своих слуг спрятаться успел.
А рядом с маленьким колокольчиком висит большой колокол – и время от времени гудит на весь Джангаш… ну, может, не на весь, но в королевском дворце его звук слышен. И бросают люди все дела, и бегут на звон колокола, и спешит туда же сам король с придворными, потому что все знают: наделен Отшельник и даром Второго Зрения. И пророчества его всегда сбываются…
А толку-то? Пророчества такие запутанные и двусмысленные, что лишь потом, когда происходят предсказанные события, люди чешут в затылках и говорят: «А-а!.. Так вот что имел в виду этот старый ду… то есть Истинный Маг!..»
Выкрикнет старик пророчество – и бегом назад, в пещеру. И ни одна живая душа не пойдет следом, не попросит разъяснить смысл прорицания. Потому что был у мага и третий дар, особый, лишь ему присущий. Чуть рассердится на кого вспыльчивый старец, зайдется в нервном припадке, закричит: «Вон отсюда!» – и сразу исчезнет разгневавший чародея бедолага, растает в воздухе. И пусть благодарит богов, если очутится где-нибудь на окраине Джангаша. А то некоторые возвращались из Наррабана и других далеких стран… даже из Подгорного Мира… а кое-кто и вовсе не вернулся. Сам огорчается потом чародей, который нарочно и мухи не обидит, но поделать ничего нельзя.
Так и живет Отшельник – год за годом, век за веком…
* * *
Пламя высоких свечей дрожало от сквозняка. Возле опрокинутого на дубовый стол хрустального бокала краснела лужица вина. На ярком наррабанском ковре валялась книга, оброненная убегающим хозяином. Отшельник Ста Пещер отказался от человеческого общества, но не от простых радостей жизни. Вкусной едой и хорошим вином его аккуратно снабжал Клан Рыси, весьма гордый тем, что породил такого сильного чародея. А скопившиеся в пещере дорогие, красивые вещи были подарками королевской семьи и вельмож: двор старался на всякий случай не портить отношений с магом.
Сейчас сам Нуртор, углубившись в темный каменный переход, зычным басом уговаривал Отшельника выйти к гостям. Потомку Гайгира в пещере грозила меньшая опасность, чем остальным.
Двое принцев стояли плечом к плечу. Тореол был бледен, его била дрожь. Нуренаджи тяжело дышал, а когда попытался заговорить, это ему не сразу удалось, лишь громко лязгнули зубы.
– Этот гад… – вымолвил юный Вепрь со второй попытки. – Отшельника-то он зачем сюда приплел?
Гадом Нуренаджи назвал не короля. Тореол понял, о ком речь, и, на миг забыв о вражде с двоюродным братом, ответил с горечью:
– С себя ответственность спихивает. А что мы в опасности, ему и дела нет. Сам, кстати, в пещеру не пошел, отговорился чем-то…
– Осторожный! – глухо выдохнул Нуренаджи. – Такой волку в пасть руку не положит!..
– Волку? – хмыкнул Тореол. – Такому волк не позволит себе в пасть руку совать. Такой из волка кишки выдернет…
И умолк: в пещеру вернулся король. Рядом с ним шел очень высокий и очень худой старик с пергаментно-желтым лицом и глубоко запавшими глазами. Неопрятные седые волосы слипшимися прядями спадали ниже плеч: конечно, рабы время от времени приносили господину чистую одежду, но постричь колдуна – на такой подвиг они не были способны.
Маленькая группка придворных заволновалась: каждый пытался оказаться за спиной у другого.
Но самый несчастный вид был не у них, а у Отшельника, обводившего незваных гостей взглядом затравленного животного.
– Я клялся служить Гайгиру и его потомкам… но давайте побыстрее! – хрипло потребовал он.
Тщательно подбирая слова, Нуртор рассказал о покушении. Он старался ни на шаг не отступать от истины, но углы рта старика время от времени болезненно подергивались. Виной тому был не только рассказ короля: Отшельник улавливал фальшь в принужденно ровном дыхании придворных, в напускном спокойствии принцев. Все это причиняло ему физическую боль.
Закончив рассказ, Нуртор обернулся к племянникам:
– Теперь ваша очередь… Ну, что притихли? Или вам нечего сказать?
Принцы намертво сцепились взглядами – и забыли об Отшельнике. У этих юношей, таких разных, была общая фамильная черта: вслед за страхом в них поднималась волна гнева. Даже Тореол, уродившийся в отца-Орла и взращенный на книгах и ученых беседах, сейчас стиснул кулаки, набычился: в нем пробудилась кровь Первого Вепря.
– Молчишь? – грозно рявкнул он на двоюродного брата. – Признавайся: ты положил яд в королевский кубок?
– Нет!! – так же свирепо рявкнул в ответ Нуренаджи, сдерживаясь, чтобы не вцепиться своему врагу в горло.
Даже перетрусившие придворные почувствовали пелену ненависти, вставшую между принцами. Но это была честная, ясная ненависть, без тени притворства. И Отшельник, напрягшийся в ожидании боли, шумно, со свистом втянул сквозь зубы воздух и кивнул: да, все верно…
Нуренаджи почувствовал, что к нему возвращается жизнь. Он оправдан! И ликующе, словно бросаясь в атаку, молодой Вепрь заорал:
– Ну, что теперь скажешь? Двое нас там было! Двое! Ты и я! И ты, конечно, ни в чем не виноват? Ты к королевскому кубку не прикасался? И яд туда не бросал, да?
– Да, не прикасался! – возмущенно крикнул Тореол. – И яду туда не…
Его прервал пронзительный вопль, оборвавшийся на высокой ноте. Отшельник, смертельно побледневший, рвал завязки ворота, словно рубаха душила его. На серых губах старика пузырилась пена.
– Молчи!.. Зачем… Это же неправда, непра-а…
Тореол побелел, шагнул к Отшельнику:
– Что – неправда?! Да я же ни словечка лжи…
Отшельник заглушил его слова криком неподдельного страдания и, упав на ковер, забился в корчах. Сквозь стиснутые зубы вырывались стоны.
Придворные и король стояли, словно пораженные заклятием. В глазах Нуренаджи разгоралось злобное ликование Тореол, растерявшись, нагнулся над стариком, чтобы помочь ему встать.
